НЕСЕЗОННЫЕ РАДОСТИ

Искусство - это праздник, который всегда с тобой. Даже тогда, когда хочется простых курортных будней, - сокрушалась я, выдергивая каблуки из расплавленного асфальта, короткими перебежками под жгучим солнцем перемещаясь от галереи к галерее. Но компенсацию морального ущерба все-таки получила - в суровых температурных условиях галереи продолжают функционировать, и жара не притупляет остроту художественных ощущений.

Львовские художники не спешат появляться на киевском горизонте. Здоровый практицизм указывает им более перспективную ориентацию на Западную Европу - добираться ближе и кормят там лучше. Приятно все же, что некоторые достойные личности, такие, как Нестор Бордун и Любомир Якимчук (галерея Музея И.Кавалеридзе, 3.07 - 20.07), воспитанники Львовской академии искусства, пожав лавры на Западе, намереваются приобретать известность на родине.

В день открытия выставки Киев изнемогал от сорокаградусной температуры. Но с эстетической точки зрения это было, пожалуй, совсем неплохо. Он становился созвучным томимым зноем французским и итальянским ландшафтам на полотнах Н.Бордуна. Перед ними вдыхаешь аромат вековой пыли европейского захолустья, ведущего чудное растительное существование. Послеполуденная сиеста плавно перетекает в приятный сон в летнюю ночь. Время застывает в плотном воздухе провинции. Движение приносят только одержимые луной девушки - сомнамбулы, блуждающие в ночных переулках. Обаятельно-некрасивые, они предаются летнему ничегонеделанию.

Этот июльский мистический сплин заразителен. Возникает желание прикрыть веки и плыть по течению ленивых, случайных мыслей, всей кожей ощущая прикосновения ветра и солнца, комфортность своего праздного присутствия в этом мире, баюкающем тебя, обволакивающем. Нестор улавливает его как будто невзначай, боковым зрением, не видя ничего важного с позиции тривиальной повседневной целесообразности. Его больше интересуют одушевленные, трогательные мелочи - мирно дремлют на белых полках, вспоминая о прошлой подводной жизни, диковинные раковины из коллекции хрупкой, написанной «а-ля Модильяни» Эльзы…

Работы Бордуна обнажают сецессионный генетический код львовской школы, особенности ее декоративности. «Киев тоже декоративен, - замечает Нестор, - но его декоративность всегда эмоциональна. Львов более строг и рационалистичен, у нас эмоциями всегда управляет символ».

Живопись Любомира Якимчука сложнее в том плане, что ее не поймешь, идя путем поиска литературных ассоциаций. В то же время она не столь необычна для киевского глаза, поставленного «Живописным заповедником». Знакомо сознательное самоограничение, минимализм пластического языка, нацеленного на различение почти незаметных нюансов. У Любомира все основано на неравнодушном приятии традиции старого сакрального искусства, приятии не внешнем, а скорее внутреннем. Оно выражается в следовании принципу «показать великое в малом», стремлении охватить землю и небо. Якимчук не просто пишет натюрморт, а создает целостную картину мира, подразумевающую присутствие макрокосма в микрокосме («Натюрморт. Земля. Небо»). Постмодернистская ирония недопустима ни в малейшей степени. О серьезных вещах говорится сосредоточенно-серьезно. Такая позиция уязвима, как и все прочие, тем не менее - испытана временем. И оспаривать ее будет гораздо сложнее, чем какую бы то ни было из «новых» альтернатив.

Выставка произведений Войчеха Пражмовского и Мариуша Германовича, организованная Польским институтом в Киеве (Дом художника, 16.07 - 26.07), четко проводит в сознании зрителя грань между элитарной и массовой фотографией.

Художники - мнемозинисты (определение В.Набокова) путешествуют по реке времени против течения, возвращаясь к другим берегам, оставленным позади. В оппозиции «Близко и далеко» предпочтение отдается последнему, ибо то, что близко, пока не имеет значения. Излюбленное занятие утонченно-интеллектуальных и слегка невротических натур - поиски утраченного времени.

Эффект визуальной континуальности обыгран В.Пражмовским. Коллажирование фотографий он использует не только как механический прием. Наслоения прозрачных временных планов разрушают привычную структуру мира. Он необратимо ускользает в пустоту, бесконечность. Современная нам реальность просвечивает сквозь мутные, исчезающие изображения давно ушедших персонажей фотографий вековой давности, с лишенными эмоций, бесстрастными лицами, деревянными, «ритуальными» позами. У входов и выходов из нашего мира в мир иной стоят на страже духи предков. Зрителя охватывает чувство одиночества, трансцендентальной тоски и беспокойства. Не очень веселая концепция, но и она имеет право быть.

