ТРИ ПРАВИЛА СПАСЕНИЯ СЭРА ЛОРЕНСА БРЭГГА

Сначала справка: по данным французской прессы 60-х годов, на протяжении десятилетия (1952—1961 гг.) США вывезли из разных стран Западной Европы 53 тысячи специалистов высокой и высшей квалификации. Потери Западной Европы при этом исчислялись суммой в 10 млрд. франков. Это позволило английскому философу Дж. Берналу заметить, что в Индии молодым слонам из соображений экономии дают вырасти в джунглях, а только после этого отлавливают. Следовательно, Западная Европа — «те джунгли, где Америка ловит для себя ученых».

С того времени ситуация существенным образом изменилась — наука в Западной Европе заметно стала на ноги, а в такие джунгли превратились Украина и соседние страны. Интересно, что сегодня во многих областях европейская наука (например, физика высоких энергий, нанотехнологии, некоторые отрасли генетики и т.п.) значительно опережает американскую. Следовательно, нам стоит присмотреться к происшедшим процессам, позволившим европейцам отыграть очки у своих американских коллег.

Особенно стоит разобраться в трех правилах, которыми руководствовался известный английский ученый и организатор науки сэр Лоренс Брэгг, разрабатывая новую стратегию развития науки. Любопытно: эти правила сформулировал другой известный английский физик, в свое время убежавший в Америку, поскольку не сразу выяснил для себя, что делает для мировой науки сэр Лоренс Брэгг. Много лет назад Ф.Дайсон, вернувшись на родину, понял, что, эмигрировав в Америку, поступил неправильно.

«Когда я был студентом Кембриджского университета в Англии двадцать четыре года назад, — пишет известный физик-теоретик Ф.Дайсон, — большинство моих друзей-физиков проклинали сэра Лоренса Брэгга, тогдашнего директора Кавендишской лаборатории. Брэгг стал директором лаборатории в 1938 году, через год после смерти Эрнеста Резерфорда. На протяжении короткого «безвластия» Кавендишская лаборатория начала разваливаться чрезвычайно быстро.

Во времена Резерфорда это был мировой центр физики высоких энергий. Когда Брэгг принял командование кораблем после аварии, два талантливейших молодых научных сотрудника из плеяды коллег Резерфорда — П. Блэкетт и Дж. Чедвик — уже оставили лабораторию. Они получили кафедры в других университетах, где начали создавать свои собственные экспериментальные школы.

К ужасу всех, кто оставался в Кембридже, Брэгг не прилагал ни малейших усилий, чтобы восстановить былую славу Кембриджа. Он не очень интересовался созданием новых ускорителей, сидел в своем кабинете в Кавендише и любил повторять: «Мы здорово научили весь мир, как нужно заниматься ядерной физикой. Давайте теперь покажем, как нужно заниматься чем-то новеньким».

Люди, которых поддерживал Брэгг, составляли довольно странное общество. Среди них был Мартин Райли, прихвативший с войны целую платформу различного хлама — всякой электроники и батареек, — чтобы использовать его, для обнаружения... небесных радиоисточники. В то время это была странная фантастическая идея. В их числе был и Макс Перуц, отдавший десять лет рентгеновскому анализу молекулы гемоглобина. Он, между прочим, достаточно уверенно заявлял, что в ближайшие пятнадцать лет получит этот самый гемоглобин. Был там и совсем ненормальный человек по имени Фрэнсис Крик, как всем казалось, потерявший какой-либо интерес к физике...

Как и большинство моих друзей-теоретиков, я решил, что мне нечему учиться у этой цирковой труппы, и отправился в Америку, чтобы быть там, где еще занимаются настоящей физикой...»

Вернувшись через годы в эту английскую лабораторию, Ф.Дайсон пожалел, что так ошибался. Хотя ему и довелось все это время работать не где-нибудь, а в одном из первых научных учреждений мира — в Принстонском институте высших исследований (США), в научный совет которого входили А.Эйнштейн, светила биологии и других наук и даже писатель А.Сноу, — но по сравнению с достижениями английских коллег его достижение и достижения американцев были довольно невыразительны. И это несмотря на то, что по замыслу организаторов Принстона большие средства и широкий обмен мнениями между учеными должны были выработать правильное и эффективное направление в развитии науки...

Напрасно! Где-то был допущен принципиальный просчет, ибо результаты исследований богатых и хорошо обеспеченных всяким новейшим оборудованием американских физиков из этого центра не шли ни в какое сравнение с тем, чего достигли англичане, почти не имевшие денег!

Удивленный Ф.Дайсон потерял счет своим старым друзьям из Кембриджа, получившим Нобелевские премии за эпохальные открытия. Стоит вспомнить хотя бы несколько имен из Кавендишской лаборатории того времени. Первым хочется назвать Фрэнсиса Крика — того самого, который вместе с Уотсоном разгадал главную тайну жизни — структуру ДНК.

Чрезвычайно интересные открытия сделал Мартин Райли. С помощью электронного «хлама», привезенного от военных, были открыты небесные радиоисточники. А потом радиоастрономы из Кембриджа снова показали, что они впереди всех, открыв первые пульсары и еще много интересного во Вселенной.

