НОУ-ХАУ НА МАРГИНЕСАХ

«Ноосфера» по Вернадскому это не только сумма знаний человечества, которая не погибает со смертью носителей этих знаний, но, что важно и принципиально, это знания, вознесенные в космические слои на волне «глобальной нравственности». Идея нравственности, нормы и ее нарушения, выход за табуированное родом, обществом, его институтами — проблема извечная. Она появилась еще в те времена, когда животное поднялось с четырех лап и стало социализированным существом, и существует вплоть до нашей информационно-технологической эпохи. Всегда существовало понятие нормы и отклонения от нее. В учениях многих народов, прежде всего, в религиях, норма определялась по сущностным критериям: здоровье, сохранение вида, психологически и рационально приемлемое, привлекательное, разумное, достойное, доброе и эстетичное. Нормой для человечества было не только целесообразное и полезное, но в наибольшей степени — желаемое идеальное. Итак, нравственные принципы, записаны в законах (Библия, Коран, Тора и др.) всех религий. Они существуют как доминантные факторы «властной магистрали» (мейнстрима) общества. В Новое время, в частности, в эпоху Просвещения (XVII в.) с его культом рационального, личной и общественной добропорядочности, идеи нравственности, которые раньше отстаивала церковь, видим уже в качестве гражданского императива.

Априорную данность нравственности Э.Кант определял «исключительным внутренним влиянием» всей сферы человеческих возможностей восприятия (интеллект, инстинкт, чувственность, индивидуальная и родовая память и т.п.). «Априори» Канта, Сковороды, Вернадского, Мамардашвили и других философов просветительского направления совпадает с бездоказательностью теологического постулата «Верую, ибо абсурдно». Церковь тоже объясняет происхождение нравственности божественным промыслом. Но в XX—XXI веках как религиозные, так и светские постулаты слишком часто одолевает нигилизм в качестве контраргумента. Философия «ничто» усугубляется социальным и моральным дискомфортом граждан, если говорить об Украине как о государстве, слишком долго (и, кажется, искусственно) задержавшемся в маргинальном состоянии, то есть в ситуации перехода от одной общественной системы к другой. Украина, ее граждане уже не в старом измерении, но еще и не в новом — между «там» и «здесь», на грани, балансируем между симпатиями к России, со свойственным ей имперским инстинктом и политикой и Западом с присущей его государствам демократией.

Еще в 1937 г. американский социолог Эверест Стоунквист, исследуя феномен маргинеса, определил характерные черты маргинального субъекта: неспособность выделить источник внутреннего конфликта, дезорганизованность, чувство неустроенности, разочарование; сочетание всего этого с честолюбием и агрессивностью. Социолог считал, что маргиналы, адаптируясь к новым условиям, способны формировать собственное общество. В Украине 90-х годов
ХХ в. и начала ХХІ в. все сдвинулось со своих мест: люди, зачастую с сомнительным прошлым, возвысились и образовали вершину пирамиды и назвались «элитой». Духовная же элита — интеллигенция — оказалась на обочине бытия. А шахтеры, крестьяне, прочие профессиональные группы новую элиту попросту не интересуют.

Понятие маргинальности — термина, используемого в современной философии, социологии, политологии, культурологии и искусстве, имеет широкие, часто взаимоисключающие стороны и ориентиры. Мартин Хайдеггер накануне фашистского нашествия определил маргинала как человека с обочины центральной магистрали социума. Это образ человека брошенного, ненужного, одинокого, с чувством второсортности, тождественного «маленькому человеку» Достоевского. Обычно в классической литературе этот образ был положительным и вызывал симпатию.

Во все века существовали нормы и отклонения от них. Накапливаясь, они формировали новые нормы. Рядом с «битлами» (сначала — революционерами, затем — истеблишментом) видим не только киевских студентов из «палаточного городка» на Майдане Незалежности, но и Диогена с его бочкой. Этот контекст «маргинального» его романтизирует и даже героизирует. Маргинальное приобретает значение прогрессивного, формирует контркультуру. В условиях политической и творческой свободы теряется первичное значение маргинального, поскольку старая система ценностей и оценок разрушена.

