ДВОЕ ИЗ СЕМЬИ ХУДОЖНИКОВ

Выставка матери и дочери — Анны Файнерман и Любови Рапопорт, открытая в залах Национального художественного музея Украины, является лишь частью большого семейного космоса. Семья органично объединила еврейские, армянские и украинские культурные корни, а в искусстве работают все — и большие и малые. Выставка «Версии бытия» — благодарная память Любови Рапопорт о матери, продолжение их совместной жизни в творческих диалогах.

Анна Файнерман пришла в искусство, когда все, что не было соцреализмом, оставалось табуированным. Художники-лирики, художники с тихими, искренними интонациями считались второстепенными, отодвигались на обочину. Рецепты профессионального успеха лежали на поверхности, достаточно было подчинить свой талант идеологизированному стандарту, — так что выбор был.

Анна Файнерман выбрала порядочность и художественную искренность — качества вневременные. Именно поэтому экспозиция зала с лирической поэтикой Анны Файнерман вызывает у зрителя ощущение истинности. Композиции художника мягки, ненавязчивы, лишены какой-либо аффектации. Солнечные и снежные пейзажи, тихая красота сельской усадьбы, детские фигуры среди деревьев — все это сюжеты добра, беседы с повседневностью, с его неброской красотой. Недаром наставником Анны Файнерман был мудрый лирик, профессор Илья Штильман — человек чеховского типа. Учителя и его студентку объединяло внимание к маленькому человеку, к антигерою, который не был ни винтиком, ни колесиком в жестокой социальной машине — оставался духовной личностью.

Расцвет индивидуальности Анны Файнерман приходится на период хрущевской оттепели. Именно тогда для советской интеллигенции открылся мир новейшего искусства. Всеобщее увлечение художников-шестидесятников импрессионистами Гогеном, Сезанном чувствуется в колористике и в стилевых приемах Анны Файнерман. Цвет олицетворяет энергетику радости, хвалы жизни и тихой молитвы — они наполняли душу художника в диалогах с миром.

Диалоги... Мир пронизывают их волны, «версии бытия» — тоже диалог между искусством матери и дочери, олицетворение контрастирующих путей восприятия мира, в котором живем.

В отличие от непосредственного лиризма, даже интимности Анны Файнерман, диалоги Любы с окружающей природой и человеком были и остаются бурными, доходящими до драматизма. При внешней банальности сюжетов колористическое решение их наполняет композиции мощной экспрессивностью. Любовь Рапопорт еще школьницей неожиданно и самобытно, словно комета, ворвалась в художественный мир Киева, нарушив устойчивость его ментальности. Искусство девушки просто взрывалось силой композиционных структур, колористической убедительностью, театрализованностью, тонкой иронией. Талант был очевидным, удивительным, и родители поступились самым дорогим — отдали Любе мастерскую. Семья сделала все возможное, чтобы в заидеологизированных 70-х годах новорожденную творческую индивидуальность не раздавила система, уничтожавшая все неординарное и талантливое. Личность была сохранена. Сегодня она перед вами.

Живопись Любови Рапопорт в 70-е годы, когда в искусстве преобладали сентиментальность и сверхчувственность, стала символом модернистской деканонизации художественных клише и разрушения табу. В композициях Любови все устоявшееся поднималось на дыбы, обычное сдвигалось с места. Здесь вымышленное и реальное смешивалось так, что одно становилось невозможным без другого — все было прочным, странным, сотворенным подсознанием автора. Художник меняет векторы, переакцентирует смыслы, создавая новую систему координат. Безусловно, Люба имела предшественников, это немецкие экспрессионисты, Хаим Сутин, Марк Шагал, Эль Лисицкий и другие. Но суть состояла не в стилистическом наследовании — Л.Рапопорт самостоятельно пришла к нестандартному, модернистскому мышлению, инстинктивно предчувствуя разломы и трансформации будущего.

