Поддержать
Все началось с того, что знакомый прислал мне размещенное в ТикТоке видео, на котором боец рассказывает об ужасном обращении комбата со своими подчиненными и о «воспитательных домах», куда, по его словам, вывозят непокорных, отбирают у них телефоны, днем заставляют работать, а ночью, «как собак», закрывают в подвале. Тех, кто сломался и «осознал», отправляют на позиции с оружием. Тех, кто нет, — с лопатой. Видео сопровождалось припиской знакомого: «Это — боец из моего батальона. Все так и есть. Могу дать его контакт».
Но связываться с бойцом я не спешила. Такие видео, которых на самом деле немало в Интернете, всегда вызывают много вопросов: насколько рассказанное на камеру является адекватным и объективным, а не субъективным восприятием, и нужно ли вбрасывать такое в публичное пространство, не деморализует ли это бойцов, не сыграет ли на руку врагу?
Поэтому прежде всего я переслала видео другим знакомым бойцам и задала эти вопросы. Один сказал, что о тяжелой морально-психологической ситуации в 25-м батальоне известно всем. Комбат — действительно «неадекватный». Но, дескать, есть вопросы и к бойцам, которые вроде бы не очень хотят служить. Второй был шокирован — о так называемых воспитательных домах, описанных бойцом на видео, он не слышал. Знал, что с 2014-го комбаты иногда сажали в яму «аватаров» — чтобы протрезвели. Но чтобы такое... В случае отказа выполнять приказы, по его словам, нормальная практика — «губа», ВСП, суд. Хотя «командиров-самодуров» много. «Нужно ли писать о таком?» — спросила я у него. И он ответил: «Да. Мы — не москали, чтобы замалчивать проблемы. Проблемы надо решать».
Описанное далее — личное мнение военнослужащего, который непосредственно был участником описанных событий и согласился на их освещение.
«Воспитательные дома»
Андрею Васькину, бойцу с видео, — 41 год. На войне он — с 2014 года, пошел добровольцем сразу после Майдана, где и получил позывной «БТР», поскольку был одним из тех, кто вроде бы поджигал милицейский бронетранспортер. Попал в батальон «Шахтерск». Но после выхода из Иловайска покинул его, и уже через несколько месяцев в составе батальона ОУН был в Песках, в Донецком аэропорту. Далее по мобилизации попал в 5-й батальон 81-й ОАэМБр, который стоял в Опытном под Донецком. Затем почти до 2019 года служил по контракту в 101-й отдельной бригаде охраны Генштаба. После увольнения жил и работал в Киеве. А в 2022 году снова пошел на войну. «Сам пришел в военкомат и призвался, без повестки», — говорит мужчина, которого дома ждут жена, двое ее детей и родная дочь.
.jpeg)
Сейчас Андрей служит в 25-й ОСБ 54-й ОМБр. Батальон был создан в Киеве 1 марта 2022 года и все это время выполнял боевые задачи на Донецком (Бахмутском, Соледарском) направлении.
«Там было уничтожено много кацапов, в частности и моими руками, — говорит Андрей. — Через год и девять месяцев нас сменил свежий батальон. Но вместо того, чтобы отправить нас на ротацию, восстановление и доукомплектование, нас прикомандировали к 10-й ОГШБр.
Бригада поставила нам задачу — закапываться в чистом поле, в пяти километрах, откуда ушли два батальона. Под вражескими обстрелами FPV-дронами, без артподдержки, нормальной связи и медицинской эвакуации.
Люди сидят на позициях без замены по три-четыре месяца. В последний раз, понимая, что людей нет, я отсидел на позиции в окопах 47 суток (!) без замены. Вернулся. А через три дня меня хотели отправить обратно...
Приезжал замполит, спрашивал, как здоровье. У меня заболевание — ХОЗЛ (хроническое обструктивное заболевание легких. — А.К.). С легкими — немного беда. Прохожу 100 метров и начинаю задыхаться. Я сказал, что замахался. Тяжело дышать. Чувствую, что у меня воспаление пошло. Надо к врачам.
