ДОМКРАТ НАСТРОЕНИЯ АНДРЕЯ АНКУДИНОВА

Питерский актер театра и кино Андрей Анкудинов полюбился киевлянам на фестивале «Стожары». Потом был «Бархатный сезон», а через несколько месяцев мы встретились с Андреем в Москве на открытии нового кинофорума «Лики любви». Артист Анкудинов - человек легкий, даже воздушный, охотно перелетающий с темы на тему. Сидя в гостинице «Россия» за чашкой кофе, мы успели поговорить практически обо всем. Мировые проблемы, затронутые в нашей беседе, я, пожалуй, вынесу за скобки, чтобы сконцентрировать внимание читателей «ЗН» на личности Андрея Анкудинова, примечательной разнообразными талантами и постепенно обрастающей, как и подобает артисту, аплодисментами и поклонниками...

- Андрей, скажи, где ты себя чувствуешь наиболее комфортно: на театральной сцене, на эстраде, перед кинокамерой или на телевидении?

- Наверное, все-таки на сцене. Эстрада для меня как для театрального актера - просто иная форма спектакля, театрального действа. Ящик - это тоже театр, декорации телепередачи «12 пополудни», которую я веду, даже утрированно театральны. В песнях и стихах собственного сочинения у меня сконцентрировано то, что происходит за кулисами: либо после ухода со сцены, либо перед выходом на нее.

- К сочинению стихов и песен ты относишься как профессионал или это такое анкудиновское хобби?

- Я думаю, что занимаюсь сочинительством профессионально, поскольку не вижу в этом деле большого отклонения от генерального вектора актерского пути. Как говорится, поэтом можешь ты не быть, а вот актером быть обязан. Мои стихи - разновидность актерского мастерства, проще говоря, внутренний монолог.

- То есть твои стихи ориентированы на то, что они будут исполняться со сцены?

- Не обязательно. Это просто состояние души, а актер должен быть в ладу с собственной душой. Лад - это понятие музыкальное, значит, душа должна петь, в веселом или грустном ключе, главное, чтобы это было гармонично.

- Я заметила, что ты и на гитаре играешь вполне квалифицированно, и репертуар у тебя искусно продуман...

- Понимаешь, профессия - она ведь не дуршлаг, из всех дырок не могут хлестать одинаковые струи. Мне, например, не нравится, когда певец поет романс со словом «тишина» и при этом орет так, как будто война началась. В исполнении должен быть взвешенный шарм, чувство меры. Дверцы сердец зрителей открываются только на очень чистую ноту.

- Ты работал в Питере в театре. Каково же тебе в Москве сейчас без театральной сцены?

- Дело в том, что еще в

90-ом году я взял академотпуск в «Академическом театре комедии на Невском проспекте», чтобы осуществлять программу «Шансон белых ночей». С этой программой я три года катался по гастролям, объездил 19 стран, пел французский и русский шансон.

- И какие шансонье попали в твой репертуар?

- Из французов - Ив Монтан, Морис Шевалье, Шарль Азнавур, Эдит Пиаф, Джо Дассен, Брассанс. У нас ведь две культуры шагали рядом двести лет! Из наших - и Бернес, и Вертинский, и Петр Лещенко, и Утесов... У меня было ощущение, что в конце 60-х в нашей стране отрезали эту ниточку шансона, ее потом тянул только Андрей Миронов. Шансонье всегда были поющими актерами, и вначале я пошел от возрождения старых песен. И еще я очень хотел возродить город, в котором я жил и живу, - Петербург. А потом понял, что для этого нужно и самому что-то создавать. Так что я считаю, что пишу песни и стихи в стиле шансон.

- Я знаю еще трех авторов песен о Питере: Розенбаума, Дольского и умершего в Израиле Клячкина. Кто из них тебе ближе?

