Чем интерученый отличается от интердевочки, или Спасет ли медицина электросварку?

«Зачем вашему институту, который участвует в самых продвинутых космических программах, — спросил я когда-то у академика Бориса Веркина (это было еще в середине 70-х), — заниматься разработкой новых методов сушки ягод, глубоким замораживанием рыбы и тому подобными мелочами?» «Знаешь ли, — ответил Борис Иеремиевич, — хочется сделать что-то и для людей. Осточертело заниматься этой оборонкой!»

К слову, харьковские коллеги по Физико-техническому институту низких температур тогда не оценили идей своего шефа. Он получил от сослуживцев презрительную кличку «торгаш». Зомбированные cоветами физики не были готовы к пониманию истинного назначения науки — служить людям, а не разрабатывать методы их уничтожения.

Каково же было мое удивление, когда на днях другой известный ученый, научный руководитель Международного центра электронно-лучевых технологий Института электросварки имени Е.Патона академик Борис МОВЧАН, который в свое время выполнил много выдающихся проектов по оборонной тематике, в интервью обозревателю «Зеркала недели» чуть не слово в слово повторил высказывание Веркина тридцатилетней давности: «Надоели технологии двойного подчинения, хочется заняться тем, что непосредственно принесло бы пользу людям».

Что ж, видимо, лед тронулся... Теперь за академию можно не волноваться — она уже не смотрит на жизнь лишь сквозь узкий (правда, когда-то очень щедрый) прицел оборонки. Теперь она все увереннее поворачивается лицом к обыденным проблемам жизни.

— Борис Алексеевич, вы занялись нанотехнологиями. Почему и вас зах­ватила эта научная мода?

— Если применить слово «мода» к тому, чем я занимаюсь, то могу сказать, что я не менял своих научных предпочтений с того дня, как пришел в Институт электросварки им. Е.Патона в 1951 году после окончания Киевского госуниверситета (кафедра металлофизики). Уже тогда налицо была революция, которую произвела электронно-лучевая технология в получении тонких пленок. Широко внедрить в промышленность эти достижения помог случай. Б.Патона избрали президентом Академии наук Украины и его пригласил к себе для знакомства С. Королев. Тогда среди ученых и инженеров уже шли разговоры о том, что наша академия имеет сильное материаловедческое направление. Я присутствовал при этой встрече.

Королеву, видимо, сразу понравился молодой, энергичный и деловой Борис Евгеньевич. Он сразу понял, что перед ним человек, с которым можно без лишних слов говорить о деле. А поскольку генеральный конструктор космических кораблей хорошо представлял себе поведение веществ в космосе, он тут же поставил ряд задач по получению новых материалов и покрытий с помощью электронного луча. Следует отметить, что в это время в институте уже применяли электронный луч для сварки металлов.

В Институте электросварки были созданы соответствующие подразделения и за четыре—пять лет была разработана технология, а также изготовлено оборудование для этой цели. Вскоре мы начали заниматься покрытиями для защиты камер сгорания от перегрева. Это чрезвычайно актуально и сейчас — недавно нас посетила делегация Евросоюза, в состав которой входили французские специалисты, работающие над совершенствованием ядерных реакторов. Их интересовало: можем ли мы помочь в защите поверхности горячих камер реакторов? Отвечаю: можем! Потому что с прошлых времен есть хороший задел…

Наш коллектив в советское время получил все, что можно было тогда получить за успешную работу — государственную, Ленинскую и прочие премии. А в 90-х годах мы были выброшены за борт. Встал вопрос: что делать дальше? Неужели конец всему, над чем так долго трудились?

Было обидно, потому что мы достигли многого и уверенно лидировали в этом направлении. Мы научились делать тончайшие вещи, например, контролировать состояние кристаллической решетки, придавать материалам новые свойства: хрупкие можем сделать более пластичными, можем изменить коэффициент трения, электропроводность, теплопроводность. Собственно, изменить все элементы структуры. Раньше, чтобы получить сталь, надо было руду засыпать в домну, выплавить чугун, а затем сталь. Нанотехнология позволяет сразу собирать готовый продукт из атомов, как из кирпичей.

Сейчас все рабочие лопатки газотурбинных двигателей имеют защитное покрытие от окисления, эрозии, но самое главное — от перегрева. Изнутри они продуваются воздухом. Защитные покрытия — визитная карточка электронно-лучевой технологии. Мы их создали для бомбардировщиков и истребителей. В начале 90-х эти секреты раскрыли (не мы, а создатели самолетов). К нам хлынули американские делегации. «Мы такого не видели нигде!» — писали затем они в своих научных журналах.

В США была создана соответствующая программа. Американцы посчитали, что применение наших технологий в промышленности США в короткий срок даст прибыль в семь миллиардов долларов. По просьбе американской стороны в Пенсильванском университете мы создали лабораторию по электронно-лучевой технологии, оборудовали ее, их сотрудники прошли у нас обучение. После этого нам выразили благодарность и… фактически показали на дверь. Нелегки были наши первые бизнес-университеты!

Одно время нам казалось, что больше повезет с помощью специально созданного научного центра «Прайт энд Уитни—Патон» в Киеве. В основу его была положена наша интеллектуальная собственность. Кроме того, под этот центр институт отдал цех. Однако и это направление буксовало, так как закончилось противостояние СССР—США и за океаном на военную технику стали выделять меньше средств. Исследовательские лаборатории «Прайт энд Уитни» и в США частично были закрыты. Центр попал как кур во щи...

В 1994 году на базе большого научного отдела в Институте электросварки был создан хозрасчетный Международный центр электронно-лучевых технологий. Правда, есть еще маленькая лаборатория, занимающаяся электронно-лучевыми технологиями. Но ей еще тяжелее: за академические деньги новое оборудование купить нельзя — их хватает только на выживание.

