УБЕЖАТЬ ИЗ АДА ХХ ВЕКА

«Если хочешь создать принципиально новое артиллерийское орудие, ни в коем случае не приглашай для этого артиллеристов», — афоризм, принадлежащий Наполеону, вспоминают сегодня достаточно часто. И не только вспоминают, но и широко используют в современном менеджменте. Великие мастера в организации производства — американцы не раз демонстрировали миру примеры удивительного выбора руководителей, которые вдруг революционизировали целые отрасли. Достаточно вспомнить назначение новым директором крупнейшего банка, находившегося в тяжелом состоянии, специалиста... по древней литературе. Этот гуманитарий предложил такой выход из кризиса, который не пришел бы в голову никакому профессиональному банкиру.

Одной из бед советского общества всегда была недооценка гуманитарных наук. Мы удивлялись, почему в США больше половины граждан с высшим образованием — социологи, юристы, филологи. Доля инженеров там составляет сравнительно небольшой процент, и тем не менее они обгоняют весь мир в поиске лучших технологических решений. А у нас инженеров хоть пруд пруди, а сделать пристойный бытовой магнитофон никак не удается.

Поэтому неудивительно: в Украине, где народ всегда был не чужд изобретательству, в последние годы видна определенная идиосинкразия к технократическому образу мышления. По-видимому, уж слишком долго и насильно украинцам прививали любовь ко всему железному. Похоже, несмотря на продолжительное и упорное обучение, мы так и не взяли в толк: зачем нам вместе с другими, охваченными инженерной гигантоманией народами, строить самую большую в мире «царь-пушку», которая к тому же не стреляет, зачем отливать «царь-колокол», который не звонит, создавать немереное количество других железных монстров «для обороны отечества», чтобы потом залезать в долги и ломать голову над тем, как их уничтожить...

«Попытка заменить идеологию технологией приводит общество к настоящему аду» — эту мысль в ХХ веке высказывало такое количество мыслителей, что уже затерялся мудрец, которого она посетила первой. Досаждает в нашей недавней истории немало и других мало понятных. Они отчетливо прослеживаются в становлении Украинской Академии. Собственно, вся история этого уважаемого учреждения — не что иное, как перманентная борьба гуманитариев за достойное место в украинском обществе.

Каково сегодня состояние гуманитарных наук и каковы перспективы их развития в Украине? — эти вопросы обозреватель «ЗН» попытался выяснить беседуя с известным украинским историком и философом науки, доктором философских и исторических наук Юрием ПАВЛЕНКО.

— Юрий Витальевич, по слухам существовал некий пресловутый договор между руководством президиума АН УССР и ЦК КПУ, по которому партия якобы не должна лезть с советами в естественные науки, а Академия при этом закрывает глаза на то, как партия руководит гуманитарными науками. Не содействовало ли такое самоустранение академии от защиты гуманитариев многим бедам в развитии нашей страны?

— Я слышал об этом договоре. Когда при Щербицком секретарем ЦК по идеологии стал Маланчук, якобы была негласная договоренность: в естественные, математические науки ЦК не вмешивается, тогда как те науки, которые считались связанными с идеологией, находятся под контролем этой организации.

Сомнений нет — вред, который нанесло партийное руководство общественным наукам, неизмерим. Традиционно в Украине перед революцией и в 20-е годы были сильны гуманитарные науки. Причем они преимущественно ориентировались на ценности украинской культуры. Но с этим большевистская власть повела решительную борьбу, и за время от конца 20-х и до начала 40-х годов гуманитарная наука, связанная корнями и достижениями с наукой XIX века, была почти полностью уничтожена. Погибли и ее лучшие представители: Михаил Грушевский, Сергей Ефремов, Агатангел Крымский, Николай Василенко... Гуманитарные науки в Украине понесли колоссальные потери и во время войны.

Практически с тех пор общественные науки у нас формируются заново. Их связь с традициями первой трети ХХ века очень прерывиста. При этом не прекращаются идеологический прессинг, репрессии, поэтому темп развития гуманитарных наук в пятидесятые годы по сравнению с Москвой и Ленинградом был существенно слабее.