- Есть песни, которые достойны Питера и у Дольского, и у Розенбаума, и у Клячкина. Перед отъездом Клячкина в Израиль я участвовал в фестивале «Площадь мужества», и из его рук получил приз за лучшую песню о Ленинграде. Это был 85-й год. После учебы в Москве в ГИТИСе я приехал в Питер - и три года к этому городу приживался, пока он меня, наконец, принял. И теперь, огромное количество времени проводя в Москве, я не считаю себя москвичом, я считаю себя питерцем. Порт приписки у меня, по-моему, вечный - Питер. А в Москве мне нравится ощущение лубочно-купеческого города. Москва для меня - как бы новая русская... столица. Вся каша заваривается в Москве, Питер стоит особняком. Я всегда изумлялся, что в людях существует такое противостояние: Москва - Питер. Я родился в Омске, учился в Москве, а живу в Питере, приезжая в Москву на работу.

- А у тебя нет ощущения, что в Москве сейчас театр, кино, телевидение покрываются нетворческим коммерческим налетом?

- Знаешь, кто платит, тот и заказывает музыку. Я думаю, это все пройдет. И вообще Москва для меня - профессия, а Питер - любовь.

- И какая же работа в Москве пересилила любовь к Питеру?

- Здесь у меня телевизионная работа, передача «12 пополудни» по каналу «Российские университеты» и еще одна новая программа «Танцевальный марафон». Понимаешь, актер обязан быть, его должны видеть. Если он временно не снимается в кино, он должен работать на телевидении, в театре, на эстраде, писать стихи, музыку - только когда колесо вертится, генератор крутится, тогда что-то получится. В Питере можно состояться, но можно и застояться, а я этого не хочу. Как в том анекдоте: «Рабинович, если вы ходите по камере, это не значит, что вы не сидите». Все время нужно, чтобы в тебе был круговорот, чтобы свежая вода поступала.

- Но элемент везения разве не играет большую роль? Ведь многие актеры пропадают на том, что полностью вкладывают свой талант и никаких дивидендов не получают: ни успеха, ни известности...

- Мне кажется, что прежде всего нужно трезво оценивать самого себя. Если ты уверен в себе и с этой уверенностью выходишь на сцену - твое состояние передается зрителям. Когда я задумал программу «Шансон белых ночей», близкие друзья советовали мне не рисковать и пригласить известных исполнителей. Но я им сказал: «Запомните раз и навсегда: я - гений!» - стукнул кулаком по столу и выбежал из комнаты. А потом открыл дверь: «Да, кстати, я это докажу!» И мы за четыре месяца сделали гигантскую программу с эстрадно-симфоническим оркестром в зале на 4 тысячи мест. А когда уже ты выходишь на сцену - изволь так выдать, чтобы получилось. Потом мне сказали: «Ладно, нормально, доказал, но стол сломал». А что касается успеха, славы, еще Мопассан заметил, что это - товар скоропортящийся. Нужно внутри себя иметь очень взыскательного партнера, который в минуты уныния (а уныние - самый тяжкий грех) говорит тебе: «Все, хватит, займись-ка делом!»

- На московском телевидении, как я понимаю, тебе комфортно. А какой жанр у передачи «12 пополудни»?

- Я бы сказал, жанр домашнего театра. Скажем, сидят пять человек за столом перед телевизором. И я говорю так, к примеру: «Начинаем наши семейные обеды. Сегодня у нас на первое блюдо подают салат из дурацких новостей». Это жанр домкрата настроения, в который вмонтирован какой-то легкий камертон. Мне хочется, чтобы зрители чувствовали нормальный человеческий язык. Ведь даже в компании, когда я шучу и балагурю, я просто сохраняю тот внутренний настрой, который я задал, чтобы людям было хорошо. Я не считаю себе телеведущим. Я считаю, что я - актер, исполняющий роль телеведущего. Особенно интересно бывает, когда во время ведения мне вспоминается какой-то анекдот, я начинаю его рассказывать в эфире и вдруг понимаю, что финал анекдота абсолютно непубликуемый. Тогда глаз у меня становится полустеклянным и резко активизируется мышление. Я срочно адаптирую финал, а мой внутренний голос в это время нашептывает: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!»

...На этой автобиографической фразе Андрея Анкудинова мы и завершим его жизнеописание. «А фраза-то почему автобиографическая?» - спросит въедливый читатель. Да потому, что Андрей в своей жизни и Пушкина уже успел сыграть, и женился на женщине по имени Наталья Николаевна. Так что Александр Сергеевич простит его за вольнодумство...