ХАРЬКОВСКИЕ ЭЛЕГИИ БОРИСА ЧИЧИБАБИНА

С тех пор, как земли Слобожанщины исходил Григорий Сковорода, как прах того, кого мир ловил, но не поймал, навеки смешался с этой землей, дух человека Божьего, мыслителя и пиита витает над Харьковщинoй. И никто уже не может утверждать, что город, где учительствовал автор «Сада божественных песен», имя которого он обессмертил, написав «Басни харьковские», - это не родина настоящих поэтов. Этот город стал навеки родным и одному из наследников Сковороды Борису Чичибабину. Нет, сам он не сравнивал себя с мудрецом и философом, рожденным за два века до него. Напротив, в порыве самообличения и самоиронии он как-то написал:

Я жил на белом свете

и даже был поэтом

- попавши миру в сети,

раскаиваюсь в этом.

Но из ловушек и бездн адской, темной, ползучей эпохи он всю свою жизнь и всеми силами выбирался, чтоб постигнуть Главное и о Главном слагать стихи. А город хотя и узнал, но в страхе отрекся от своего певца, как во все времена и у всех народов побивали камнями и изгоняли своих пророков плененные мирской суетой города. «Может ли что хорошее прийти из Назарета?» - вот квинтэссенция их неведенья и слепоты. «Всяк день казним Иисус. И брат ему - Поэт.» Так сформулировал свое понимание высокого призвания Поэзии Борис Чичибабин.

А свою собственную судьбу - фронтовика, студента филфака, превращенного в антисоветчика и ставшего узником Вятлага, не успев сдать своей первой летней сессии, после пяти лет лагерей - бухгалтера и поэта, принятого, но вскоре исключенного из Союза писателей по единогласному решению харьковской писательской организации, на долгие годы вычеркнутого из литературы служащего трамвайно-троллейбусного управления, в конце жизни вновь посвященного в поэты и открываемого заново новыми читательскими поколениями -Чичибабин не хотел представляться в мученическом венце. Менее всего он стремился выступать в роли обличителя и обвинителя, но, облекаясь в Христа, готов был брать вину за грехи и преступления лежащего во зле мира на себя, этой виной терзаясь и казнясь.

Сегодня и Харьков стремится искупить свой грех перед поэтом. Увы, не своим землякам он был обязан запоздавшим возвращением в большую литературу. И благодаря поддержке соотечественников, живущих за рубежом, через три года после смерти на могиле наконец-то установлено строгое, соответствующее духу его стихов надгробие работы скульптора А.Владимирова. Но в Харькове уже создан фонд памяти Бориса Чичибабина, поддержанный известным украинским политиком, недавним харьковчанином Евгением Кушнаревым. Среди первых весомых результатов деятельности фонда - издание в Харькове двух со вкусом оформленных, богатых по материалу книг: «Борис Чичибабин в стихах и прозе», «Борис Чичибабин в статьях и воспоминаниях».

Со страниц этих уникальных книг предстает удивительно живой и многогранный образ человека и художника, никогда не изменявшего себе и не вступавшего в сговор с совестью. Он был буен и дерзок, неуемен и нежен, его душили слезы и гнев, им овладевало отчаянье и приводила в восторг Красота. «В душе моей спорят за душу мою Христос и Антихрист». Так и кажется, что эти строки относятся к одному из героев Достоевского. Но, прослеживая страницу за страницей весь его путь, хочется процитировать слова из «Фауста» Гете в переводе столь любимого Чичибабиным Бориса Пастернака:

Спасен высокий дух от зла

Произволеньем Божьим.

В ком жизнь в стремлениях прошла,

Того спасти мы можем.

Ну, а о ком любви самой

Ходатайство не стынет,

Тот будет ангелов семьей

Радушно в небе принят...

Усилиями спонсоров удалось провести вечер памяти Бориса Чичибабина и в Киеве. Он состоялся в малом зале Национальной филармонии, где собрался дружеских круг знавших, любивших его людей. Это создало особо теплую, интимную атмосферу, лишенную всяких примет официальщины. Особую ауру вечера создавало и присутствие на нем Музы, подруги, спутницы поэта, героини его самых вдохновенных и возвышенных стихов Лилии Карась-Чичибабиной.

Центральным событием вечера стала киевская премьера шестичастной моносимфонии «Исповедь» Владимира Птушкина, написанной на поэтические тексты Чичибабина и посвященной его светлому образу. Владимир Птушкин - харьковчанин, как и Чичибабин, написал произведение, необычное по жанру. Он назвал его симфонией, хотя здесь ведут беседу и переплетаются в непрерывно ткущемся узоре три инструмента: кларнет, виолончель и фортепиано. Это рождает ассоциации со знаменитыми траурными трио Чайковского, Рахманинова, Шостаковича.