С удовольствием перелистывается дневник сентиментальных ретроспективных рефлексий М.Германовича. Он иллюстрирует прогулки по местам «давно минувших дней», например, по улицам городка детства - Ольшитина. Видеоряд дополнен лирическими комментариями: «И я мог бы жить в этом доме», «Под этими деревьями я бегал ребенком», «Город без замка не город…» Чувствительно и внушительно. Легко берешь на душу багаж очень личных воспоминаний художника.

Галерея «Arteasr» едва ли не единственная сохраняет интенсивный режим презентаций, не впадая в летнюю спячку. Она достигла рекордных для июля результатов - мы видели три очень неплохие выставки А.Аполлонова, М.Карловского и Т.Скалько-Карловской, С.Алексеенко.

Алексей Аполлонов (30.06 - 12.07) продолжает упорно следовать своей неоэкспрессионистской линии. На сей раз символом беспросветности существования становится мотив человека, лежащего в ванне, как в некоем коконе, изолирующем страдальца от враждебного мира. Какофония цветовых сочетаний, «некультурность» рисунка свидетельствуют о добротно-ремесленном подходе в рамках определенного интернационального направления. Впрочем, приставка «нео-» изначально оправдывает автора от обвинений во вторичности, подражательности. Не обошлось и без дани местным традициям. Витающий в воздухе Киева цветовой гедонизм сыграл с художником забавную шутку - нужная степень драматичности образов, соответствующая состоянию заявленной drame interier, оказалась для него недостижимой. Вероятно, А.Аполлонову следовало бы пришпорить свой празднично-декоративный колористический темперамент. Или же отказаться от чуждого для нашего солнечного климата анализа проблемы вселенской скорби. Здоровые творческие инстинкты со временем возобладают - повод надеяться на это дают пейзажи Аполлонова. Они красивы и свободны от каких бы то ни было трудновоплотимых умозрительных построений.

Скульптура Сергея Алексеенко чрезвычайно любопытна как концентрированное выражение умонастроений, царящих в пространстве (28.07 - 8.08). Искусство нуждается в идеологии. Возможно, этим следует объяснять повальное увлечение эзотерической литературой, магическим способом постижения вещей. В компании Кастанеды множество киевских художников осваивают путь воина и учатся видеть сущность явлений. Но такого дословного перевода настольной книги рядового эзотерика, да еще на язык скульптуры, как у Алексеенко, я пока не видела. О трепетном отношении к авторитетам говорят уже сами названия скульптур - «Движение силы», «Духи земли».

Центр Сороса в июле предлагал приобщиться к «Явной тайне» львовянина Андрея Сагайдаковского. Куратор Е.Онух представил Сагайдаковского публике как одинокого маргинала (в лучшем значении этого слова - герой нашего времени), недоступного пониманию как официального искусства, так и оппозиции. Однако маргинальность - это отнюдь не отличительная черта какого-то конкретного художника-постмодерниста, а скорее их видовой признак. Соискатели грантов и славы так же программно маргинальны, как творящие в провинции ради бескорыстной любви к искусству.

Сагайдаковский и вправду действует «на полях» академизировавшегося постмодернизма. Спокойный ритм периферии позволяет экономить креативную энергию. В отличие от утомленных солнцем столичных коллег его пока не беспокоят декадентские настроения, пресыщенность. Из каждого творения рук и ума художника выплескивается вера в уникальность созидаемого. Она прилагается к стандартному, «коллективно-бессознательному» набору идей, которыми должно манипулировать постмодернисту. В результате возникает иллюзия первозданности штампа. Тем, у кого периодически смещается восприятие, Сагайдаковский в популярной живописной форме разъясняет, что есть пол, стены, потолок, руки, ноги. Прелестный детский цикл, навеянный безотрадными воспоминаниями нежного возраста, - россыпь перлов для психоаналитика.

Символистские тенденции, мифологизированное мышление - этим содержанием проникнуто все исскуство конца XX столетия. Существование внушительной массы следящих за тенденциями оправдано существованием узкого клана их законодателей. Матвей Вайсберг - один из немногих художников, для которых символизм стал органичным способом миропонимания. («Галерея 36», 20.07 -04.08). Короли, кометы, ковчеги - символы, извлекаемые из потока случайной информации, раз и навсегда становятся «личным владением» мастера. Что-то внутри зацепила предвестием фатальных событий промелькнувшая на страницах «Войны и мира» комета… А единственно убедительной формой ковчега становится хрупкий бумажный кораблик. Глядя на серию его цветовых вариаций, невозможно не согласиться с Вайсбергом - трудно найти что-то более прочное, стабильное, подлинное.