Неклассическая философия ХХ века доказала частичность и несоответствие человеческой сущности рационально-просветительской нормативности. Природа человека оказалась более сложной, противоречивой, чем ее описывает классическая этика. Каждому чего-то не хватает, у каждого имеются комплексы, какие-то страхи, атипичные черты, каждый несет в себе определенные признаки маргинального, если даже применить это слово в его начальном смысле — рисунок на полях рукописи.

Существует еще один уровень понимания маргинального. Он не подпадает под романтизированное восприятие этого феномена. Речь идет о личности (явлении), индифферентной к мысли, к ее развитию, к самому процессу мышления, то есть к интеллектуально-духовным нагрузкам как норме. Недаром философия (Декарт — автор философии как непрерывного созидания) считает постоянное усилие в постижении мира органичным для человека.

После большевистского переворота, в период ленинского террора сформировался «хозяин нового времени» — существо не мышления, а деклараций. Уровень интеллекта революционных вождей во время экспроприации значения не имел. Именно эта «новая элита» уничтожала нравственные устои народа, культивируя экспроприацию чужого, стукачество и прочие «достоинства», до сих пор работающие в социуме. Со дна социума во властные структуры поднялись швондеры, женщины-комиссары, павлики морозовы. Ленин, в юношеские годы восхищавшийся экстремизмом террориста Нечаева, увлекся идеей о том, что деклассированные элементы (люмпены) являются движущей силой революции. Этот тип революционера гениально воспроизведен М.Булгаковым в образе Шарикова. Полуживотное-получеловек, этот люмпен с нулевым уровнем духовности претендует на проживание в профессорской квартире и улучшение собственной породы посредством брака с потомственной дворянкой. Этот тип люмпена-маргинала оказался неистребимым.

На бытовом уровне «духовный люмпен» в качестве специфического социального типа возникает в «щели» между двумя культурами: сельской и городской. Покидая родные пенаты, маргинал желает избавиться ото всех родимых пятен «собственного происхождения», но ему не хватает духовных сил, чтобы овладеть культурой города. Приток прагматично настроенных пришельцев, рвущихся к должностям и теплым местечкам, пренебрегающих самообразованием, размывает культуру городов. Возникает социокультурная проблема «сельского населения городов» в качестве «третьей культуры».

Определенный тип маргинала стремительно возвышается преимущественно во времена социальных пертурбаций, сдвигов и общественных катастроф. Не отягощенный духовностью, совестью и интеллектом, этот персонаж довольствуется ограниченным багажом знаний, компенсируя их отсутствие вульгарным прагматизмом. Этот тип у нас перед глазами, он поет на экране TV, улыбается со страниц ярких журналов. Он дрейфует между приемными и элитными кабинетами, чтобы оставаться в горшке с варениками.

Еще во время наращивания революционной ситуации Н.Бердяев предупреждал об опасности плебеизации культуры. О бескультурье в окружении И.Сталина как об угрозе государству читаем в дневнике В.Вернадского: «Масштабные просчеты нашей власти, — писал в 1941 году мыслитель, — результат ослабления ее культурности... руководство страны ниже среднего уровня культуры беспартийных... В тюрьмах, в ссылке, казнены лучшие люди партии».

Подмена нравственного и духовного суррогатами беспокоила тех деятелей культуры всего мира в ХХ веке, которые противостояли наступлению «нового варварства».

«Если писатель отдает физиологии место, ранее занимаемое душой человека, изображает вместо высоких чувств функцию желез внутренней секреции, гибель человечества становится неотвратимой», — писал У.Фолкнер.

Отечественный «совок», собственно, и является реализованным бердяевским «хамом», приближение которого футурологически тревожило философа. Отечественный маргинал, из которого формируется сегодня «мейстрим», не знает мук заброшенности или болезненной неуверенности в себе, не угнетает его шизофрения или врожденная гениальность. «Совок» не поднимется на бунт ради переустройства общества или блага других. Он является гибридом рационального и инфантильного в пределах единого сознания, где мерцает лозунг: «покупается все». Духовное содержание люмпена стремится к нулю и потому все, что не усиливает его интеллект, вызывает родовую агрессию. Этот тип маргинала в условиях социальных изломов становится заказчиком жизни.