Весомой была Нобелевская премия и Макса Перуца за открытие молекулы гемоглобина...

Следовательно, заявление Брэгга, что он собирается показать всему миру, как нужно делать настоящую науку, не было пустым хвастовством. Он оставил Кембридж в состоянии бурной деятельности. В отличие от славного физика Эрнеста Резерфорда, Брэгг не оставил после себя распадавшуюся империю. Наоборот, за годы, прошедшие после его отставки, сплоченный научный коллектив в Кембридже успешно развивал молекулярную биологию и радиоастрономию, несмотря на возросшую конкуренцию извне.

Ф.Дайсон попробовал проанализировать, как удалось Брэггу так успешно выбраться из ситуации, на первых порах казавшейся катастрофической. Он пришел к выводу, что гениальный англичанин преодолел критическую ситуацию, неуклонно придерживаясь трех правил запрета. Вот они:

1) не стоит пытаться возродить былую славу;

2) не стоит заниматься чем-то только потому, что оно самое модное;

3) не стоит обращать внимания на насмешки и высокомерие теоретиков.

Попробуем спроектировать эти правила на современную ситуацию в Национальной академии наук Украины. Понятно, что ни одного из трех правил запрета, разработанных Бреггом, здесь не придерживаются.

Первое правило у нас превратилось (только со знаком плюс) в своеобразное шаманство — повсюду в академических учреждениях только и слышно, что о сохранении и возрождении, о школах и традициях, которым нельзя дать погибнуть. Как будто речь идет о наличии своего Резерфорда в каждой лаборатории НАНУ. Геронтологическая интонация — один из серьезнейших мотивов, отталкивающих молодых, поскольку новая генерация, в принципе, ориентируется на другое. Молодежь легче откликается на призывы: проложить новые пути, а не сохранить что-то (даже достойное); разрабатывать фантастические проекты, а не восстанавливать былую славу. Ну а достижения корифеев, само собой, будут развиваться, как только начнется творческая научная жизнь.

Кстати, эту тему когда-то зафиксировали в письмах друг другу два корифея нашей науки — биологи Холодный и Любищев. Они плодотворно обсуждали вопросы сохранения школы Дарвина (ибо их самих советские «идеологи науки» не раз обвиняли в том, что они не чтят знаменитые традиции). Вывод классиков науки — настоящими продолжателями идей дарвинизма как раз являются… так называемые антидарвинисты, поскольку для развития любого направления нужно найти слабые стороны традиционной школы, чтобы сделать следующий шаг. Наука не любит мавзолеев, чего-то установившегося на века. Не следует ли и нам ради процветания науки перетрясти нафталиновые академические простыни?

Второе правило Брэгга (хотя если внимательно вчитаться в письма и книги наших классиков, то мы там найдем похожие формулировки) также очень часто зло шутило с нашей академией. Как это ни досадно, мы нередко любили и до сих пор любим разрабатывать модные вещи в фундаментальных исследованиях. Кстати, нам их подбрасывали разные доброжелатели, возможно, именно из-за недостатка понимания по-настоящему глубоких идей.

Стоит хотя бы вспомнить, сколько сил и денег вложили в попытку поймать жар-птицу по имени магнито-гидродинамический генератор. Эта идея расцвела у нас именно потому, что ею начали заниматься американцы (во всяком случае, делали вид, что интенсивно ее разрабатывают). Было время, когда на эту тему расходовали средств не меньше, нежели на космическую программу. И чем все закончилось? Где эта магнито-гидродинамическая электроэнергетика?

А чего стоят поиски гравитационных волн на установке в подвалах Института теоретической физики НАНУ!.. Кстати, эту «перспективную» идею нам тоже подбросил американский физик-экспериментатор — таким образом он хотел (ссылаясь на то, что «Советы нас опережают») раздобыть деньжат на действительно важные исследования у морского департамента США. Деньги он все-таки получил и какое-то время спокойно работал над излюбленной темой, а наши физики носились с этой идеей, пока не начали натыкаться на ироничные улыбки иностранных коллег... Таких примеров можно привести множество. Как и примеров того, что своих гениев почти силой выгоняли из Украины, и они вынуждены были в других лабораториях доказывать свою правоту... К сожалению, дело не только в нашей гипертрофированной любви к моде. Мы, как это ни досадно, любим еще долго пилить гирю, хотя понимаем, что золота в ней нет...

Ну а по поводу третьего правила — особый разговор. В нашей академии всегда на одного экспериментатора приходилось по четыре теоретика, в отличие от США или Европы, где в этом был хотя бы паритет. А сейчас, когда эксперименты трудно проводить, к тому же на это нет средств, в теоретиков превратились почти все экспериментаторы... Не случится ли так, что отделение физики НАНУ превратится в филиал фантастики Союза писателей Украины?..

Поэтому хотелось бы надеяться, что в конце концов появится украинский сэр Лоренс Брэгг, который остановит падение нашей науки в момент, когда, кажется, ее уже ничто не может спасти.