Но с 60-х годов давление немного ослабло. В годы оттепели сформировалось поколение ученых, которое лучше знало, что делается на Западе, они подняли и изучили дореволюционную литературу. Появились новые замечательные имена. Иван Дзюба, Михаил Брайчевский, Иван Светличный и другие создавали иной научно-культурный климат. Хотя на них и было запрещено ссылаться, но то, что они говорили и писали, незримо присутствовало везде. Когда в жизнь входило следующее поколение — те из них, кто думал не только о карьере, но и о науке, прекрасно понимали цену тому, под чем стоят одиозные фамилии академиков 70-х годов (не буду называть их фамилий) и чего стоят труды тех, против кого эти академики писали разгромные рецензии или политические доносы. Мы росли в двоемыслии — не все, о чем думали, могли сказать вслух, но у нас уже не было того идеологического шаблона и одномерности, характерных для многих вошедших в науку в конце 40-х — начале 50-х...

— Одно время техническая интеллигенция была уверена, что если бы безграмотные партийцы потеснились и допустили ее к власти, она быстро построила бы идеальное процветающее общество. Но ведь у руля власти находился убежденный технократ Владимир Щербицкий, и трудно сказать, что этот период стал временем процветания Украины. Кстати, технократический подход весьма чувствуется и в сегодняшнем руководстве Украиной...

— В советское время, насколько я знаю, была установка брать на руководящую работу преимущественно «людей от производства», то есть людей из технической сферы. Компартия понимала — нужны хоть какие-то специалисты, ориентирующиеся в производстве. Кроме того, люди с техническим образованием менее склонны к теоретизированию и критическому осмыслению идеологических положений, чем люди с гуманитарным мышлением. Так что и эта особенность специалистов вполне устраивала партию. К тому же отбирали не лучших инженеров в своей области, а стремившихся сделать карьеру левым ходом — через комсомольско-партийные структуры. Это была достаточно продуманная кадровая политика.

Можно сказать, что если бы удалось реализовать идеи технократического общества, это было бы страшнее, чем коммунизм. У раннего Маркса при желании можно найти гуманистические идеи, тогда как в технократических построениях человек вообще отсутствует. Здесь общество строится с точки зрения целесообразности, — технократу нет дела до того, как в такой «государственной машине» будет чувствовать себя отдельно взятый человек...

— Технократические ценности очень живучи в Национальной академии наук — это структура, наилучшим образом сохранившаяся в новых условиях. Создается впечатление, что в этом учреждении ждут, когда вернется «великое прошлое» и средства из госбюджета для науки можно будет «черпать лаптем»...

— Вы точно отметили, что Академия наук из всех социальных институтов сохранилась лучше всего, но это связано не с технократическими устремлениями, а с несколько другими обстоятельствами. Я мог бы привести примеры времен революции и после, которые подтверждают мысль о том, что мощная научная организация вообще хорошо сохраняет форму. Так Российская императорская и Украинская академии наук сохранились в тяжелейшие 20-е годы. Большевикам пришлось потратить много сил и пролить немало крови, чтобы сломить их сопротивление. Это было тихое сопротивление, но более упорное, чем у Врангеля или Колчака. Ученые не принимали абсурдных требований, предъявляемых как тогда, так и сейчас. Они не принимали научно безграмотных «экономических преобразований». Поэтому очень хорошо, что при такой позиции академии вообще удалось сохраниться.

— Финансирование науки стало просто неприличным и без ответа на вопрос, как выжить в этих условиях тотального уничтожения, не обойтись. Все это требует радикального изменения ситуации в пользу науки...

— У нас, к сожалению, часто действует принцип «все до основания.., а затем». Разрушить всегда легко, а вот потом что-то из этого собрать мало кому удается. При любых обстоятельствах НАНУ должна сохраниться. Ни в коем случае нельзя переводить ее на рельсы рыночных отношений. Конечно, над новыми экономическими формами работы с техническими институтами (например, технической теплофизики, электросварки, литья и т.п.), разрабатывающими что-то для производства, следует подумать. Однако рыночные отношения для институтов философии, истории, мировой экономики и международных отношений — чистейший абсурд. Поэтому гуманитарные науки безусловно должны быть бюджетными. Однако если бы у нас экономические рамки не были такими консервативными, при каждом институте можно было бы создавать, к примеру, небольшие курсы. Пусть ученый еще преподает...