Вторично замполит приехал с двумя психологами. Говорит: «Ты должен поехать, провести рекогносцировку». А у нас уже четыре человека лежали с контузиями в медроте 10-й бригады после тех позиций, куда нас заперли. Нам сказали закопаться, но это нереально и нецелесообразно для такого оружия, из которого мы стреляем.
Я сказал, что никуда не поеду. Остался за старшего, потому что у меня звание «старший сержант», но все решает командир. Тем более завтра я еду к врачу. Они пошептались, говорят: «Хорошо, поехали к твоему командиру, заодно мы тебя к врачу отведем». Я сел в машину. Там были якобы два вээспешника (представители Военной службы правопорядка. — А.К.), так мне их представили, — документов не видел. Привезли меня совсем в другое место — как оказалось позже, «на воспитательные дома». Расспросили, где служил. Сказали отключить телефон, сфотографировали. Потом зашел мужчина, назвался полковником и спрашивает: «Знаешь, почему тебя сюда привезли?». Говорю: «Не знаю». Он засмеялся и говорит какому-то мужику: «Закрой его в подвале».
Завели меня в подвал. Но благодаря командиру взвода, который понял, что тут что-то нечисто, пробыл я там недолго. Меня вернули, отвезли в медроту и оттуда — сразу на эвакуацию. Сейчас я прохожу лечение в Полтавской областной больнице».
— Описанная вами ситуация уникальная или распространенная? — спрашиваю у Андрея.
— Раньше у нас такого не было, и я об этом не слышал. Слышал, что где-то могли пьяных закрыть на ночь, чтобы они протрезвели. Это логично — чтобы ни себе, ни другим не причинили вреда. И то я не знаю, чтобы у нас были такие ситуации.
Нужна ли огласка?
— Этот комбат у вас уже приблизительно год. Проблемы были все время или только начались? Почему сейчас решили записать это видео?
— Общение комбата с подчиненными — причем в прямом эфире, когда по рации слышит весь батальон на позициях, — это сплошное унижение и нецензурщина.
Как-то мы решали, где поставить гранатомет. И он кричал командиру взвода, что тот ему не нравится. А кто ему не нравится, того он посадит. Дескать, «был бы человек, а статья найдется». У меня есть аудиозапись.
— Что вы делали, чтобы как-то изменить ситуацию?
— Я лично не раз обращался на горячие линии командования сухопутки, Минобороны. Это делали многие люди из батальона. Кто-то в Генштаб дозванивался. Но закончилось это тем, что комбату поступило письмо с номерами телефонов всех, кто звонил на горячие линии, с советом разобраться со своим личным составом. Разве для этого существует горячая линия?
Когда посмотрели мое видео, меня нашли представители ВСП в Полтавской области. Я лежал в Зинькове. Написал объяснение, они приняли от меня заявление. С этим майором я на связи, он сказал, что дело передали в зональный отдел Донецка для проверки.
Потом меня нашли из офиса Уполномоченного по правам человека Лубинца. Представитель тоже приехал ко мне, и я написал заявление. Результатов не знаю, потому что пока еще на лечении.
Но знаю, что моего возвращения очень ждут — звонил замполит 10-й бригады. Парень приехал после операции, ходил подписывать отпуск на реабилитацию. Рассказывал, как замкомбата по вооружению кричал ему, что из-за меня к ним приезжала проверка, но им все равно.
8 марта исполнилось 20 месяцев с тех пор, как мы без ротации в Донецкой области. Сказали, что на ротацию не выведут. ППД (пункта постоянной дислокации. — А.К.) нет.
— Как вы сейчас видите решение ситуации?
— Думаю, во-первых, надо сменить это командование — командира батальона Александра Крикунова и всех его заместителей, начиная с замполита Андрея Федосова, заместителя по вооружению Сергея Клебанского и заканчивая начальником штаба Владимиром Литвинчуком. Очень часто они отправляли на нуль ограниченно пригодных. И те ездили. Хотя этого не должно быть, как, например, с парнем после операции на коленях. Он еле ходит.
