Оксана Пахлевская: «Нас ожидает «евроинтеграция» украинских чингизханов в альпийские курорты и швейцарские банки»

В одном из стихотворений Оксана Пахлевская написала: : «Наша пам’ять — велика долина, де невидимі храми стоять». Вопросы национальной памяти и евроинтеграции в контексте украинской истории и культуры мы и затронули в беседе с Оксаной Пахлевской, профессором украинистики в римском университете «Ла Сапьенца», выдающимся культурологом и публицистом, лауреатом Национальной премии им. Т. Шевченко этого года за студию «Ave, Еuropa!».

— Пани Оксана, вы отстаиваете тезис о возвращении Украины в Европу. Насколько этот проект может быть реализован сегодня?

— Пять лет назад я была уверена, что европейский культурный код Украины сработал мощно, а следовательно, начался отсчет европейского времени в новых условиях. Но сегодня скажу: «Нет, не начался. Колесо украинской истории снова застряло в евразийской трясине. Слишком глубок уровень структурных патологий.

Оранжевая революция — это грандиозный взрыв общественной и культурной энергии. Но взрыв моментальный, который далее требовал системной работы по укоренению задекларированных принципов. С баррикад не возвращаются домой на теплую кухню. С баррикад — если они баррикады — возвращаются на другие баррикады. Но уже без флагов, песен и маршей. Это, наверное, скучно, но нужно. Этого не произошло: общество — по сугубо советской модели — делегировало реализацию этих принципов власти. А демократия — с древнегреческих времен — начинается «снизу», от самих граждан.

Идея европейского пути Украины до сих пор не насыщена конкретным культурным содержанием. Это ведь не «евроремонт» и не «евроогурцы». Это несколько базовых философских концептов, зародившихся в Древней Греции: свобода человека, верховенство права, ответственность гражданина, культ знания, критическое мышление и т.д. Афиняне говорили, что их единственным хозяином является Закон. И что Закон нужно защищать, как стены собственного города. На расстоянии тысячелетий дихотомия не изменилась: «Европа» противопоставляется «Азии» как мир свободы — миру деспотии и рабства, сколько бы ни использовать политически корректные термины.

Непростительная ошибка демократических сил — поверхностное отношение к этой проблеме. Отсюда отсутствие реальной евроинтеграционной не только стратегии, но и тактики. А также полнейшая бездеятельность относительно освещения этих проблем в обществе. Речь идет о необходимости проведения колоссального ликбеза.

И хватит тешить себя иллюзиями, что олигархи не захотят интеграции с СНГ, а только с ЕС, поскольку их активы находятся на Западе. В лучшем случае нас ожидает «интеграция» украинских чингисханов в альпийские курорты и швейцарские банки. Потому что в Европу может идти только страна, в которой есть критическая масса граждан, считающих свободу и закон самыми высокими ценностями. А когда эти ценности под угрозой — протестуют.

— Когда, по-вашему мнению, окончательно разорвалась связь между Украиной и Европой? Какими были основные толчки к этому разрыву?

— Окончательно связь была прервана во времена советского режима. Самая аутентичная история Украины — это история запрещенной Украины: вот там и находится европейская Украина.

Советский режим вычеркнул из украинской истории все без исключения явления, имена, произведения, которые были эманацией европейской природы украинской культуры, будь то барокко или модернизм.

«Разрешенные» же явления были обезображены оптикой русскоцентричных интерпретаций (украинские классики как «революционные демократы»). Даже в царской России, при всех валуевых, существовала европоцентрическая украинская интеллигенция (тот же Драгоманов, правда, изгнанник, или Леся Украинка). Советская власть — после разгрома «расстрелянного возрождения» — сделала невозможным существование такой интеллигенции как минимум на четыре десятилетия — до появления шестидесятников, тоже репрессированных и/или запрещенных. Ни в одной европейской стране не была настолько основательно уничтожена интеллектуальная элита, как в Украине.

Но советский режим — это квинтэссенция специфики российской культуры. Это «закрытая система», это культура запрета, культура страха перед Другим. В этом ее болезненный парадокс: полнейшая замкнутость на фоне универсалистских претензий мировой мессианской роли. Стоит вспомнить Эмский указ 1876 г.: чего, спрашивается, было запрещать на украинском языке даже переводы с русской литературы, не говоря уже о других языках?! Опять же страх — патологический страх перед европейскими влияниями, и комплексы — ведь «догнать» эту цивилизацию не удается. Русские философы предупреждали, что без свободы, без уважения к Другому Россия не выживет. Писал Георгий Федотов в 1929-м: «Если не примиримся [...] с многоголосностью, [...] Россия существовать не будет». Результат? Россия потерпела крах своей государственности дважды за одно столетие.

Русификация и советизация — это прежде всего плебеизация, люмпенизация общества. Опять же россиянин Мережковский предупредил о приходе «Грядущего Хама». При всей своей банальности, это эсхатологическое явление.