— То есть, чтобы ученый, как герой известного анекдота, еще мог «немножко шить по ночам». На страницах «ЗН» уже звучали и более далеко идущие планы коммерциализации науки (в том числе и гуманитарных направлений). Но здесь хотелось бы детальнее обсудить другое — вы разделили науки и естественно возникает вопрос: зачем впрягать в одну упряжку «коня и трепетную лань», может быть, следует поддержать тех, кто добивается того, чтобы дать жизнь отдельным специализированным академиям?

— Если академия начнет делиться, появятся страшные склоки из-за раздела имущества и т. п. Потом в новых академиях начнется грызня за посты, лидерство. Если исходить из принципа «не навреди» в таких тонких и важных вещах как наука, образование, нужно с максимальной бережностью сохранять традиции, преемственность. Если Академия будет неделимой и возглавлять ее будут признанные в национальном и мировом масштабе лидеры, ей будет легче удерживать позиции и обеспечивать развитие науки.

Нужно осознать, что в современном мире наука невозможна без государственной поддержки. Когда нам приводят в пример Соединенные Штаты, где масса академий наук, центров, в которых наука вроде бы процветает и без поддержки государства, то совершенно не учитывается тот факт, что там крупные бизнесмены считают делом своей чести вкладывать деньги в исследования, они имеют благодаря этому определенные льготы и почести, но, кроме того, и само американское государство выделяет колоссальные средства на развитие научно-технической сферы...

У нас — увы! — таких частных фондов нет, щедрых и сознательных бизнесменов также нет, а то, что создается, к сожалению, очень часто является лишь прикрытием для определенных людей, чтобы поддержать свой престиж.

Исторически ситуация с наукой в разных странах очень не похожа на нашу и для прямого подражания мало пригодна. Так, в Англии и Франции, изначально возникли королевские академии наук. В Англии она таковой и осталась. Революция во Франции название академии поменяла, но так или иначе фундаментальные исследования остались делом государственным. Здесь держава играет первую скрипку в финансировании науки, а в критические моменты ее руководители обращаются в академию за рекомендациями по важнейшим вопросам.

За помощью к науке обращаются и в Великобритании. Вот наиболее показательный пример. Когда началась Вторая мировая война крупнейшего философа истории ХХ века Арнольда Тойнби привлекла к сотрудничеству британская разведка. Он, как крупный ученый и патриот, давал консультации, советы, работая в чисто государственной сфере.

К несчастью, по гуманитарной науке в Европе пришлись страшные удары Первой и Второй мировых войн. Немецкая гуманитарная наука была практически уничтожена или эмигрировала во времена фашизма. Франция и другие европейские страны пережили оккупацию. Мы уже вспоминали о том, какой колоссальный урон понесли украинские и российские гуманитарии в ходе революции, в 30-е годы, во время Второй мировой войны. Но и после этого общий уровень гуманитарных наук в Европе остается значительно выше, чем в США.

Да, гигантские фирмы, транснациональные компании, базирующиеся в США, выделяют колоссальные средства на науку. Но в силу менталитета американцев и специфики того, что они хотят получить от науки, американское государство в первую очередь финансирует военные исследования. США тратит на это столько, сколько все остальные страны мира вместе взятые. Чисто теоретические исследования там тоже проводятся, поскольку есть университеты, а в них существуют свои фонды, но это финансируется не настолько мощно.

Американское общество очень прагматично и на науку, как и на всякое другое дело, смотрит с точки зрения сугубо практической и финансовой эффективности. Такой узкий прагматизм может оказаться просчетом в стратегическом плане. В Европе, у нас со времен Киево-Могилянской академии и в России с XVIII века, когда там была создана Российская академия наук, к науке относились с большим уважением. Здесь всегда существовал культ знания, то есть в науке видели нечто самоценное и самодостаточное. В этом потенциально мы сильны и нам не нужно слепо копировать чужие подходы.

Иногда люди, не имеющие прямого отношения к науке, задают вопрос: а какова практическая польза от этого исследования? Но как-то при этом забывается, что не хлебом единым жив человек, и что от науки наибольшая польза может быть не от того, что существует электрическая лампочка и пенициллин, а от того, что в обществах, где наука хорошо развивается, более высокий интеллектуальный уровень нации и ее ценности более достойны, чем там, где науки нет либо она сугубо прагматична...