В новом, но уже овеянном легендами парижском театре Опера Бастий мне как-то пришлось слушать «Волшебную флейту». Происходившее на сцене всеми возможными средствами отвлекало от музыки Моцарта. Папагено с огромным клювом, чем-то напоминавшим башенный кран, во время своей арии методично вставлял эту конструкцию во все отверстия, предусмотренные хитроумными сплетениями геометрических фигур на сцене. Царица Ночи появлялась на каких-то ходулях высотой метров шесть (подобную «пытку высотой» испытала и Эльза в киевском «Лоэнгрине» в прочтении Ф.Эргера). Три дамы были изобретательно задрапированы в одну одежду. Проза произносилась под фонограмму с жуткими завывающими интонациями. Вдобавок ко всему каждое произносимое или пропеваемое слово дублировалось на французском языке в бегущей строке над сценой. В общем, техногенный постмодернистский кошмар. Уже потом этот спектакль был увековечен на видеокассетах.
И еще один, последний пример. В достаточно традиционную постановку «Пиковой дамы» в пражской Опере имени Сметаны была вкраплена одна «находка». Во время леденящей душу интродукции перед вами на неких широких ступеньках представали все персонажи оперы и совершали ритмичные движения в такт музыке Чайковского.
Теперь определимся с терминами. В первом случае, как мы успели отметить, речь шла о постмодернизме. Во втором случае мы имели дело, с позволения сказать, с профанацией. И вот вопрос. К какому из этих «стержневых» направлений мировой оперной режиссуры стоит отнести то, что появляется на сцене нашей родной Национальной оперы? Оказывается, готового ответа нет. Его можно лишь попытаться отыскать.
Начинается все с противоречия. Приезжает к нам какой-нибудь иностранный турист и с восхищением замечает, что в афише нашего театра в течение месяца значится чуть ли не 30 разных названий опер и балетов. Да еще и при копеечных билетах. Невольно создается иллюзия некоего «культурного коммунизма». Еще бы, ведь в его родном Париже (Лондоне, Милане) в течение месяца пойдет от силы три оперы. Да и цены на билеты будут такими, что дважды подумаешь, сможешь ли позволить себе подобное удовольствие. Чем же мы еще недовольны? Мы, «досыта закормленные» разнообразным репертуаром, который всегда сможем посмотреть за символическую цену…
Но если взглянуть на это глазами человека, обреченного жить в ином, то есть «нашем» социокультурном пространстве, то все выглядит не так радужно. В спектаклях Национальной оперы культивируются консервативные, предельно упрощенные взгляды на оперную режиссуру. В штате сейчас имеется большее, чем раньше, количество режиссеров-постановщиков. К их числу относится Николай Третьяк, восстановивший «Богему» Ирины Молостовой и «подхвативший» в работу несколько других спектаклей текущего репертуара. Загадочный режиссер-призрак Сергей Архипчук, который в Национальной опере десять лет назад поставил лишь одну оперу «Купало» А.Вахнянина, выдержавшую всего несколько показов. Анатолий Соловьяненко-младший, о чьих режиссерских способностях могут судить лишь особо утонченные специалисты, к коим себя не отношу. Николай Гамкало, недавно пришедший в театр в этой своей новой ипостаси. Валентина Река — известная оперная певица, до недавнего времени «помреж», которая сейчас проводит очень много кропотливой постановочной работы. В.Бегма почему-то совершенно пассивизирован, видать, не по своей воле. Из последних его работ можно назвать только монооперу «Нежность» В.Губаренко. Ах да, я забыл о главном. Режиссере, то есть. О Дмитрии Михайловиче Гнатюке. С этого надо было начинать, так как именно один Гнатюк имеет право ставить новые спектакли. За исключением случаев, когда специально приглашаются заезжие иностранцы или когда осуществляется механическое возобновление шедших ранее спектаклей (например, постановок той же Молостовой). Вот и все. Вот в ком должны быть сосредоточены все наши упования насчет выхода на столбовую дорогу европейской театральной культуры.