Но тем самым советская система создала страшное оружие прежде всего против русской культуры. Ведь вся масса украинофобов — а мы ее густо увидели в последнее время на экранах, и не только, — носители не русской культуры, а русского бескультурья. Это русский язык как высокий синтез суржика, мата и фени. Именно эти «радетели» России отчуждают русскую культуру от ее сложных элитарных смыслов. Сами того не ведая, они помогают строить, по В.Соловьеву, губительную перспективу: «Россию Ксеркса» вместо «России Христа». Защитником «русского мира» стал коллективный Люмпен, который обслуживает Олигарха. А Олигарху не интересен ни язык, ни культура: и Украина, и Россия для него — это бизнес-территории. Потому выход из постсоветского культурного паралича — окультуривание общества, инициация его к анализу, к критике, к самоуважению.

У Европы, Запада тоже множество проблем. Но надо уж совсем жить в пещере, чтобы не видеть разницы между статусом человека в демократическом мире и в постсоветском. С этой точки зрения человек, всерьез стремящийся в СНГ или ЕЭП, — самоубийца.

— А нужна ли нынче Европе Украина? Кажется, что Европа (Франция, Германия), да и США в некоторой степени заигрывают прежде всего с Россией?

— Европейцы чувствительны к проявлению культурной идентичности. Например, Европа иногда критикует Польшу за некоторый радикализм в тех или иных вопросах. Но есть императив: Польша — это Европа. Польша сознательно чувствует себя Европой.

Когда в период оранжевой революции Украина почувствовала себя Европой, французский философ Андре Глюксман написал, что столица Европы — не Париж, а Киев. Европу убеждает сознание и последовательность идентичности. Поскольку это проявление воли народа — воли присутствовать в истории. Европа стала на сторону Украины оранжевой революции. И отшатнулась от Украины, которая начала демонтаж завоеваний этой революции. Выбор быть «Азией» или «Европой» принадлежит самой стране. С Россией проще — как с Китаем. Работает принцип экономических интересов без сложной проблематики цивилизационной близости.

Есть и другой аспект: Европа переживает период прагматизации — а следовательно, банализации своей идеальной основы — из-за объективных трудностей строительства такого мегапроекта. Иногда преобладает бюрократия. Практически нет выдающихся фигур: основатели Европы — де Голль, Аденауэр, Де Гаспери, Монне, Шуман — это уже история.

Но Европа в основном решила свои национальные проблемы. ЕС забрал к себе все народы, которые, как писал Кундера, боролись на баррикадах за свободу и за Европу. Теперь латает их экономику. Европу можно упрекнуть в недальновидности относительно украинского вопроса. Но критику нужно начинать с себя!

Украина во все века тоже трагически боролась за свободу и за Европу. Однако часто была непоследовательной в защите этой своей европейской идентичности. С другой стороны, Россия тоже всегда боролась — против Европы: на Балканах, в Польше, в Украине. Балканы потеряла, в Польше проиграла. Теперь основной удар будет нанесен по Украине. Но это удар по самой России: без западного вектора ее перспективы драматичны. Через несколько десятилетий, прогнозируют демографы, Россия будет наполовину мусульманской страной. Да и «Желтый Дракон» улыбается. Ждет. Поэтому Пионтковский называет нынешнюю власть РФ «комиссией по ликвидации России».

— Какой вы видите перспективу диалога между Украиной и Россией в ближайшие пять лет? А между Украиной и Европой?

— И один и второй тип отношений не решилась бы назвать диалогом. Диалог — это все-таки разговор равноправных партнеров. С Россией равноправный диалог невозможен. Культивированная за эти годы ненависть к Украине дала свои отравляющие плоды. Смешно звучат заявления, что российская власть с предыдущим президентом Украины не хотела иметь дел, а вот с нынешним — пожалуйста.

В России напечатаны десятки книг, в которых не просто искажена история Украины, а уже описана в различных жанрах и стилях война против Украины — война евразийская, православная, ядерная, с применением белого фосфора, любая, лишь бы война. И причина не в персоналиях. Просто оранжевая революция обнажила реальное положение дел. Да, украинская идентичность разделена, но она разделена только между двумя полюсами — европейским и советско-евразийским. Это не раздел между украинским и русским языками — это раздел между демократическим и тоталитарным мышлением. Россия же разделена между несовместимыми реальностями, которые больше ничего не объединяет. Отсюда постоянные сценарии фантоматичных идентичностей: Третий Рим, Пятая империя, Евразия, Ингерманландия, земля Велеса с Перуном... Результат таков, что «Третий Рим» — это казино в Донецке, а «Славянский Союз» сокращенно называется — «СС». В целом православно-славянская риторика широко используется в российских неонацистских движениях. «Политическая булимия» России, по словам Нормана Дейвиса, привела к постоянному травматическому перекраиванию культурного организма страны. Потому Россия, не имея консолидированной современной идентичности, часто ведет себя просто как архаичная империя ХІХ в.

