ИСТОРИЯ ИСТОРИИ ИЛИ СТАРОСВЕТСКИЙ ГОПАК?

«Сад Божественных песней» — эта аллюзия к Григорию Сковороде стала отправной точкой для серии музыкально-сценических действ, которые должны состояться при поддержке СТД Украины, Главного управления культуры Киевгосадминистрации, Фонда содействия развитию искусств и общества «Знание». Эстетическая концепция цикла предполагает экскурс из глубин украинской культуры, постепенное продвижение от истоков, порой уже недостаточно ясно различимых, к Сегодня — близкому, но от того не менее расплывчатому.

Музыка и поэзия украинского барокко, парадоксально сочетающего мирское и духовное, земное и небесное, были в центре внимания авторов спектакля, состоявшегося в Большом зале Национальной музыкальной академии.

Итак, точка отсчета — барокко. В истории украинского искусства фальсифицировать этот период, нарочито выпячивая то одно, то другое, считалось в свое время чуть ли не признаком хорошего тона. Откройте старые учебники: там слово «барокко» вообще заменено прохладным «XVII век». Синдром запрета, многие годы довлевший над многострадальным «казацким барокко», обусловил появление целой серии штампов — в том числе и установившейся традиции репрезентировать его только казацкими песнями и думами и, конечно же, партесным хоровым концертом. Это, как было показано со сцены Большого зала Национальной музыкальной академии, отнюдь не истинный и далеко не полный «портрет эпохи». Барокко — это и «низовая» традиция домашнего любительского музицирования, и канты, отсылающие то к городской песне, то к духовной псальме, и танцы украинской знати, имеющие очень много общего с западноевропейской культурой балов. В танцах этих, однако, нет-нет да и проглядывают козачки, гопачки и гайдучки (как, впрочем, и за движениями исполнителей, одетых «по-шляхетному» — бессмертные па, культивировавшиеся ансамблем П.Вирского).

Безусловно, интересный момент спектакля — его визуальное оформление. Одежды и инструменты «Ансамбля старинной музыки» Константина Чечени; танцевальные стилизации хореографического коллектива «Сузір’я Аніко»; горделивая осанка и специфический староукраинский выговор ведущих — все это прекрасно передает быт украинской шляхты — образованной, вполне европейской по манерам и образу мыслей. К великому сожалению, образ казака с конем и «шаблюкой» утвердился в обыденном сознании как символ времени, вытеснив на интеллектуальную периферию иной образ — городского жителя, знавшего латынь, писавшего стихи, понимавшего нотное письмо… Неужто время «этнографических гопакедий» (Лина Костенко) уже прошло и современная «история истории» даст наконец-то истинный образ человека украинского барокко?

Это — личность, растерявшаяся в новом, «бесконечно великом» мире. Человек в нем — величина «бесконечно малая», песчинка в необъятном, бескрайнем, непознаваемом до конца — и потому мистическом, неуютном и страшном окружении. Вселенная в сознании барочных мыслителей размыкается, интенсивно расширяется, уходит из-под контроля человеческого сознания. Возникает мировоззренческий пессимизм — и человек умный, образованный, во всем сомневающийся в отчаянии вынужден вновь обращаться к Богу, сакральным ценностям предыдущей эпохи…

«Расшатанный мир», «лицемерный мир», «обманщик», «неверный» — так чувствуют барокко современники. Человек эпохи не уверен в стабильности существующих форм: он исполнен порывов, неспокойных исканий, тревоги и напряженности; он познает пространство — оглядываясь, измеряя, объясняя и подражая. Земля колеблется у него под ногами. Человек во Вселенной — бесконечно мал и ничтожен? Нет — «сердечныя бездны» маленького человека также открылись мыслителям барокко. Не потому ли среди литературных памятников этого времени так много проповедей, поучений, посланий, дидактических писаний? Человек — мал, беспомощен и неотвратимо смертен; человеческий разум — велик и могуществен. Человеческая жизнь — химера, миг; жизнь же на Земле — вечна…

