РОЗА ИЕРИХОНА

Еще в ассиро-вавилонском эпосе сказано, что все человеческие радости и печали - на Земле, и человеческая жизнь может быть долговечнее самой жизни. Она навечно остается в добрых его деяниях, в книгах, трудах. Но ведь рядом с творцом стоят те, из чьих рук они берут хлеб и вино, кто делит пополам все беды и радости, кто подсказывает мысли и озарения, кто подставляет руки, когда творец обессиливает.

Бунину было уже тридцать шесть лет (позади несчастливый гражданский брак с Варварой Пащенко и церковный с гречанкой-красавицей Анной Цакни, и многочисленные романы), когда его на сорок шесть лет, «спутницею до гроба», заполонила Вера Муромцева, не литературно-богемная барышня, а серьезная курсистка с прекрасными глазами и нежным профилем. И было это 4 ноября 1906 года.

А семья у девушки - дворянско-благообразная, верующая, мать ее в отчаянии: Бунин не разведен с женой, хотя фактически разошлись давно, венчания не будет. Лишь в эмиграции, в Париже, в 1922 году все было узаконено. Незаконная Вера Муромцева, как и позже законная жена Бунина, будет полвека рядом самоотверженно делить с ним все радости и печали. Увел он единственную дочь из уютного дома в жизнь кочевую, бродячую, потому что сам не мог долго усидеть на одном месте. Мать Веры первые годы едва терпела такого спутника своей дочери. Не понимала пестрого бунинского существования на Земле. Не смирилась с успехами литературно-академическими и с шумными юбилеями, и с бесконечными странствиями обоих: то в Азию, то на Цейлон, то на Капри, к Максиму Горькому, то в Рим, то в Швейцарию. Он и невесту увлек в свадебное путешествие в Палестину, Египет, Сирию, а не в Париж.

Но и обессмертил ее дочь, написав много позже, на закате жизни, в прелестной «Розе Иерихона»: «Утешаюсь и я, воскрешая в себе те светоносные древние страны, где некогда ступала моя нога, те благословенные дни, когда на полудне стояло солнце моей жизни, когда в цвете сил и надежд рука об руку с той, кому Бог судил быть спутницей моей жизни до гроба, совершал я свое первое далекое странствие, брачное путешествие, бывшее вместе с тем и паломничеством во святую землю Господа Нашего Иисуса Христа».

«Спутницу до гроба» Бунин угадал почти пророчески.

На ее руках он и скончался в Париже. Их друзья говорили, что ее беспредельной верности для одного его было слишком много. Сам всю жизнь любил видеть вокруг себя молодых, красивых, талантливых женщин. Ухаживал за ними. Флиртовал. Ведь он был автором «Темных аллей», книги от первой до последней страницы только о любви. Он тоже многим нравился. До старости подтянутый, сухощавый, умный, лауреат Нобелевской премии. Но на закате лет и его настигла глубокая и мучительная любовь к Галине Кузнецовой, не только молодой красавице, а талантливой писательнице. Вера Николаевна не сразу смирилась с нею. Только бесконечная преданность подсказала: надо пойти и на самую тяжкую для себя жертву. Понимала: писатель живет по другим канонам, чем прочие смертные. В разгаре романа с Галиной и появились лучшие бунинские книги: «Жизнь Арсеньева», «Лика», «Темные аллеи». В конце концов соперницы даже подружились... Обряжая мужа в последнюю дорогу на смертном ложе, Вера Николаевна повязала на стариковскую шею Ивана Алексеевича Бунина красивый платочек, подаренный ему когда-то его возлюбленной, хотя их роман закончился разлукой несколько лет назад. А тем, кто помогал ей собирать мужа в последний путь, сказала твердо: «Ему будет радостнее с этим платочком. Он любил ее».

Но ей, своей жене, часто повторял: «Без тебя я бы и половины не написал. Скорей всего - пропал бы! Спился».