Откуда мы сможем взять новых оперных режиссеров? Ирина Александровна Молостова в последние годы жизни сетовала, что не имеет возможности подготовить себе достойную смену. И правда — в идеале оперный режиссер готовится не на консерваторской скамье, а в ходе практического наставничества в театре под руководством мастера. Хорошо, что сейчас в Национальной музыкальной академии имеется факультет, готовящий режиссеров музыкального театра. Одна из наших солисток, Ирина Даць, занимаясь на этом факультете, как-то мечтательно призналась: «Ах, как бы я хотела поставить какую-нибудь интересную современную украинскую оперу!». Боюсь, не удастся. По тысяче причин. Во-первых, такую оперу никто не допустит в репертуар театра. Во-вторых, есть лицо, которое номинально значится главным по должности в этом театре. И вряд ли допустит какую-либо инициативу «снизу». Ну и прочие финансовые и другие причины…
Итак, неутешительный вывод пока сводится к тому, что у нас есть некоторое количество режиссеров, они мало что могут себе позволить, и «ни Бог, ни царь и ни герой» не изменят эту ситуацию в обозримом будущем. Грядущие поколения юных режиссеров еще не выросли. А гастролеры в нашей глухомани всегда будут появляться лишь в качестве краткосрочных гостей. Поэтому именно та художественная продукция, которая существует и ставится сейчас, и будет на нашем веку служить пиком развития отечественного оперного искусства. Это, конечно, печально, так как в области оперной режиссуры мы уже успели отстать от мира не на каких-нибудь тридцать лет, а навсегда. Хотя бы потому, что с западноевропейской оперой двадцатого века у нас вообще работать не привыкли. Никак — ни хорошо ни плохо. И оперное творчество отечественных композиторов (по меньшей мере, в столице) не поощряется уже лет пятнадцать как минимум. О чем же говорить? О каком движении? О режиссуре чего, собственно? Спектаклей, которые циркулируют и повторяют сами себя в заколдованном круге консерватизма?
Но есть у нас и постановки особого рода. Это «заказные» спектакли, которые ставят зарубежные режиссеры с прямым расчетом на «вывоз» того или иного спектакля на гастроли в Западную Европу. Недавно одна из моих коллег в своем эссе о проблемах Национальной оперы Украины назвала их «недоучившимися или очень посредственными режиссерами из европейских провинций». Пока у нашего зрителя нет оснований согласиться с этой жесткой характеристикой. Ибо все, что поставлено человеком извне, — это уникальный опыт для нашего театра, единственная возможность получить глоток свежего воздуха «оттуда». И любой профессиональный европейский оперный режиссер для нас — не провинциал, ибо и сами мы — еще не бог весть какая столица изящных искусств. Поэтому, пока ввиду каких-то смутных коммерческих интересов мы допускаем на сцену первого театра страны «чужих» режиссеров, мы имеем возможность хоть на что-то посмотреть и чему-то поучиться. В противном случае прогноз был бы совсем уж неутешительным. Да и такие работы, как «Ромео и Джульетта» Михаэля Гензеля, нельзя не признать, по меньшей мере, художественно жизнеспособными.
Так вот, возвращаясь «к нашим баранам», как же охарактеризовать стержневое веяние в отечественной оперной режиссуре? Ясно, что о постмодернизме речь вести не придется. Профанация? Ну уж нет. Традиционность, консерватизм, статика, отсутствие новизны — это прискорбно, но все-таки не обязательно называется профанацией. Думаю, что, взяв грех на душу, следовало бы остановиться на термине «очковтирательство». Нас с серьезными лицами убеждают в процветании Национальной оперы, нам сообщают о новых эпохальных постановках г-на Гнатюка и мастеров его цеха. Периодически возникают экстатические трио теноров, пытающиеся доказать, что и мы не хуже. А воз и ныне там. Украинская опера для Западной Европы — это ничто. Даже не те два-три имени, которые действительно составляют славу нашей вокальной школы на Западе. Они там все равно сходят за «русских». А нас в лучшем случае знают кучки дотошных меломанов в Людвигсхафене, Винтертуре, Санкт-Галлене и некоторых других поселках городского типа. Туда ведь, кроме нас, никто с гастролями не поедет. Механизм запущен, приработок гарантирован, а что еще надо? Ведь престиж Национальной оперы — это вещь эфемерная, ее руками не потрогаешь. Лишь бы на наш век хватило Гензелей и радушных импресарио. А кому продавать, что и за сколько — всегда определим без труда. Тем временем украинской национальной оперы уже нет (как музыки). Зато остался театр, именуемый Национальной оперой. Он — наш последний шанс сохранить для себя реноме высококультурной европейской нации.