Гиганты церковного строительства

Обсуждения возможности создания в Украине единой поместной православной церкви закономерно становятся более громкими в периоды политического напряжения, когда случаются выборы, скандалы, революции. С одной стороны, политики готовы использовать любую трибуну для «засветки» своей идеологической ориентации, с другой — церковники укрепляют старые союзы и учреждают новые с потенциальными представителями власти. И вопрос единой поместной церкви традиционно-удобный повод собраться и поговорить. Интересна формулировка, с которой выступают, как правило, светские любители единого православия, — «создание единой поместной церкви». Эта формулировка отражает уровень понимания проблемы — с точки зрения подобных ораторов, церковь может быть создана, т.е. церковь — это что-то вроде государственного департамента или, на худой конец, общественной организации. То есть, конечно, создать можно что угодно и назвать это хоть церковью, хоть цирком, но разница между тем и другим в этом случае будет небольшая.

Церковь в Украине, слава Богу, есть и создавать ее не надо. И в нашем случае речь может идти только о статусе этой церкви — о поместности, автономии или автокефалии. В смысле «поместности» у нас все же лучше, чем у многих — поместных церквей несколько. Так что не будем о «борьбе за поместность». По сути поместной является церковь, окормляющая верных — граждан отдельного независимого государства. В нашем случае (отбросив вопрос каноничности) на это звание может претендовать как УПЦ, так и УПЦ КП, и УАПЦ, и даже УГКЦ. Вопрос автономии или автокефалии фактически не входит в понятие поместности. Поместной может быть церковь, являющаяся экзархатом, митрополией или патриархатом, находящаяся в полном подчинении у какой-либо автокефальной церкви, частичном (автономная) или являющаяся самоуправляемой (автокефалия). Так что митрополит Владимир с полным правом мог заявлять, что поместная православная церковь в Украине есть, равно как патриарх Филарет мог ему оппонировать в том смысле, что да, есть, но не та.

Дело не в поместности, а в способе управления и путях к вожделенной автокефалии. Ведь автокефалия совсем не обязательно непременный спутник поместности — поместная церковь может быть автономной, а может быть и в полном подчинении у другой поместной церкви. Наша УПЦ — пример автономии. Ее высшая власть не осуществляет общение со Вселенским Православием прямо, как подобает автокефальной поместной церкви, но через РПЦ. Она автономна де-факто, хотя это слово не фигурирует в томосе о даровании самостоятельности. Перспективы автономной церкви туманны — она может со временем «дорасти» до автокефалии, а может, наоборот, вернуться в статус экзархата или митрополичьего округа. УПЦ теоретически могла бы получить автокефальный статус из рук Церкви-Матери — РПЦ. Это выглядело бы логично с точки зрения церковного права, да и исторически оправданно — автономия нередко предшествует автокефалии. Правда, история свидетельствует также о том, что вырвать этот статус из рук патриархов не так просто, а политика может сыграть определяющую роль. То есть в некоторых случаях прямая дорога — отнюдь не самая короткая. Стоит ли говорить о том, что РПЦ совсем не спешит отпускать УПЦ в свободное плавание.

Впрочем, нельзя сказать, что шансов стать автокефальной украинской церковью у УПЦ практически нет. При попутном ветре спустя достаточно много времени — вполне вероятно. Уже сейчас внутри этой конфессии зреет и время от времени прорывается наружу стремление к самостоятельности. Иерархи этой конфессии не могут не понимать того, чего не понимают иные московские аналитики, дающие советы по закручиванию гаек и использованию «церковной карты»: эпоха верных бабушек — «вязаных беретов» УПЦ постепенно уходит в прошлое. Происходит естественная смена поколений, и в храмах все больше людей, воспитанных на идеях какой-никакой, но все-таки независимости, для которых принадлежность этой церкви к «Великой России» в лучшем случае не будет значить ничего. А учитывая тот факт, что «Великая Россия» вряд ли откажется от привычки втягивать в окоем своей политики церковь, в том числе украинскую, можно ожидать нарастания раздражения паствы, политические интересы и предпочтения которой не будут совпадать с тем, что им навязывают в церкви, куда, отметим особо, они совсем не за тем ходят.