Так что, думаю, это направление вообще бы погибло, если бы все-таки не наш международный центр. Несмотря на неудачи, мы, набивая шишки, учились сотрудничать с иностранными партнерами. Восемь лет работали с «Дженерал электрик». Сейчас все больше контрактов заключаем с Китаем, Индией, Канадой.

— А почему вы ни разу не упомянули Европу?

— Европа на этом направлении сотрудничает с Германией. У немцев также имеется оборудование, однако по технологиям мы их обгоняем.

Не так давно мы рассказали медикам о своих разработках. Это встретило понимание с их стороны, и мы без каких-либо государственных программ, без поддержки начали работу. 1 января 2008 года Институт электросварки создал совместную с Национальным медицинским университетом им. Бого­мольца лабораторию № 84 по разработке новых лекарств.

— Казалось бы, ваши разработки ближе стоматологам или ортопедам?

— Имплантанты можно получать и другими методами. Но самое интересное применение нанотехнологий сегодня — борьба с раком. Представьте: мы готовим магнитные час­тицы, которые зна­чительно меньше кровяных телец — эритроцитов. Они окунаются в противораковое лекарство и с помощью шприца вводятся в кровь. Далее с помощью специальной магнитной сис­темы частица с лекарством транспортируется в опухоль. То есть в корне меняется терапия — мож­но взять десятую, сотую часть пре­жнего объема лекарств и при помощи этих перевозчиков попасть точно в цель, блокируя опухоль.

— Насколько разработка этой технологии близка к завершению?

— Пока медицинские исследования ведутся в пробирке. Но этот этап подходит к концу. Думаю, через три года мы перейдем к клиническим испытаниям.

— А как вы будете концентрировать лекарство в нужном месте?

— Используется принцип томографической системы. С ее помощью в какой-то точке концентрируется магнитное поле. В ней собирается препарат, принесенный кровотоком. Самый простой пример использования магнитных лекарств — при глубоком ранении, например руки. Рана обвязывается магнитным бинтиком и с его помощью лекарство концентрируется в этой точке. На магнитном перевозчике так же можно транспортировать лекарство, которое, к примеру, быстро растворяет тромбы.

Для полной реализации этой революционной технологии нужно, чтобы технологи работали с физиками, биологами, медиками, представителями других специальностей. К сожалению, наша бедность не содействует объединению разных ученых в работе над крупными проектами. Раньше была отраслевая наука и если у кого-то имелась стоящая идея, то выходили на контакт с головным институтом, с КБ и совместно проводили работу. По такой схеме сотрудничали с конструкторскими бюро Н.Кузнецова и А.Люльки в России или конструкторским бюро «Машпроект» в Украине (Николаев). Тогда наше оборудование стояло прямо у них в КБ. Сейчас, к сожалению, так работать уже нельзя. Кроме того, нет национальных или хотя бы небольших региональных программ.

— На Западе в медицинские исследования вливаются миллиардные капиталы. Как в таких условиях вы будете с ними соревноваться?

Может, из-за неразумных препятствий я работаю в три-четыре раза больше, чем в советские времена, хотя тогда в институте мы всегда были завязаны на срочные правительственные заказы. Сейчас же — кончился квартал, не представил результат и тебе денег не платят. А мы только на оформление европейских и американских патентов потратили 60 тысяч долларов!..

Так, недавно приезжал американец, который работает с институтом по вопросам сварки живых тканей. Я встречался с ним вместе с академиком Чехуном. Мы показали наше оборудование и сказали, что можем организовать выпуск магнитного порошка и провести соответствующие исследования. Американец спросил, сколько это будет стоить. Чехун, не моргнув глазом, заявил, что этак 10—20 миллионов долларов. Он тут же согласился, но при одном условии: «Все будет моей исключительной собственностью. То есть вы разрабатываете, отдаете мне и об этом забываете. Нигде даже упоминать о своем авторстве не будете». «Но хотя бы в Украине мы можем распоряжаться им?» «Нет!» Мы на такие условия не согласились.

Профессор Иван Чекман из Национального медицинского университета, с которым мы уже начали работы по исследованию наночастиц меди, предложил окружить железную наночастицу серебром, чтобы она не окислялась, была бактерицидной, но при этом слушалась магнитного поля. Работаем над этими вариантами.

К счастью, за 14 лет нам удалось продать десять своих электронно-лучевых установок. Каждую примерно по полтора миллиона долларов. Это поддерживает наши эксперименты и разработки, хотя от вырученных средств толку не так много, как кому-то может показаться. Дело в том, что 80% этой суммы составляет стоимость западных компонентов (вакуумные системы, электроника и др.) и механических частей (вакуумных камер и механизмов), изготавливаемых на предприятиях Киева и Хмельницкого.

И все же 14 лет мы существуем за счет иностранных контрактов, грантов и покупаем за свои деньги новое оборудование для исследований, приобретаем материалы. Если бы мы были на голодном пайке, на котором существует наука в университетах или в НАНУ, то практически прекратили бы свое развитие. Таков наш рецепт медленного движения вперед. Могу сказать одно — нам не позавидуешь, но другого пути не вижу…

P. S. В редакцию пришло письмо от академика Б.Мовчана: «Вчера на Первом национальном конгрессе «Человек и лекарство — Украина» состоялась презентация нашей технологии. Первый доклад на пленарном заседании В.Москаленко, Л.Розенфельд, Б.Мовчан, И.Чекман: «Нанотехнологии, наномедицина, нанофармакология: состояние, перспективы научных исследований, внедрение в медицинскую практику». Возникли творческие контакты. Думаю, мы на правильном пути».