Канты Дмитра Туптала (Димитрия Ростовского) и Григория Сковороды, исполненные вокальным ансамблем хора церкви Благовещения при Национальном университете «Киево-Могилянская академия», продемонстрировали высокий уровень любительского музицирования украинского города XVII—XVIII веков. То же, что певцы были одеты в подрясники, еще раз выгодно проиллюстрировало идею сочетания светского и церковного в ментальности той эпохи. Кстати сказать, пение монахов Киево-Печерской лавры использует в принципе тот же фактурный тип, что и светский кант (относительно подвижный самостоятельный бас, поддерживающий два верхних голоса, движущиеся параллельной «строчкой»).

И опять — парадокс, и опять — «чудное злучення» земного и небесного… Секуляризация, а проще сказать — обмирщение — вот основная культурная идея барокко. Интерес к празднеству, к игре, к «украшению мира» влияет на развитие концертного стиля: партесного духовного и светского концерта, сонаты, оперы, в конце концов… Обмирщение — и отвлеченные идеи, выраженные в музыке, заменяются конкретными танцевальными формулами «козачка», «гайдучка». Обмирщение — и идеи высокодуховные, вдохновенно-проповеднические излагаются в стихотворных поучениях коломыечным 14-сложником (потом литературоведы назовут его «шевченковским»). На первый план выдвигаются «движения человеческой души»; желание удивить, эмоционально повлиять, украсить, инкрустировать, сочетание информативности с ярко личностной образностью. Так и в поэзии украинского барокко: вирши Антония Радивиловского, Ивана Мазепы, Федора Кастевича, менее именитых или вовсе анонимных авторов, умно и артистично проинтонированные Ларисой Кадыровой и Алексеем Богдановичем, заставляли слушателей внимать патриотическим призывам, дидактическим моралите, любовным элегиям…

Состоялся ли спектакль? В плане реализации барочной идеи — удивить, поразить, орнаментировать — безусловно, удался. Однако воплощение неоднозначной идеи, очевидно, также неоднозначно. Можно ли прогнозировать, что следующие акты большого исторического действа, яркой и сценичной «истории истории» также пойдут по линии любительского музицирования? Если так — то не увидит ли зритель (а слушатель не услышит ли) облегченную версию последующих эпох? Не появятся ли, например, вместо романсов Лятошинского — бардовские песни, а вместо концептуальных произведений этого периода — романтические фортепианные пьески для развлечения скучающих барышень.

И еще: в любительском музицировании (дома, «для себя») участники порой не поют, а напевают, не говорят, а приговаривают, не зная слов, — изображают вдохновенных писарей на шпаргалке с текстами. Любительское же музицирование со сцены — преподносимо, репрезентативно, и в исполнении профессионалов означает игру в «спонтанное музицирование», а не само музицирование. Игра же не отменяет профессиональных требований — чистоты унисонов и тембровой сбалансированности вокального квартета; не дает права инструменталистам играть «мимо нот». Тут на высоте, безусловно, оказались драматические актеры, очень интересно подавшие язык наших соотечественников 250-летней давности и совершенно заслуженно награжденные аплодисментами. Прекрасно прозвучали канты Феофана Прокоповича в исполнении бандуриста Тараса Компаниченко. Впрочем, и ансамбль Чечени был в целом импозантен и стилен; и серьезному поисковому мужскому квартету НаУКМА остается пожелать дальнейших успехов на поприще украинского барочного пения — исполнения, например, партесных произведений.

Спиноза, величайший мыслитель, заметил как-то: «Человек, думающий, что он свободен, подобен брошенному камню, который думает, что он летит»… Да, профессионал, если он профессионал, никогда и нигде не свободен от своего профессионализма. Мысль, и сегодня не утратившая актуальности…