То есть в ближайшем будущем РПЦ придется определиться со способом ведения политики в Украине. Либо она будет и дальше утверждать для украинских епархий радикально пророссийских архиереев и тем самым усиливать раздражение собственной паствы, чреватое отходом части наиболее чувствительных в другие конфессии. Либо, если Московский патриархат хочет сохранить крупную и влиятельную конфессию в Украине, РПЦ придется либерализовать собственную политику. Если Украина не будет втянута целиком в политическую орбиту России, РПЦ придется так или иначе уйти из Украины. Вопрос только в том, как она это сделает — разругавшись насмерть или тихо и культурно — чтобы остаться. Ведь в этом случае РПЦ получает шанс и дальше сохранять влияние внутри УПЦ, а также получить еще один союзнический голос в межправославном диалоге, где все тоже отнюдь не безоблачно. РПЦ, уступив чуть-чуть в украинском вопросе, получит взамен гораздо больше, чем практикуя и дальше тактику лобового удара. Но для того, чтобы она уступила, кажется, и в самой РПЦ, а возможно, и в высоких покровительствующих московских кабинетах должно смениться поколение. А может, и не одно.

А какой сокрушительный удар был бы нанесен «врагу номер один» РПЦ в Украине — патриарху Филарету, если РПЦ вдруг предоставила бы УПЦ автокефальный статус! Ведь именно этого больше всего и опасается уважаемый патриарх. Если это случится, УПЦ КП можно упразднять за ненадобностью — у Украины законным путем появится поместная автокефальная церковь, в каноничности которой никто не сомневается. Однако, судя по политике нынешнего руководства РПЦ, это не произойдет. Патриарх Филарет меряет бывших коллег по конфессии собственной меркой — меркой человека, способного на резкие движения, рискованную игру и самостоятельную тонкую политическую интригу. На такую интригу нынешнее руководство РПЦ то ли не способно, то ли кто-то вышестоящий не разрешает, поэтому патриарх Филарет может спать спокойно и разрабатывать свой путь к поместной автокефальной церкви — путь государственных решений.

Тех, кто скривился и подумал, что это не путь для церкви, отсылаю к истории. Скажем так, хотелось бы выйти на такой уровень понимания церкви и ее миссии, чтобы отказаться раз и навсегда от подобных способов ведения церковной политики. Но это нам пока не грозит. Государственный путь решения вопроса — это, можно сказать, наше, исконно православное. Хоть теперь и принято выпячивать губу на цезаропапизм. Патриарх Филарет привычно ставит на политику и власть. Отсюда его преимущественно светская риторика в церковных вопросах — о национальной самоидентификации через принятие «украинского православия», о симфонии государственной и церковной независимости, о государственной церкви, наконец. Это риторика молодых национальных государств конца ХIХ — начала ХХ века, с которой мы несколько опоздали. Потому, что с тех пор вожделенные для части из нас европейские демократические ценности сильно либерализовались — в частности, довели требование свободы совести до полной секуляризации, а секуляризацию, в свою очередь, до абсурда.

Политики, поддерживающие УПЦ КП, время от времени делают резкие движения в поддержку своего церковного фаворита — от участия в соборах и форумах до подготовки проектов и концепций создания поместной церкви. Время от времени они делают заявления о нестабильности церковной ситуации. Идея гражданской дестабилизации вследствие церковной нестабильности эксплуатируется особенно активно сторонниками УПЦ КП, так как это хороший повод убедить коллег-политиков, власть и общественность в необходимости государственного контроля над церковью, вмешательства в церковное строительство «в интересах украинской державности».

Сценарий, предлагаемый УПЦ КП, максимально светский: УПЦ КП признается (или, точнее, объявляется) представителями высшей государственной власти Единой поместной православной церковью Украины, после чего к ней присоединяются все желающие архиереи, монастыри, приходы других конфессий. В результате присутствие других православных церквей — УПЦ и УАПЦ — постепенно сокращается, эти конфессии маргинализуются и либо вообще растворяются (УАПЦ), либо превращаются в экзархаты иностранных церквей (УПЦ). После чего, возможно, со временем состоится признание Украинской православной церкви Киевского патриархата как поместной и автокефальной — по факту, как это случалось с другими поместными православными церквями. Правда, не со всеми — но об этом идеологи УПЦ КП предпочитают не говорить.

