Поддержать
Он спас от голодной смерти 200 человек в Мариуполе, доставил сотни тонн гуманитарного груза для ВПЛ и больниц Днепра, написал десятки бизнес-стратегий для украинских брендов, разрабатывает дизайн-макеты интерьеров, работает в издательстве ООО «Часопис «Дух і літера» при Києво-Могилянке, иногда таксует и правит службу в храме коттеджного городка Хутор Ясный возле поселка Лесники Обуховского района Киевской области. Такова история жизни священника Владимира Коськина из Мариуполя после 24 февраля.
Мариуполь в огне
«Ужасно холодно. Хочется спать. Я иду по улице с большим мешком картошки на плечах. Иду пешком с оптового рынка в направлении 23-го микрорайона. Ужасно хочется есть и пить.
Воды нигде не смог найти, как и хлеба. Купил этот огромный мешок картошки практически за последние 800 гривен. Понимание, что деньги — это лишь бумага, проходит сквозь сознание вместе с грузом картошки за спиной.
Плечи болят ужасно, мешок постоянно сползает с плеча, и я передвигаю его в район шеи (дома не мог ее разогнуть). Понимаю, что дома почти закончились продукты, и я не выдержу голодных взглядов ребенка и жены.
Над головой со звуком, вгрызающимся в голову, летят снаряды.
Приостанавливаешься на мгновение... Пролетело и разорвалось где-то в 17-м микрорайоне. Взрыв, звон стекла и чьи-то крики и плач.
Обходишь стороной тела на асфальте, непрерывно совершая по памяти панихиду по каждому, кто лежит здесь и кто погибает сейчас где-то там. Шаг за шагом, шаг за шагом...
Идешь, упрямо вгрызаясь в пространство и глядя только под ноги. Шаг за шагом.
Просишь у Бога, чтобы хоть кого-то Он спас. Как ответ от Него, догоняет женщина с двумя детьми. Одному — три годика, а тому, что у нее на руках, — два месяца. Спрашивает: «Скажите, где здесь кинотеатр «Савона»? Говорят, там кормят и есть продукты».
Голодные глаза детей, как порталы, поглощают тебя. Лучше не смотреть. В карманах находишь конфетки и с десяток печенек, которые мне буквально сунула в руки женщина в «Савоне». Отдаю. Указываю направление.
На асфальте кого-то накрыли простыней. Вижу, что рука женская. Рядом пакет и рассыпанная картошка.
Две женщины проходят рядом, оглядываются на меня и, недолго думая, начинают быстро собирать в две сумки рассыпанную картошку...
Сейчас я начал об этом говорить, — продолжает Владимир. — Позволил себе это высвободить, открывая понемногу сердце, отпуская тех, кто навсегда остался там, в феврале-марте 2022-го».
В оккупированном родном городе Владимир с женой Юлией и сыном прожил месяц. Школа № 26 стала для громады приютом. От войны там прятались 200 человек, 80 детей, среди них — 20 грудных детей. Это было едва ли не единственное в Мариуполе укрытие, где постоянно готовили еду, работал армейский генератор, стояла канистра с соляркой. Отец Владимир сам назначил себя ответственным за снабжение в школе. Его знали все волонтеры, поэтому собранные свертки с гуманитаркой под обстрелами чаще всего отдавали ему. С каждым днем запасы еды и воды уменьшались.
«Видеть, как ребенок умирает от жажды, — это не по-человечески. Самый чувствительный момент был, когда на меня смотрел сын и спрашивал: «Мама, сколько у нас осталось воды?» И я понимала: он знает, что это означает», — вспоминает Юлия.
Город остался без газа, света и связи. Российская авиация беспощадно бомбила. Уничтожала дома, разрушила храм.
Россияне начали заходить со стороны Бердянска, это было неподалеку от школьного шелтера, рядом сгорел ТРЦ «Порт-Сити», пропало электричество, газоснабжение, не было связи. В этом состоянии жители школы продержались несколько недель. Но Владимир понял, что рядом нет ни аптек, ни магазинов, заканчивается питьевая вода, поэтому начал искать возможность эвакуироваться. Говорили, что возле Драмтеатра будут автобусы, дадут «зеленый коридор». Прибыли туда всем шелтером, были готовы ехать. Впрочем, вокруг кружила машина СБУ, извещали о том, что «зеленого коридора» не будет, расходитесь, мол.