Ситуация изменилась бы радикально, если бы в России пришли к власти демократические силы. Все было бы проще: днем — выборы, вечером — диалог. Беда только в том, что в России от Ивана Грозного и до сегодняшнего дня не было у власти минимально демократических сил. Положение оппозиции в России — трагическое. И большая часть ее — это истинная русская интеллигенция. Но она со всех сторон зажата бесформенными массами коллективного Люмпена.

А для диалога с Европой нужны современные и сознательные политики. Сегодня при власти у нас таких политиков нет.

— Украина и сейчас существует в измерении «пост-»?

— К сожалению, Украина до сих пор находится в измерении «пост-».
Я считаю, что основная причина — в не найденной точке отсчета нашей культуры. Страны востока Европы тоже выходили израненными из коммунистических застенков. А сравните сегодня мощное развитие Польши — и безнадежную стагнацию Беларуси. Польша сейчас создает новую реальность Европы. А Украина, Беларусь и прочие страны используются для воспроизведения старой реальности России. Еще Монтескье писал, что Запад — это движение, Восток — неподвижность. Запад творит в бронзе, а Восток — на песке. Поэтому здесь так медленно все меняется — или не меняется. Обескультуренность политического класса играет в этом большую роль. Вспомните, сколько блестящих польских интеллектуалов работало во властных эшелонах посткоммунистической Польши. Что касается гетманов... Когда нет базовой идеи и украинский анархизм, и российский централизм становятся зеркально отраженными явлениями в кривых зеркалах посттоталитаризма. Ни одно из них не гарантирует минимального движения этим странам.

— Насколько украинская культура сегодня существует для утверждения Украины в кругу европейской культуры?

— Роль культуры — ключевая. Но не существует «культуры в целом». Это грандиозной сложности механизм, который, с одной стороны, имеет свою автономию и живет своей жизнью. А с другой — требует волевого и системного вмешательства государства для того, чтобы функционировать как репрезентативная реальность национального бытия. Спорадические переводы ситуации не меняют. А действий государства в этом направлении не было и нет: почти полное отсутствие центров украинской культуры за рубежом, нулевая стратегия в сфере перевода, на минусовой отметке интерес к развитию знания об Украине в университетской сфере. И это при том, что Россия сейчас стратегически расстраивает за границей «русский мир», обеспечивая русистике привилегированное положение среди других славистических дисциплин.

Россия недавно купила землю возле Эйфелевой башни для культурного центра в Париже.

А мы потеряли даже то, что было: центр Научного общества им. Шевченко в Сарселе под Парижем, Украинский вольный университет в Мюнхене. Оправданий этому нет. И имеем ли мы после этого право упрекать Европу в том, что она не понимает глубин нашей европейскости?!

— Насколько современная украинская культура «историческая»? Вместе с тем, насколько концепты «истории», «памяти» актуализированы в европейской литературе?

— Украинская культура иногда слишком историческая — при нехватке историзма. Парадокс? Не совсем. Дело в том, что во времена советского режима вместе с культурой была разрушена память, а вместе с памятью — и этика отношений между людьми, между народами, между их языками. А взамен были навязаны мифологемы, живущие и сегодня. Взаимосвязь истории и памяти — крайне сложная и деликатная материя. И это одна из ведущих тем современной европейской философии и социологии.

Сегодняшняя Европа после двух мировых войн имеет в своей культуре императив исторической памяти, катарсиса покаяния. Она работает на опережение — чтобы сделать невозможным возвращение призраков прошлого. У нас задача сложнее: отстроить реальную историю и этическое измерение исторической памяти в условиях, когда все время реанимируется советская история, смазанная «византийской» миррой. До абсурда: чтобы не признать Голодомор как геноцид украинского народа, Россия утверждает, что был геноцид всех народов, — и при этом остается «святой Русью». «Украинский поэт» Чехов называл это «Палатой №6». Поэтому в синтезе вопроса историзма мышления — это вопросы этики. Историзм — это также поиск своего места в мире, определение цивилизационной принадлежности.

— Когда Украина сможет найти свое мотто, которое отличалось бы от мотто Фолклендских островов?

— Мотто Фолклендских островов: «Остаться британской колонией». Максимум пожеланий. Европейское мотто Украины возникнет тогда, когда приоритетами подавляющего большинства общества станут свобода и культура. Это так просто. И так сложно. Вот тогда будет немного больше весны и немного меньше Украины. Именно потому, что Украины будет намного больше. То есть просто она будет.

— Пани Оксана, по вашему мнению, если бы Гоголь жил сегодня, в ХХІ веке, какими были б его «Записки сумасшедшего» или «Мертвые души»?

— Чичиков сидел бы в Кремле. По Мережковскому, это Сатана, торгующий мертвыми душами. Но Сумасшедший, рехнувшись окончательно, пришел бы в чувство сам и разбудил бы людей к жизни. «Будьте не мертвыми, а живыми душами», говорил Гоголь. «Будьте люди!» — говорил Шевченко.