Фантасмагорический ракурс искусства Любови Рапопорт очевиден. Обычное, повседневное в композициях трансформируется в свободной театрализованной игре. На банальность художница реагирует остро гротескно. Искусство Л.Рапопорт с причудливыми образами воплощает тревогу конца XX века — времени «потрясения основ» или, по изречению М.Бахтина, «неготовности бытия». Живописные притчи Л.Рапопорт — своеобразное предчувствие «хаосмоса» постмодернизма с его столкновениями и коллажированием несовместимого. Гротески Любови — не только свидетельство свободы ее души, но и бунт художника против скучной нормативности официального искусства, под давлением которого вырастало поколение семидесятников. Лишь немногие, такие как Люба Рапопорт, Сергей Якутович, Сергей Гета и другие, отстояли право на собственный художественный мир еще в юности.

Эксцентризм Л.Рапопорт с неожиданными деформациями объектов, с форсированием активного цвета еще в начале 80-х годов словно предвосхищает мир нарушенных этических и эстетических норм, губительность плебеизации общественного бытия. Сегодня, когда киевляне вынуждены быть пассивными свидетелями архитектурного произвола новопришельцев, печальным пророчеством воспринимаются мотивы Подола, написанные с нежностью старые домики Киева, такие человечные и незащищенные.

Литературная повествовательность важна в искусстве Любови Рапопорт, но сама живописная фактура отрицает эту повествовательность — выводит сюжет на уровень обобщающей метафоры, даже символики. Парадокс так же, как и гротеск, — наследственные черты образного мышления Любы. Чтобы не плакать, она смеется, прячет растроганность под маской гротескного образа. Ее взгляд подмечает в человеке, в ситуациях глубинное, сущностное, именно оно решается через цвет. Колоризм Любови Рапопорт — качество безусловное. Можно сказать, что в ее подсознании цвет живет как самостоятельное существо. Он словно мечтает о какой-то особой голубизне. Наверное, о такой, как в последнем натюрморте ее мамы — в «Нарциссах».

В мастерской Л.Рапопорт к пейзажам Киева, портретам друзей, к безжалостно-гротескным автопортретам в 2001—2002 годах добавились композиции-притчи. В них гротеск отступает перед интонациями нежного воссоединения. Марк Шагал однажды ответил журналисту: «Можно спорить, являюсь ли я великим или незначительным художником, но я всегда оставался преданным своим родителям из Витебска». Эта дань родовой памяти удивительно чувствуется во всем, что написано Любовью Рапопорт. «Мемуаризм» — «охранная грамота» дочери того народа, который за свою историю многочисленных катастроф сформировал родовую этику и внимание к рядовому человеку, особенно к страдальцу, так же, как и умение посмотреть на себя трезвым взглядом. Смех сквозь слезы часто сквозит в глазах еврея. Эта острая двойственность очевидна в драматических симфониях Любы: «Я рисую Таню», «Автопортрет», «Идиллия» и в других.

Искусство Рапопорт, начинавшееся как андеграунд, развивалось в «диаспоре» семейного микрокосма, впитывая мировую культуру. Оно сформировалось усложненным, нелегким для дешифровки. Его восприятие требует от зрителя духовного сотрудничества. Открывая скрытое в произведениях Любы, расширяем пространство собственной души. Художница отказывается объяснять сюжеты, но могла бы повторить вслед за Марком Шагалом: «Что я должен объяснять, я чувствую, что мир стоит вверх ногами... Еще ребенком почувствовал, что всех нас окутывает тревога... Если в произведении нет ирреального, как по мне, оно не является реальным». Инстинктивность, безотчетность творческого состояния, в котором Любовь Рапопорт пишет собственные холсты, делает ее искусство особенно искренним, даже исповедальным.

Разными путями, в различных парадигмах и художественных системах идут к главной в их творчестве теме человечности мать и дочь. Коллизии их биографии, амбивалентность радости-драматизма, все лично пережитое — ткут фактурный узор их гуманистического творчества.