МЕРЦАЮЩИЙ ГОРОД

О городах можно думать как о людях. О предназначении и судьбе, об удачливости, характере, болезнях, о солнечных днях жизни и о свинцовых.

Черкассы не назовешь счастливым городом. Даже забыв, что город помещен в реторту для проведения химических опытов — не назовешь. Не блещет город обилием архитектурных достопримечательностей. В разное время тут были разрушены все до единой церкви и уничтожены целые кварталы, которые явственно несли в себе живое тепло «ушедшего безвозвратно». Во всем городе теперь трудно найти и пару примечательных домов, стоящих рядом, построенных до войны 1914 года. Но редкими, единичными вкраплениями, словно заблудившись во времени, эти здания еще живут среди нас, в нашей среде... Город — среда обитания человека, это с нашей точки зрения. Ну а если вообразить, что у него может быть свое мнение, то окажется, что это мы, жители — среда обитания города: дома рождаются и живут, вывариваясь в бурлящем человеческом сообществе, и в нем исчезают. Какое-то время они еще мерцают, уходя в небытие.

У каждого из «заблудившихся» зданий своя физиономия, свой темперамент. У Дома Щербины (ЗАГС) вид розовощекого молодого купца, подмигивающего молодухе; модерновый купол типографии поглядывает на нас с мрачностью шарлатанствующего медиума, а у здания со шпилем — вид смертельно рыдающей гимназистки, которая ровно через миг зальется хохотом… Строения эти одиноки, порой даже кажется, что они неловко себя чувствуют; им будто хочется скрыть свою оригинальность! Вероятно поэтому они иногда становятся невидимыми… Проходят мимо люди — не замечают. И вдруг внезапно нездешние фасады проявляются из небытия; увидев их, люди распрямляются: ушедшее вопросительно смотрит на нас из окон.

Но вот сегодня эти здания собрались в одном месте... В черкасском Художественном музее состоялась небольшая выставка, названная автором «Письмо потомкам». Это коллекция керамических панно, на которых запечатлены примечательные черкасские строения, как уничтоженные, ставшие окончательно невидимыми, так и уцелевшие. Играл патефон, гостей встречала хозяйка…

Это первая персональная выставка Людмилы Шилимовой-Ганзенко. Выставка приурочена к ее юбилею. Двадцать лет — как раз половину жизни — она профессионально занимается керамикой. В ее «послужном списке» участие в нескольких всеукраинских выставках, проходивших в Киеве и Львове. Она лауреат двух национальных симпозиумов гончарства в Опишне, ее работы хранятся в частных коллекциях Канады, США, Чехии, Болгарии…

— Если бы музей мне под выставку еще кусок холла дал, — говорит Людмила чуть смущенно, — я бы могла показать…

Ей есть что показать. Она занимается и миниатюрной скульптурой, и садово-парковой, и живописью по стеклу... Все это как бы незримо присутствует в зале, мерцает. Вот, например, есть у нее скульптурная композиция «Кто на свете всех милее?». Две женщины смотрятся в зеркало. В образе одной угадывается Америка: ее венец напоминает лучистую корону статуи «Свобода». Она здесь — блистательная королева. А вторая — милое девичье личико, скромный веночек, не венец, не корона. Но обаяние девичье — обаяние юной принцессы. Мысль у автора такая (может, и наивная, но сентиментально-патриотичная): растет королеве смена!.. А в опишнянском музее осталось панно Людмилы, названное «И снова верю». Динозаврик прижимает к сердцу красное пасхальное яйцо.

— Идею сын подсказал, — улыбается Людмила. — Говорит: «Я знаю, почему вымерли динозавры. Потому что они думали мозгом, а он у них маленький. Нужно им было думать сердцем!»

Ассоциативный ряд, рождаемый ее произведениями, иногда прост, но простота эта сродни простоте балетного танца.

Призыв думать сердцем кажется очень симпатичным. В сфере градостроительства в том числе. В Черкассах многие старожилы до сих пор сокрушаются по поводу уничтоженного здания старого кинотеатра «Украина». Его любили. Такое бывает редко. В нем юность целовалась. Он был разрушен на заре перестройки, уже митинги экологические шумели, уже пресса кое-где отважно язык властям показывала… Старая «Украина» просвечивается сквозь быстрострой какого-то банка, недавно слепленного на ее месте. (А к новому зданию «Украины» претензий нет: всем кинотеатр хорош — и несколько залов в нем, и ночной клуб, даже, говорят, и кино со стрельбой демонстрируют...)

Хожу по небольшому выставочному залу, отыскиваю старый кинотеатр. Нет, не нахожу… Ну так мало ли чего здесь нет! Но — мерцает… Зато вот есть старый магазин «Киевский», есть здание офицерского собрания (первый краеведческий музей)… И магазин, и музей уже давно окончательно стали невидимыми. У черкасщан, любящих город, от одного упоминания этих названий сердце сжимается. И в каждом городе так…

— С чего началась серия?

— Как-то одна моя подруга (она же и заказчица) увидела маленький барельеф, это Шевченковская хата, ее мой отец вылепил. Григорий Ганзенко, мой отец, — львовянин, лепщик архитектурных деталей, мастер экстра-класса; кстати, он соавтор нового герба на здании Верховной Рады. И подруга попросила нечто подобное на память о ее родном черкасском доме сделать… Каждое панно, а их пока всего одиннадцать, представляет собой керамическую плакетку (глиняный оттиск, покрытый глазурью и обожженный) с изображением здания; плакетка обрамлена шамотом. По замыслу контраст ювелирно-тонких деталей здания и грубого, обрамляющего шамота, создает художественную завершенность образа…

Старый город отправил письмо потомкам: «Я еще здесь, мои дома, мерцая, живут среди вас…». Возможно, Людмила Шилимова-Ганзенко что-то другое имела в виду, назвав выставку «Письмо потомкам». Но я прочитал так. Потомки, вероятно, прочитают по-своему. Если вовсе читать не разучатся.

Хотелось бы эти впечатления от выставки закончить (для контраста с началом) какой-нибудь оптимистической фразой. Но как-то не получается произнести: «Город Черкассы можно назвать счастливым»…