Замполиту я лично сказал: «Ты хоть раз к пацанам приехал на передовую? Спросил об их проблемах? Кто чем живет, кто чем дышит? Может, что-то нужно решить? Может, кому-то нужна морально-психологическая поддержка?». Где наши психологи? По штату на должность психолога-делопроизводителя поставили человека, который к психологии имеет такое же отношение, как осел к корове. Психологов нет.
Все решения — только через подпись комбата. Если тебе нужно лечение, а комбат не хочет отпускать, то начмед ничего не сделает.
То есть нужно сменить руководство и отношение к людям. Вот я читаю новости о 3-й штурмовой бригаде. У них сержанты принимают участие в совещаниях, на которых вместе решают, как лучше, как правильно, как сохранить человеческие жизни, которые у нас будто бы в приоритете. Нужны грамотное командование и диалог.
А во-вторых, думаю, за 20 месяцев мы уже заслужили ротацию. Чтобы выйти на восстановление, передышку. В нашем батальоне людей осталось приблизительно 25 процентов. По большому счету, он уже небоеспособен. Его просто добивают. СОЧ у нас — уже больше 100 человек. Много пропавших без вести, потому что их забрать не могут.
Так не должно быть, что одни воюют 20 месяцев, а другие вообще не воюют. Это несправедливо.
— Вы же понимаете, что менять вас некому, потому что есть проблемы с мобилизацией?
— Вы же понимаете, что эти проблемы не должны нас волновать? Есть руководство, которое должно этим заниматься. А у людей уже крыша едет от того, что они столько времени ходят под смертью. Люди больные. Люди убегают. Это никто не хочет учитывать. Все хотят результатов. А кто может их дать? Люди, которые уже еле дышат? Я, например, живу на баллончиках. Месяц назад сделал КТ, врач прямо сказал: еще полгода в окопах — и рак легких тебе обеспечен.
Мы же не роботы. Людьми все это время практически никто не занимался. Комбат спрашивает, готов ли я служить. Конечно, готов. Но здоровье уже не позволяет мне бегать и таскать оборудование под обстрелами. Я задыхаюсь. Могу быть инструктором и выполнять какую-то другую работу. Сказал об этом, но это всем без разницы. Он говорит: «Ну, ты же по ВВК пригоден». По ВВК да. А по здоровью — нет.
В последний раз, когда проходил ВВК (перед этим долго лечился в Днепре, где мне поставили диагноз), начальник ВВК мне сказал: «Я — представитель государства. Государству не хватает людей. Я пишу тебе: «пригоден». И мне все равно: хочешь — подавай жалобу». А когда мне подавать ее, если я приехал и через трое суток оказался на 47 суток в окопах? Сейчас заново буду проходить ВВК. Но уверен: никто меня не спишет.
— Чего вы пытаетесь достичь оглаской? Насколько я понимаю, уже все в курсе проблем с комбатом. Но командование 10-й бригады, которой передан ваш батальон, заменить его не может. А 54-й бригады — не видит ситуацию изнутри, поскольку находится далеко.
— 54-я бригада — рядом. И комбриг в курсе ситуации в батальоне.
— Вы к нему непосредственно обращались? По моему мнению, все должно было быть оформлено документально.
— Нет. Во-первых, нет такой возможности — ты или на позициях, или в больнице. Да и не особенно тебе дадут к нему обратиться. Нужно написать рапорт и передать его в строевую службу бригады. Сам я сейчас на лечении. А другие... Сидит, например, боец в Александровке. Транспорта нет. Шаг вправо, шаг влево — ты СОЧ. Чтобы попасть к комбригу на прием, нужно очень постараться.
А во-вторых, я уже просто не верю, что он что-то решит. Уже сделал бы, поскольку хорошо знает всю ситуацию. Да и ситуация в 54-й на самом деле не лучше — люди тоже без ротации.
Представители 10-й бригады приезжают. Люди им обо всех этих проблемах рассказывают. Они в шоке. Говорят: будем разбираться. Но сейчас ничего не меняется.
Знаю, что после моего видео комбригу 10-й звонили из Минобороны. И он ответил что-то типа: бойцы там нормальные, но комбат у них — долбо*б. После прикомандирования к 10-й бригаде наши ребята начали обращаться к их медикам, и те массово клали их в больницу. Потому что люди действительно больны. Теперь к тем медикам нереально попасть без подписи комбата. Никто тебя туда не повезет. И начмед ничего не решает.