От каждой линии ее лица, от всей осанки до последних лет исходило благородство. Она знала французский, немецкий, английский, итальянский языки. Была широко образованным человеком. Переводила Флобера, французских и английских поэтов. Каждый раз Бунин делился с нею замыслами своих книг. Преклонялся перед ее добротой и терпимостью, неутомимой отзывчивостью ко всем попавшим в беду, скромностью. Друзья и недруги Бунина знали, что со спутницей жизни ему даже слишком повезло. Она каждую минуту готова была тотчас пожертвовать собой ради его интересов, во всем ему уступить. Преданно переписывать его сочинения по нескольку раз - и при всем этом не превратиться в безгласную тень, спорить, утверждать свои вкусы. Настоять на них.

И, не дай Бог, если кто-то посмел ее обидеть в его присутствии - он бледнел, кидался на обидчика и по страстности своего характера мог наделать много бед, если бы не ее укоряющие глаза и руки. Все годы и дни ее вдовства были наполнены только памятью о муже. Похоронили Веру Николаевну в том же склепе, где уже покоился Бунин, в Сент-Женевьев-де Буа, под Парижем, на кладбище русских эмигрантов.

То, что лежит в могиле, разве ты?

Разлуками, печалью был отмечен

Твой трудный путь.

Теперь их нет.

Кресты

Хранят лишь прах.

Теперь ты мысль.

Ты вечен.

Вера Николаевна Бунина часто приходила к месту вечного его успокоения. И тогда именно эти стихи, написанные им еще в пору его молодости, в начале века, каждый раз повторяла, мысленно или вслух. Их часто здесь же читали и друзья Бунина. Весь трудный путь, почти полвека они шли рука в руку, в радости и печали. Но особенно незабываем день, когда раздался тот телефонный звонок из Стокгольма: «Ваш муж - лауреат Нобелевской премии, мы хотели бы поговорить с месье Буниным». А его не было дома, и ее рука с трубкой стала ходить ходуном. И ей пришлось давать первые интервью на нескольких языках. Он же, придя домой через полчаса и приняв поздравления от нее и из Стокгольма, тотчас ушел гулять, бросив на ходу: «Хочу побыть один». Она в тот раз к их бедному эмигрантскому обеду из каши и салата решила добавить шампанское и бутыль хорошего красного, его любимого вина. Потом пошли беспрерывные звонки, телеграммы из разных городов и стран. Ночью на вилле Бельведер никто не спал. Она не сомкнула глаз ни на минуту.

Но и легкой жизни у Веры Николаевны тоже не было. Быстро схлынули угарные нобелевские дни. Премия наполовину была роздана нуждающимся, полунищим эмигрантам. Другую половину съела инфляция и война. В годы войны на своей (арендованной у богатой англичанки) вилле откровенно голодали. Жизнь в провинции не спасла ни от холода, ни от голода. К столу часто подавали суп из четырех морковок, даже без хлеба. Постоянное чувство голода не покидало ни днем, ни ночью. Зеркало из прихожей она вынесла на чердак: не могла видеть свое истаявшее лицо, не хотела, чтобы и Ян смотрелся хоть мимоходом в него. Немцы очень звали к себе на службу лауреата Нобелевской премии. Не стал даже слушать их агента!

Закончилась война. Но вокруг царила разруха, та же жизнь впроголодь. А тут пришла старость с вечными своими спутницами: болезнями и эмигрантской бесприютностью. В ночь смерти Бунина в доме было голодно и холодно. Он робко попросил: «Верочка, согрей меня, приляг рядом». Она легла под рваный застиранный плед, поверх укрыла его другим, а он все еще дрожал от холода, все просил: «Придвинься ближе, ты такая теплая». И это были последние слова Бунина. Когда унялась его дрожь, она задремала. Проснулась среди ночи от того, что и ей стало зябко. Провела рукой по его щеке. Он не откликнулся. Рядом лежал мертвец. Но и мертвый, он был родной, бесконечно дорогой ее Ян... И она сделала сама то, что нужно было: прикрыла веки, подвязала своей косынкой челюсть. Воистину пророчески он предугадал, когда написал «спутнице своей жизни до гроба».