Каждый из них посвящал свое произведение памяти великого собрата-музыканта, о котором скорбел, которого любил и которым восхищался. Этим качеством истинного таланта - умением склоняться перед гением и ценить неповторимый дар живущего рядом современника - в высшей степени обладал и Борис Чичибабин. Сколько его стихов посвящено друзьям-поэтам, сколько восторженных строк написано о Волошине и Цветаевой, Мандельштаме и Твардовском, Маршаке и Пастернаке, не говоря уже о Пушкине, Лермонтове, Гоголе, Шевченко!

Владимир Птушкин включил в состав своего элегического трио еще и четвертого участника - человеческий голос. Ведь посвящал он моносимфонию не музыканту, а поэту. Далеко не прямолинейным оказалось его решение поручить вокальную партию женскому голосу. Этим как бы снимается прямое отождествление ее с голосом самого поэта. Содержание стихов трактуется композитором шире их автобиографической соотнесенности с образом автора. Женское прочтение чисто мужских стихов вносит в них новые оттенки. Вспомним, что согласно Юнгу душа мужчины имеет женскую природу и называется Анима. Во второй части моносимфонии Анима предстает в образе сладкой и трепетно счастливой юности, которой свойственна очищающая грех чистота первого зимнего снега (стихи «На мой порог зима пришла», «И нам, мечтателям, дано», написанные в 1962 году). Музыка здесь отражает постепенный разворот поэтических образов текста от дуновения зимнего холода в запотевшее окно, еле уловимого настроения «грешной грусти» до жара, экспрессии, бушевания праздничной метели, птичьего плача трепетных труб счастья.

В лирической четвертой части словно обретает свой голос в чичибабинской «песне песней» сама любовь. Ансамбль сопровождающих голос инструментов демонстрирует таинственное слияние двух любящих душ - «двух темных нитей в шитье тишины» - в молитвенный хор соловьиного леса, венчального дома без крова, без комнат, в котором готовы бродить до самой смерти и навеки заблудиться влюбленные. Части, где озвучена чичибабинская лирика, составляют главные опоры всего здания моносимфонии. Самый резкий контраст к этому миру света и блаженной печали составляет неистово напористая средняя часть, построенная на непрерывном токкатном движении - образ наглой агрессии зла и убивающей души, неистребимо торжествующей лжи. В этой драматической кульминации как бы до конца себя изживают вселенская грусть и неземная тоска, о которых шла речь в горькой исповеди первой части. Инструментальное вступление с раздумчивыми монологами солирующих голосов и сдержанной патетикой в духе столь любимых поэтом баховских хоралов сменялось там всплеском душевной боли в покаянной молитве: «Не созерцатель, не злодей, не нехристь все же, я не могу любить людей, прости мне, Боже!»

И уже иной, разрешительной молитвой завершается элегическая симфония по Борису Чичибабину. Части пятая и шестая связаны общей темой гимнического прославления и благодарственнных хвалений Поэзии и Поэту (фрагменты стихотворений «Искусство поэзии» и «Защита поэта»). Борис Чичибабин никогда не причислял себя к кичливо-самодовольным «мастерам поэтического цеха». Поэзия была для него самой жизнью, отблеском небесной гармонии и света. Поэтом он именовал себя только в стихах, считая это звание сладостно-горьким бременем и крестной мукой, достающейся в удел Божьим избранникам. Решение композитора включить в финальную часть записанный на пленку голос Чичибабина вносит в замкнутую художественную среду произведения момент публицистичности. Тем самым возникает столь ценимый Чичибабиным эффект непреднамеренности и шероховатости, как бы разрушающий границу между искусством и безыскусственностью, свойственной самой жизни. А инструментальный эпилог с постепенно истаивающей, исчезающей звучностью воздыхающих, собеседующих кларнета, фортепиано и глухо гудящей виолончели снова возвращает нас в атмосферу элегических трио памяти...

Моносимфонию В.Птушкина «Исповедь» исполнили в Киеве Алла Позняк - сопрано, Сергей Низкодуб - кларнет, Виктория Возная - виолончель, Владимир Птушкин - фортепиано. Выступление харьковских артистов стало достойной данью любви и поклонения их великому земляку, русскому поэту, который «с Украиной в крови «жил» на земле Украины», творчество которого принадлежит сегодня всему миру.