— Что, по вашему мнению, изменит публикация нашего с вами разговора?
— Обычно все боятся огласки. По крайней мере то, что после опубликованного мной видео меня нашли представители Лубинца и ВСП — уже результат. Если это опубликует СМИ, это значит, что вопрос до сих пор не решен, и его нужно решать. Чем больше огласки, тем больше шансов на то, что это произойдет. Знаете, когда человек, который пошел воевать добровольно, идет в СОЧ, — это ненормально. Это значит, что его до этого довели. Оглаской я хочу добиться, чтобы руководство открыло глаза и хоть что-нибудь сделало.
— Огласка — всегда крайняя мера.
— Я считаю, что все возможные шаги сделал. На горячей линии Минобороны мне сказали: «У нас есть 30 дней на ответ». Но у нас — война. Задумывались ли они над тем, что через 30 дней, может, уже будет некому давать ответ?
Разве это нормально, когда командир батальона строит свою карьеру на жизнях подчиненных? Вот пришли кресты от Залужного, а командир их не выдает. Хорошо, я сейчас в больнице. Но ребятам, которые ехали в отпуск на реабилитацию? Оба — после операции. У них уже были награды, командир подавал. Не выдает. Рассказывают, что психовал и кричал: «Я эти награды на мусорник повыбрасываю». Ну, выбрасывай. Никто из нас не шел воевать из-за крестов. Эти награды заработаны потом и кровью. За ними — много наших павших побратимов.
За непокорность, невыполнение приказа солдат получит пять лет тюрьмы. Но я не знаю ни одного случая, когда офицер ответил за гибель личного состава из-за собственной тупости и глупости.
.jpeg)
Комментарий представителя Уполномоченного ВР по правам человека в Полтавской области Владислава Носенко:
«С учетом того, что Андрей Васькин, который обратился к нам по поводу его вероятно нарушенных прав одной из воинских частей, является действующим военнослужащим, Уполномоченный ВР по правам человека направил письмо в Главное управление военной службы правопорядка для проверки и дачи объективной оценки всем утверждениям.
Обращение сейчас на рассмотрении. Привлечены компетентные органы, которые должны дать оценку и принять соответствующие меры реагирования, вся информация проверяется. В установленные законом сроки Андрею Васькину будет сообщено о результатах проверки и принятых мерах.
Никто и ни к кому не может применять силу. Мы — правовое государство и должны действовать исключительно в рамках правового поля».
***
В ответ на запрос ZN.UA Минобороны подтвердило, что в период с 28 января по 5 февраля 2024 года на их горячую линию «поступило 11 обращений с жалобами на руководство.., которые касались неправомерных действий должностных лиц воинской части… в том числе десять — от жен военнослужащих воинской части... и одно обращение от 29 января 2024 года — от гражданина Васькина Андрея Вадимовича.
В обращениях поднимались вопросы об угрозах военнослужащим из-за их обращений о непроведении ротаций, выводе на боевые задачи в места, где нет защитных сооружений, об эвакуации с поля боя и обеспечении боеприпасами, неоказании медпомощи, ненадлежащем состоянии обеспечения вооружением и военной техникой, неправомерности приказов, угрожающих жизни военнослужащих.
…Обращения зарегистрированы в системе электронного документооборота Министерства обороны Украины, переданы на дальнейшую обработку в Генеральный штаб Вооруженных сил Украины для реагирования и дачи ответов на них».
Интересно, что в ответе Минобороны предоставлена статистика обращений за конкретную неделю (в запросе содержалась просьба дать общую цифру), в то время как, по словам Андрея Васькина, на горячую линию обращались и в другие даты. Причем не только он и жены других военнослужащих, но и они сами. К сожалению, Андрей Васькин ответа на свою жалобу до сих пор не получил. Хотя, как видно из письма Минобороны, прошло уже больше отведенных на это 30 дней.
Следить в Телеграмме
Войти с помощью Facebook
Войти с помощью Twitter
Войти с помощью Google