Фактически выбор между путями, предложенными УПЦ КП и УПЦ, — это выбор между двумя государственными церквями. Поэтому постоянные апелляции святых отцов к власти и политикам с обеих сторон вполне логичны. Нынешняя церковная власть в обеих конфессиях находится под гнетом не только православной цезаропапистской традиции, но и нашего общего советского прошлого. Отсюда эта привычка верить во властные решения, а не в волю собственной паствы, даже когда речь идет о формировании церкви. Отсюда это отношение к церкви как институту, а не общине верных или мистическому Телу Христову. И отсюда эти постоянные поражения. Не только и не столько даже друг от друга, сколько от «конкурирующих фирм» — в первую очередь протестантских и неорелигиозных общин, действующих по испытанному принципу «сетевого маркетинга», задешево скупающих души, пока высокие иерархи отталкивают друг друга от дверей высоких кабинетов, сражаясь за звание единственной и неповторимой государственной церкви.

Третий путь в свое время был предложен УАПЦ: воссоединение с церквями диаспоры, находящимися под омофором Вселенского патриархата, и восстановление украинской православной церкви в составе Константинопольской, как это было до середины ХVII века. Теоретически этот путь мог бы оказаться наиболее приемлемым в смысле баланса между каноническими требованиями и политическим интересом. Но в сложившихся условиях он — и самый длинный, и самый долгий. Потому что никто, кроме представителей УАПЦ (да и то не всех) и их коллег в диаспорных церквях (в первую очередь в США), в нем не заинтересован. Ни государство, которому придется сначала потратить массу дипломатических усилий на достижение договоренностей с Москвой, Фанаром и ныне покровительствующим Вселенскому патриарху Конгрессом США, чтобы потом иметь дело с плохо управляемой церковью с центром за рубежом. Ни Константинопольский патриарх, которому придется мучительно объясняться с московскими коллегами. Но поскольку в этом заинтересованы украинские диаспорные епископы, которые, как это свойственно украинской диаспоре, очень хотят принять участие в судьбах Большой земли, Константинопольский патриарх закрывает глаза на их смелые заявления в Украине, обещает открыть свои подворья, поздравляет предстоятелей неканонических церквей Украины с праздниками, тем самым давая понять, что ничего против них не имеет, и даже утверждает, что решение о переподчинении Киевской митрополии Москве 1686 года — не совсем корректно. Тем не менее, делать резкие движения не спешит, хотя представители как прошлой, так и (особенно) нынешней украинской власти его к этому подталкивают. Да, этот путь мог быть трудным и красивым: патриарх Варфоломей уступает уговорам собственных епископов, украинской паствы и украинской власти, активизирует переговоры с Московским патриархатом, и тот в свою очередь делает благородный жест — дает отмашку своим архиереям вести переговоры с УПЦ КП и УАПЦ об объединении: те встречаются, договариваются под неусыпным надзором Московской и Константинопольской патриархий, утрясают все спорные вопросы, проводят объединительный собор, после чего получают томос об автокефалии от Московского и Константинопольского патронов (чтобы никому не обидно). Написала — и сама умилилась...

Однако ни один из этих путей не будет реализован. По крайней мере в ближайшее время. Потому что есть масса обстоятельств — как объективных, так и субъективных. И первое из них — мы еще сами не сформулировали четко, чего именно хотим: единой церкви, автокефальной церкви или и того и другого в одном флаконе? И кто именно хочет — власть (отдельные ее представители), церковники, верующие или вся нация в едином порыве? Нетрудно прогнозировать отсутствие в ближайшее время церковного единства — реального, а не объявленного «приказом ВЧК». Хотя бы потому, что церкви слишком надежно связали себя с нерелигиозной идентификацией — государственной, национальной, политической. А здесь у нас единства пока нет.