15 марта прилетело по школе, большой обломок разбил тополь неподалеку, щепками посекло школьный коридор, некоторые застряли в окнах.
Дети, которые были в школе, выбегали на первый этаж — когда наступала тишина между бомбардировками, — играли в квача. И одна маленькая девочка выкрикивала: «Чики-пики, я в домике». А старшая девочка тогда накричала на нее, сказала: «Ты глупая. У нас здесь ни у кого нет домика»…
«Я тогда четко поняла, что это люди, которые навсегда потеряли свои корни», — так потом прокомментирует этот эпизод жена Владимира Юля.
Люди начали выезжать на собственном транспорте. Всех обитателей школы уже «рассортировали по машинам. Планировали вывозить.
«Вову с Юлей некуда сажать», — обсуждали на общем собрании в школе, пока отец был сам. Машин хватило на всех, кроме них. Владимир зашел в пустой класс, чтобы задать вопрос Богу…
«Дай мне ответ, Боже. Я тебя прошу, я требую. В конце концов, я столько лет тебе служил. Неужели ты решил всех просто бросить? Ну, хорошо, я. Ребенок мой в чем виноват? Может, я недостаточно хорош как священник? Понимаю, что не во всем был прав. Может, жена моя не во всем была доброй? Да, ведь жена священника. Мы взрослые, мы виноваты. Ребенок не виноват».
Когда батюшка вернулся, его позвал в коридор мужчина, который готовил в школе.
«Слушай, ты на всю голову сумасшедший, — начал разговор. — Я впервые встречаю человека, которого могу другом назвать, с которым бы пошел в разведку. Вы с женой сумасшедшие. Я впервые вижу священника, который не уехал, не свалил, остался с людьми, ездит, что-то получает. Короче, у меня есть машина. Ты вести сможешь?»
«У меня есть права, но за рулем не сидел больше семи лет», — ответил Владимир. Его уже предупредили о «расстрельных списках» активистов, он должен был хотя бы попробовать. «Забирайте машину. У меня есть другая, а это старая, но рабочая лошадка».
Семья священника уговаривала маму. Впрочем, пожилым людям сложно осознать, что все, чего ты добивался в течение жизни, — место в этом мире, дом, хозяйство, круг знакомых, — всю жизнь, которой ты жил, тебе нужно бросить и ехать куда глаза глядят. Прятаться и выезжать из города Раиса Николаевна не хотела, осталась дома. Владимир с семьей и еще несколькими пассажирами из школы добрались до Днепра. В первые дни в Днепре отец Владимир получил фотографию своей девятиэтажки, в которой выгорели все подъезды. Она выглядела как пустая бетонная коробка.
Через несколько недель пришла весть, что мама Владимира убита.
«Моя мама всегда заботилась о тех, кому тяжело. В тот день она вышла из дома к соседке, несла ей какую-то крупу, потому что у нее были свои запасы. Прилетело рядом. Лупили с моря. Осколочное ранение, несовместимое с жизнью. Ее похоронили возле дома под вишней, которую она так любила. Тогда никого уже не вывозили на кладбище, оккупанты обстреливали».
Еще через три недели священник узнал, что нет его храма.
О храме
К своему храму в Мариуполе у Владимир Коськин проделал долгий путь, и построил он его буквально своими силами, ведь и раствор замешивал, и кирпич клал, да и отстаивал его фактическую возможность существовать.
В 2011-м настоятель небольшой религиозной общины УПЦ Киевского патриархата потерял сознание от голода под горрадой Мариуполя. Тогда священник объявил голодовку, требуя, чтобы городская власть выделила землю под строительство храма. Пятнадцать дней он прожил в палатке, возле которой стоял лишь стол с иконами, молитвенником и водой.
Разочарование в Московском патриархате набирало обороты в русскоязычном Мариуполе давно. Хотя в начале своего священничества Владимир и сам был протодьяконом МП.
Храм в честь Пантелеймона Целителя, за который боролся священник, открыли в 2017-м, только после того, как шесть лет активно выбивали право на его существование. Он стал первым деревянным храмом Киевского патриархата. На службу он собирал врачей, педагогов, музыкантов, писателей. «Мариупольская интеллигенция», — так окрестил свою паству Владимир.
Неугомонный батюшка сделал храм настоящим центром образования, центром коммуникации и помощи. При нем на левом берегу действовали курсы по росписи писанок, английского языка, писательского мастерства и даже по налаживанию здоровых отношений; там была библиотека, а еще собирали помощь для тех, кто в ней нуждался.
