Когда убивают дважды... Сначала — враг, а потом — формализм своих

«В моем обрусевшем городе украинский язык и литературу преподавали примерно так же, как и в других городах Украины при Советском Союзе. Почти факультативно. Не особо углубляясь. Единственным стихотворением, которое, кажется, учили все, был «Заповіт» Шевченко. Помните?

«Як умру, то поховайте

Мене на могилі,

Серед степу широкого,

На Вкраїні милій»…

…Как и большинство школьников, я барабанил его у доски, стараясь как можно быстрее получить свою оценку и сесть на место. Почему-то особенно трудно мне запоминалось о крови вражеской. Не знаю почему. Возможно, именно потому, что тогда это были лишь слова. Слова, не наполненные никакими личными смыслами.

Личное пришло потом. Вместе с Майданом. Когда я впервые увидел врага в лицо. Бездушного врага в черном шлеме. И потом, с началом войны. Не той, которая для большинства началась в 2022 году. А той, которая раздирала окраины страны с марта 2014-го. Враг тогда еще стеснялся показать свои шевроны. Он был абстрактным «зеленым человечком», или «ихтамнетом». Врагом без лица и без души.

В то время Киев, Львов, Одесса и другие города все еще думали, что это где-то далеко. И ненадолго. И «не все так однозначно». На тех, кто шел тогда защищать страну, смотрели как на чудаков. Мои побратимы возвращались домой на щите, попадали в плен, оставались калеками, переезжали жить в психиатрические больницы. Мы вывозили из-под обстрелов испуганных мам с маленькими детьми и стариков, которые видели вторую в своей жизни войну.

Вот именно тогда, сидя у буржуйки рядом с бывшим священником, а сейчас пулеметчиком одной из частей, я говорил о том, что не мог нормально доучить в школе:

«Як понесе з України

У синєє море

Кров ворожу... отоді я

І лани, і гори —

Все покину і полину

До самого бога

Молитися... А до того —

Я не знаю бога.»

Конечно, другими словами. Но именно об этом. Говорят, что в окопах нет атеистов. Врут. Потому что первое, о чем ты думаешь здесь, — нет такого Бога, который допустил бы это. Нет Бога, который может смотреть на разорванные детские тела и не сжечь страну, которая посылает на их головы снаряды. Так что мы должны биться сами. До самой смерти.

Кстати, о смерти. Мы давно позволили себе погибнуть. С того самого дня, как взяли в руки оружие. Потому что когда ты позволяешь себе погибнуть, ты становишься на самом деле свободным. Свободным от укоров совести, страхов и надежды на Бога или судьбу. Я не боюсь смерти. Мы с ней слишком близко знакомы. Не тороплю, но и не боюсь.

Вот чего я действительно боюсь, так это того, что после смерти из меня сделают чучело. То ли реальное, то ли виртуальное, — не имеет значения.

В свое время меня больно резанула фигура на территории военного госпиталя. Точная копия бойца за секунду до гибели в стеклянном колпаке. Мне казалось, что это я. Закрытый навсегда в витрине на осуждение случайным прохожим. Ценный лишь фактом своей гибели, а не тем, что делал при жизни. Декорация для чьего-то фото. Фото на фоне погибшего. Какая-то изуродованная, искривленная реальность…

Мне казалось, что циничнее уже ничего не может быть. Но я недооценил потенциал «патриотов-энтузиастов». Эту фантастическую в своей абсурдности бумажку (см. документ) показал мне давний знакомый, который работает на одном из предприятий Подольской громады. Ежедневный фотоотчет о проведении минуты молчания...

Серьезно? И резолюция «подавать отчеты в распечатанном виде с подписью руководителя»? Правда? Может, еще предоставить перечень установленной одежды и поз для фотографий? Чтобы окончательно превратить смерти в фарс. Потому что для меня фотоотчеты о минуте молчания ничем не отличаются от «бессмертного полка» с дедами на палках. Не можете найти в себе силы не бегать от ТЦК, так хоть уважайте тех, кто готов пасть за достойную жизнь для вас и вашей семьи. Достойную. Где нет места этой советской ереси с ежедневными фотоотчетами. Жизнь, которую добывают в борьбе для вас те, кому эти отчеты не нужны, кому нужно совсем другое — надежные побратимы рядом.

«Поховайте та вставайте.

Кайдани порвіте

І вражою злою кров’ю

Волю окропіте.»

А если я погибну, сделайте мне одолжение, не делайте шоу ни из моего тела, ни из моей души. Достаточно будет того самого «незлого тихого слова», о котором мы все учили в школе. Честь!»