Ада Роговцева, настоящее время

Старенькая. Сгорбленная. В ветхом тряпье. Старый платочек «от солнца» поверх головы. Она вроде к земле прибита самой же землей. Вроде сама и вросла в эту землю. Мать, кажется, застыла перед хижиной в вечном ожидании дочки-блудницы. Ну когда же?

И вот явилась!

Сильная и прекрасная сцена. Мать-старуха сурово отводит взгляд от дочери-шлюхи. Как бы не хочет узнавать в ней дитя родное. Поскольку знает, «чем» эта дрянь промышляет. В селах за такие дела этим «лярвам» ворота дегтем мажут, патлы стригут и по миру пускают. Минуты напряжения. Мгновения отчуждения. Доли секунд, состоящие из их взаимных косых взглядов и давних затаенных обоюдных претензий-обид.

Между ними вроде стена. Но все-таки… родственницы. Обе - «мамы». Одна (Ефросинья) - по природе своей. Другая («мама Люба», как ее и величают городские клиенты) - согласно жаргонному лексикону.

Совсем нехотя, скрепя сердце, героиня Роговцевой снова впускает заблудшую дочь в родной дом. В материнское сердце. Резко и как-то так нарочито ставит перед ней на стол скудную трапезу. На, мол, что в доме: небось, проголодалась с дороги. И снова - взгляд в сторону. Глаза бы не видели! Как будто хочет отвернуться и от своего материнского позора…

Уголками губ и краями век Роговцева играет измятую жизнью женщину, сквозь сердце которой за несколько минут проносятся три цунами. От презрения до покорности судьбе.

…Но вот дочь вытягивает пачку денег (нажитых постыдным постельным путем). И глаза матери вспыхивают и оживают. «Наш» человек! Купюры старуха принимает бережно (новенькие!). Готова тут же пересчитать каждую бумажечку, послюнявив каждый корешочек.

И сердце ее ледяное - на наших глазах - тает. Ничего более объяснять не надо. Ни в этом образе. Ни в сюжете Гордона-отца и Гордона-сына. На экране - живой человек. Всем нам знакомая женщина, мать. Совершенно родное создание, для которого от «презрения» до «прощения» - один шаг.

Роговцева полнокровно играет не просто какой-то там «народный тип» и характер, она, как и положено большим артисткам, играет в три минуты - жизнь и судьбу. Повторюсь: играет все это лишь уголками губ и краешками век. И еще - всем нам знакомым, но в этом случае слегка надтреснутым, вроде иссушенным полевыми ветрами, своим неповторимым тембром. А в нем ни одной фальшивой ноты. Только соль да горечь бытия.

Хлопайте же и восторгайтесь, обитатели телепрограммы Александра Гордона. Эта артистка действительно заслужила ваши комплименты и аплодисменты.

За долгие, очень долгие годы работы в кино и в театре, она, к большому нашему счастью, все-таки не разменяла одной важной актерской способности… «Въедаться» в роль до последней крошки. «Испивать» ее до самого донышка.

За те-таки стартовые наши роковые «нулевые» - с 2000-го по 2012-й - народная артистка СССР... сподобилась сняться в шести десятках кинофильмов! Рекорд. (И это еще без подсчета количества серий в некоторых из этих произведений.)

Играла бабушек-божьих одуванчиков.

Играла почтенных матрон в добропорядочных семействах.

Играла, кажется, даже каких-то злодеек (хотя это совершенно не ее направление).

Играла трепетных «джульетт» в почтенном возрасте (как, например, в милом фильме «Зимний роман», где выступила в тандеме с Юозасом Будрайтисом).

И вот еще… Тут уж я вас совсем удивлю… В ненавистном мне кинофильме «АдмиралЪ» (с Хабенским) она сыграла героиню Лизы Боярской (Анну Тимиреву) - только в старости… На каком-то балу. Близкие актрисы рассказывают, как однажды она сама случайно включила телевизор, а там - этот загадочный образ. «Боже мой, и когда же я успела?»

И кто еще нынче мог бы похвастаться вот таким багажом? Такой востребованностью?

Полагаете, перед кем-то из «важных» в ногах валяется, чтобы столь регулярно приглашали на съемочные периоды? Никогда. Попросту современный производственный киноцикл - иногда - и сам не дурак. И порою ему позарез необходимы вот эти - настоящие, одухотворенные, прекрасные лица наших «любимых»… Чтобы их глаза (в двух миллиметрах от слез), чтобы их волосы (с осенней проседью) наполнили мир массовых телевизионных муляжей и серийных кинопритворств хоть чем-нибудь стоящим. Настоящим. Подлинным.

И чтобы эти любимые лица-глаза взяли и… оправдали современное «кино». Которое и оправдать-то может лишь Печерский суд - и то при нужном порыве ветра.

…В юбилейные и в другие дни хорошего о ней всегда говорят много, достаточно. Особенности ее актерской природы объясняют женским обаянием, железным профессионализмом, неоспоримым талантом, легким дыханием.

Но в этом случае вот что еще мне кажется важным… Пройдя по жизни уж столько различных «эпох», в каждом времени эта артистка более чем органична: своевременна и уместна.

Она не выпадала из «раскладов» восторженных девочек 50-х (когда на нерве, прыти и лирике играла Полю Вихрову в «Русском лесе» Леонида Леонова на сцене родной Русской драмы).

Оказалась так нужна в середине 60-х, когда зазвучала «Варшавская мелодия», сведя с ума весь Киев, превратив ее саму в театральный культ.

В 70-е экспрессивно и вовремя «укрощала огонь» и «салютовала» вместе с одержимой революционеркой Марией: и эти ее образы (а фильмы-то часто повторяют на ретроканалах) даже сегодня не вызывают ухмылки, не провоцируют упреков в «идеологизме», поскольку такая любовь разлита в ее героинях…

И в 80-х она становится для всего СССР символом «Вечного зова»; женщиной, сквозь которую проходит жесточайшее время, в ней самой (при этом) не уничтожив ни совести, ни души.

Да и для бурных 90-х она не стала «чужой»: то был ее эстетский и декадансный период - роман с Виктюком, страсти по родному театру.

…Получается, в каждом таком «времени» она была «своей». Поскольку сама и выражала различное время. Может, потому и не любит жить прошлым (как многие актрисы советского кино, утонувшие в мемуарах). А живет настоящим. И чуточку будущим. Отчетливо помню, когда она рассталась с Русской драмой и уже играла «Священные чудовища» в зале консерватории, толпа народу сопровождала ее за кулисы, а охранники преграждали им путь… Она остановилась. Бросила колючий взгляд: «Я не люблю, когда меня останавливают!»

…Утекло много воды, а отчего-то запомнились те слова. И каждый раз они находят свое подтверждение.

Вот и в «настоящем» времени она остается такой… какая есть… Востребованной. Любимой народом. Ненавидимой «узким кругом» отдельных «вершителей».

И зная, как ей сейчас тяжело… и какой трагический удар нанесен ей судьбой… смерть сына… меньше всего хотелось бы лепетать, что «время лечит». Есть раны неизлечимые. А беды непоправимые. И эти слезы не высохнут никогда. Пожелаем же ей сегодня - мужества жить. Такое мужество необходимо в «настоящее» время.