Наше общество «перехода-излома» явление инфантильное. Будто бы о нем говорил поэт и дипломат Петр Чаадаев, когда определял Россию как «пробел в понимании». Украина вымирает, это подтверждено статистически. Население, его количество, значения не имеет, т.к. оно является жертвой по назначению. Его можно не замечать, компенсировать смертность в городах за счет лимита, его можно рассеивать, заселять молодежью Украины другие берега... якобы мы такие богатые интеллектом и силой. Все это вместе бросает пронизывающие лучи на весь контекст болтовни о свободе слова, о независимости общественных инстанций и т.п. Это воистину «Черная быль» о нашей люмпенизации, настолько черная и горькая, как полынь из Зоны отчуждения.

Грустную улыбку вызывают сегодня попытки ученых, предлагающих в категориях «глобальной, ноосферной нравственности» преодолеть антагонизм между биосферой и техносферой. Новым героям ноосферность (космический интеллект) В.Вернадского ни к чему, как и рассуждения просветителей о космическом происхождении совести и нравственности. Культура как что-то непосильное для понимания едва теплится, зато пышной порослью поднимается кичевая полукультура, происходит люмпенизация массового сознания, прежде всего — молодежного. Достаточно вспомнить о дипломе, который в Университете культуры можно получить за два месяца пребывания в вузе, или популяризацию программ блатного «Шансона», шумные концерты попсы на Майдане Незалежности, снос археологических памятников Киева Х века и строительство на их месте «Макдональдса»...

Освобождающий эффект периода 1989—92 годов и борьба с надоевшим соцреализмом оказали интенсивное влияние на сознание художественной молодежи Украины. В бунте против нормативности идеологизированного искусства кое-кто с водой выплеснул и ребенка — профессионализм и хороший вкус. В моду вошло все с грифом «маргинальное» — уродливое. Кстати, разрушение эстетики прекрасного, снижение и эксперименты с уродливым (вплоть до некрофилии) — все это — экспортированные «игрушки». Еще в 1917 г. (удивительное совпадение с социальными разрушениями в России) Марсель Дюшан экспонировал в Нью-Йорке «Фонтан-писсуар». С тех пор все, названное искусством, было обречено им считаться. Тогда у писсуара спорили два критика. Джордж Беллоуз кричал: «Если нам пришлют лошадиный навоз, приклеенный к холсту, мы будем вынуждены принять его?!» Вальтер Аренсберг ответил: «Думаю, что мы будем вынуждены это сделать». Так оно и случилось. «Эффект» от «Бутылок на сушилке» и «Фонтана-писсуара» Дюшана был шоком маргинеса, отрицанием традиции, школы, какой-либо необходимости в профессионализме. Навоз и разложение стали объектами искусства. Произошел (по Б.Гройсу) «крах рационализма на рубеже XIX и ХХ веков, заставивший человека пойти «против движения истории и прогресса», то есть против духовного достояния человечества.

В 50-х годах ХХ в. американец Энди Уорхол создал искусство из отходов (металлолом, обертки и т.п.) индустриального города. Маргинальное соединилось с банальным, состоялась поэтизация массовых фетишей. Заигрывание с толпой имело успех.

В Украине за десять лет свободного творчества маргинальный бунт молодежного движения 1989—95 гг. превратился в хорошо отработанный коммерциализированный процесс. Представители «Новой реальности» и «Актуального искусства» захватили ведущие места в солидных благотворительных фондах и направляют денежные потоки грантов на собственные потребности. Как видим, совковые модели работают в среде, мыслящей себя альтернативной по отношению к мейнстриму.

Заглядывая в будущее, Мераб Мамардашвили писал: «Человек с одичавшим сознанием не может жить в ХХ веке». Мыслитель не представлял, что на рубеже ХХ и ХХІ веков настолько усугубится деформация нравственных и духовно-интеллектуальных сфер, произойдет геологический сдвиг сознания в сторону «нового варварства». В Украине (как и на всем постсоветском пространстве) выращен уникальный, неизвестный мировой социологии тип «элитарного маргинала». Это наше ноу-хау.