АККОРД В ДИАФРАГМУ

«Па-па-а-ам! Па-па-а-ам! Па-па-а-ам!» — так поет немое кино. Еще немного потрескивает аппаратами, шуршит и перешептывается зрителями, скрипит спешащими и опаздывающими, на секунду умолкает, чтобы вновь смеяться, рыдать, кричать, умолять, объясняться, стрелять, журчать фонтаном... — и звучать, звучать, звучать.

Немой фильм — штука необычайно звонкая, как перчаточная кукла, — Петрушка на руке скомороха. Стареющая Кокотка, Неверная Возлюбленная, Дьявол, Евреи, Хитрец, который не одного барина надул... — чем не кукольный театр? Вот разве что вместо профессиональных скоморохов в немом фильме руками двигают таперы. В них и соль, и смак, и саунд.

Задумывая Европейский фестиваль немого кино в Киеве, организаторы приложили немало сил, чтобы воссоздать в Музыкальном театре для детей и юношества атмосферу кинозалов между двумя мировыми войнами минувшего века. Судя по пресс-релизу, идеальный образ был таким: «Во времена немого кино главная задача музыки заключалась в том, чтобы заглушить гудение прожектора, который находился в зале. Музыканты быстро поняли, что они могут от этого только выиграть. Во всех сельских залах установили пианино, и пианист должен был импровизировать, сопровождая фильм. Многие сделали себе на этом имя. В больших городах построили огромные залы на тысячи мест с оркестровыми ямами. После обеда в субботу, перед приходом зрителей, дирижер просматривал фильм. Он делал для себя записи, отмечая здесь любовную сцену, там скачки ковбоев и индейцев, после чего отбирал из библиотеки соответствующий иллюстрационный материал для оркестра. Инструментальные партии лежали на пюпитрах, и вечером музыканты зачитывали с листа разнообразнейшие партитуры...»

Воплощение идеала в жизнь получилось как всегда. Прожектор не гудел. Первоклассного импровизатора под рукой не оказалось. Оркестр Центральной музыкальной школы им.Николая Лысенко имени себе не делал, а Владимир Сиренко сделал себе имя на другом. В зал же пришли окончательно испорченные постмодернизмом и полистилистикой люди, которым предложенный из музыкальных тем «салат» показался несъедобным...

По большому счету, научное это дело — моделировать прошлое. Вот идет документальный фильм Анри Сторка (Бельгия) «Нищета в Боринажи» (1933). Страшные кадры — обвал породы в шахте, забастовки, аляповатый портрет Маркса, голодные, чумазые дети, отчаявшиеся кормильцы, дележка еды, стол вместо кровати, переселения из лачуги в лачугу, сохнущее тряпье, ковыряние старых, кажется, женщин в угольной породе, лошади, туман, безысходность. Ну что под эти кадры играли семьдесят лет назад? Тапер наших дней увидел здесь конфликт джаза и «Варшавянки». Вероятно, ждал, что рано или поздно после отбойного молотка покажут ананасы и рябчиков. Не показали. Пришлось перестроиться — и «закрутился, завертелся шар голубой», а вместе с ним легонечко так, в сторону неба, начали покачиваться «крылатые качели», символ загубленного детства. Скажу честно, слеза была. Только к лицу ли советская история, да еще и в версии советских фильмов бельгийскому прошлому? У Бельгии был иной путь, а у ее жителей, скорее всего, иные мысли и мотивы, в противном случае мы бы встретились с братьями-бельгийцами еще на фоне железного занавеса.

С музыкальным сопровождением Артема Рощенко не повезло и пророчеству австрийского режиссера Ханса Карля Бреслауера «Город без евреев» (1924). Сюжет фильма разворачивается вокруг принятия закона о депортации. Вначале злобными и циничными политиками принимается решение, но потом в результате действий вернувшегося в страну инкогнито еврея Лео Стракоша оно аннулируется. Евреев любят и встречают с распростертыми объятиями. Вместе с первыми кадрами об инфляции в стране Утопия рождается и основной музыкальный лейтмотив фильма — тема из рондо Бетховена «Ярость по поводу утерянного гроша». Политиков и их споры сопровождают темы из «Ученика чародея» Поля Дюка и «В пещере горного короля» Эдварда Грига. Выбранные музыкальные образы рождают яркие метафоры; антисемиты — неудачники и злобные тролли. Пока все на своих местах. Но вот начинается депортация, и в кульминационных лирических моментах звучит Вагнер. Автора еще можно оправдать — музыка красивая, да и сам Вагнер в 1924-м еще не был объявлен выразителем идей фюрера (хотя вагнеровские письма уже были к тому времени наверняка известны). Дальше — горше. Фильм длинный, музыкальной линии необходимо придать некую цельность. Возвращается комическая тема «Ярости по поводу утерянного гроша» и именно под кадры, когда речь идет о возвращении евреев! В музыке возник подтекст, который свел на нет пафос режиссерского замысла, тем более что режиссер видел в образе евреев не только символ денег и благополучия. Но были ли у автора музыкального сопровождения такие полномочия?

Наибольшей удачей фестиваля стала музыкальная иллюстрация Армина Брюннера к немецкому фильму Арнста Любича «Кармен» — действительно гремучая смесь из музыки Бизе, Римского-Корсакова, Верди, Гуно и Хачатуряна. Хорошо, что сюжет увлекал и не обременял напоминанием о реальности. Хорошо, что символы были примитивны до гениальности (например, вылитый для гадания в воду расплавленный металл тут же оформился в сувенирный черепок с костями). Хорошо, что идея оперы в фильме была доведена до абсурда. Абсурд царил и в музыкальном сопровождении, обольщая мотивами Шехерезады и волнуя темпераментом дуэли на саблях Хачатуряна. Все развлекало и тешило уши остроумием. А над залом носилась тень Пелевина, и Кармен-Анка дымила в заэкраннье своей сигарой...