КОНЕЦ ВЕКА

Если время — это люди, то украинский ХХ век завершился буквально на прошлой неделе, 12 апреля, когда не стало Юрия Владимировича Шевелева — свидетеля, хранителя, интерпретатора. Ведь едва ли еще кому-то удалось в течение одной жизни быть современником неоклассиков и бубабистов и, осмысливая каждое явление, каждый раз демонстрировать глубочайшее понимание, незаурядную проникновенность и способность улавливать суть. Короче говоря, быть всегда причастным.

Пожалуй, в случае упреков по поводу провинциальности украинская культура теперь сможет оправдаться, именно благодаря тому, что «тут был Шевелев». В свою очередь, эта страна едва ли решится объяснить, почему «тут его не было». Ни «тогда», ни «после».

Всемирно известный славист, блестящий языковед, а также историк литературы, литературный и театральный критик оставил нам труды, которые действительно можно считать образцом «мышления кентаврического», как сказал бы Ницше. Это значит не только то, что они поражают своей глубиной, но и то, что Шевелев демонстрирует в них себя как тип классического филолога. Между прочим, первая треть ХХ века, когда, собственно, и происходило становление ученого, помнит немало таких фигур. Среди них и Агатангел Крымский, и Виктор Петров (Домонтович), наконец, многие преподаватели и выпускники Университета святого Владимира, где подобный интеллектуальный гигантизм культивировался. Что касается Юрия Шевелева, то годы его учебы прошли в Харькове. Там он со временем под руководством Леонида Булаховского и защитил диссертацию на тему «Із спостережень над мовою сучасної поезії», чем сразу засвидетельствовал плодовитость специфического языковедческо-литературоведческого исследования.

В эмиграции Шевелев будет заниматься языкознанием и после написания нескольких значительных трудов в конце 40-х годов станет профессором Украинского свободного университета в Мюнхене, где и получит степень доктора. Список университетов, в которых преподавал Юрий Владимирович, просто поражает: Гарвардский, Люндский, Колумбийский, Йельский, Калифорнийский, Берлинский...

Нельзя сказать, что в Украине Шевелева не знали. О нем молчали.

Многие вспоминают заседание І Международного конгресса украинистов в Украинском доме в 1991 году: когда вошел Юрий Владимирович, все присутствующие аплодировали стоя, однако то тут, то там был слышен растерянный шепот: «Кто это?»

Но сам Юрий Шевелев (которого, не очень-то уж и ошибаясь, до сих пор еще путают с Юрием Шерехом) знал довольно хорошо эту страну, а в особенностях ее языка и культуры он разбирался, по сути, лучше всех присутствовавших в зале. Велик соблазн привести спектр интересов этого ученого хотя бы в пределах литературы: в различное время его работы были посвящены Лазарю Барановичу, Феофану Прокоповичу, Тарасу Шевченко, Маркиану Шашкевичу, Евгению Гребинке, Висилию Мове, Ивану Франко, Лесе Украинке, Юрию Клену, Валерьяну Пидмогильному, Мыколе Кулишу, Леониду Первомайскому, Мыколе Хвылевому, Мыколе Зерову, Виктору Петрову... Список, конечно же, не полный. В этих исследованиях Юрий Владимирович Шевелев превращался в Юрия Шереха — условно деля сферы научного интереса. И если языковед пошел «к истокам», погружался в глубины исторических изменений, то литературовед и критик «сканировал» ситуацию горизонтально. Он определял специфику каждого явления в литературе в его контексте, всегда учитывал особенности отдельного автора.

Наверное, не случайно бытие alter ego Шевелева, Юрия Шереха, кажется, как-то удивительно коррелировало с духом времени. В конце 60-х годов этот автор совершает «литературное самоубийство» и просто умирает — правда, из-за личного разочарования в окружении, в своей читательской публике. Но, к счастью и на радость читателям, он снова оживает, благодаря чему имеем сейчас целый ряд интересных работ, в частности и недавнее эссе о Юрии Андруховиче, в котором критик демонстрирует себя в качестве настоящего Магистра игры.

Недавно в продаже появился двухтомник его воспоминаний, где Юрий Владимирович рассказал немало эпизодов своей жизни времен учебы у Булаховского, учительствования и времен войны. Любопытно, что трижды и почти дословно повторяется в одном лишь первом томе воспоминание об Олесе Гончаре, который был учеником Шевелева сначала в техникуме, а со временем и в Харьковском университете. Каждый раз рассказывается об их первой встрече, «добровольном» отъезде писателя на фронт и отказ Олеся Гончара встретиться, когда тот находился с делегацией в Соединенных Штатах. Были ли на то особые причины?

Юрий Шерех резко критиковал советские романы, в частности роман Гончара «Таврия». Однако, и это заметно по тону воспоминаний, его отношение к своему ученику осталось вполне благосклонным. Они встретились уже в девяностых годах в Украине. Шевелев посещал своего ученика, а к тому времени очень известного, канонизированного писателя, в его доме. Казалось, все в порядке. Поэтому тем более непонятно, почему за 19 дней до смерти в дневнике Олеся Гончара появляется престраннейшее откровение по поводу предательства учителя во время войны, отказа в помощи пленному Гончару. И еще более непонятным кажется желание Ивана Драча не только опубликовать, но и дважды указать на это во вступительном интервью к книге, подчеркнуть свое «открытие». Как следствие, еще одно, уже последнее разочарование ученого. И его недоверие: таким нам Юрий Владимирович решил не передавать на хранение свой архив.

Итак, только что завершился наш век — ушел великий свидетель.

А мне вспоминается сентябрь 1993 года, когда я была еще студенткой Каменец-подольского Института. Пребывая тогда в Украине, Юрий Шевелев посещал Огиенковские места и, конечно, приехал в основанный им институт. Зал был полон, из предпоследнего ряда я хорошо его не разглядела. Помню только голос, шутивший, что ему не восемьдесят, а всего лишь четыре раза по двадцать...