Отец Владимир не только служил в храме, но и руководил отделом образования всей Донецкой епархии. Жена Юлия возглавляла социально-психологический отдел.
Прошло пять лет. В 2022-м храм разрушили двумя авиабомбами в Лазареву субботу перед Пасхой…
«Святой Боже, помилуй нас, взгляни с неба и спаси… За спасение и помощь тем, кто трудится и служит, за исцеление тех, что в немощи, за прощение грехов и спасение присутствующих здесь людей…»
Владимир говорит, что его очень часто спрашивают, особенно молодежь: «Верю ли я в Бога? Отвечаю иронизируя: «Я не верю в Бога, я верю Богу. Это другое. Если ты едешь на машине, ты же не веришь в существование машины, а просто знаешь, что она существует. Так вот, для меня существование Бога — неоспоримый факт. Он присутствует всюду, Он пронизывает все естество. Все, что дышит, прославляет Бога».
Волонтерство в Днепре
В Днепре Владимир служил в церкви «Несподівана радість». Священника и его жену приняли в Днепровскую епархию. В течение года жизни в этом городе Владимир стучал во множество европейских фондов, получал продукты, медикаменты, медицинские принадлежности и оборудование для больниц. Загружал «на телефоне» и разгружал своими силами фуры с гуманитарной помощью, работал вместе с женой в реабилитационном социальном хабе. Ждал, что получит свой приход…
Приход на бумаге
Через год решил искать такую возможность в Киеве. Сейчас у него есть свой вымечтанный приход… на бумаге. Есть документ о назначении его настоятелем Свято-Преображенского храма в селе Лесники Обуховского района Киевской области. Но там до сих пор служит пророссийский батюшка.
«Я жду решения суда. Мне говорят: отче, берите военных и отвоевывайте храм. Это как? Пойти с болгаркой и воплями: «Вон московского попа!»? Не надо меня подстрекать к перевороту. Общество должно быть конструктивным, потому что не будет диалога. Это не любовь тогда, а изнасилование», — говорит Владимир.
Сейчас он служит в храме монастыря в Хуторе Ясном между Лесниками и Ходосевкой. Чтобы содержать свою семью, берется за разные проекты. «В здоровых амбициях нет греха», — считает батюшка. Поэтому с особым азартом берется и за дизайн интерьеров, потому что у него есть нужные для этого знания и опыт, и работает менеджером по продажам в издательстве «Дух и буква» на базе Киево-Могилянской академии, и иногда даже таксует.
О невозвращении
Сын Владимира в этом учебном году пошел в пятый класс одной из столичных школ. Жена Юлия Острякова работает психологом и арт-терапевтом в нескольких благотворительных проектах. Один из самых ценных ее советов людям, которых она опекает, по словам батюшки, — не ставить жизнь на паузу во время войны. Ведь война показала, насколько жизнь хрупка, быстротечна, и если мы повиснем в этой паузе, неизвестно, сможем ли что-то сделать потом.
«Моя жена очень сильная», — с особой теплотой констатирует отец Владимир. Он не помнит ее слез в Мариуполе, потому что их не было. Впервые Юлия расплакалась в магазине в Днепре.
«Мы пошли с Юлей в «Эпицентр» выбирать подушки, потому что у нас их не было. И когда она начала их выбирать, я увидел, что ее лицо залито слезами. За месяц до войны она купила новые подушки домой. И через полтора месяца у нее не стало ни подушек, ни дома… Юля держала эти новые подушки и плакала впервые за несколько месяцев».
На вопрос о возвращении в Мариуполь после окончания войны Владимир Коськин реагирует остро: «Мы не вернемся! Дома нет. Храма нет. Мне некуда возвращаться. Я не смогу ментально быть там. Не надо говорить о возвращении или восстановлении города. Извините, но я не вернусь. И это для моей семьи аксиома. Точка. Это не подлежит обсуждению ни с кем. Для меня никогда не будет в этом вопросе авторитетного мнения.
Единственное, для чего я временно вернусь, — отпеть маму, обнять холм ее могилы и взять хотя бы камешек с места ее гибели.
Для меня это — Святыня, которую я завещаю положить в мои ладони перед смертью»…
Следить в Телеграмме
Войти с помощью Facebook
Войти с помощью Twitter
Войти с помощью Google