ОСНОВЫ КОМПРОМАТА

Учебно-методическое пособие

Обещанная «война компроматов», с нетерпением ожидавшаяся гурманами отечественной политики, - она была или нет? С одной стороны, какие-то гадости друг про друга наши политики все время пытались рассказывать - иногда самостоятельно, чаще - посредством дружественных средств массовой информации (СМИ). С другой стороны, использование «компромата» (т. е., компрометирующих материалов) уже по буквальному значению термина должно давать эффект «компрометации» - низвержение кумиров, падение авторитетов, в конце концов - снижение рейтинга компрометируемых. Но не произошло ничего подобного. В этой связи компетентные лица высказывают предположения о том, что не были раскрыты самые заветные, самые «компроматные» чемоданы, припасенные для президентской кампании. Вероятно, так оно и есть. Однако также очевидно, что дело тут не столько в недостатке материалов, сколько в полном незнании технологии их эффективного использования. В помощь компрометаторам грядущих кампаний и подготовлено данное пособие.

I

История компромата уходит корнями в глубокую древность. Тогда применялась его самая примитивная модель - «поношение». Поясним на примере: стадо питекантропов, прежде чем ринуться в решительную схватку за раздел территории на другое питекантропье стадо, различными эмоциональными возгласами на своем еще очень неразвитом, но уже выразительном языке объясняло своим противникам, что они собой представляют и от каких именно дриопитеков благодаря какой нелепой случайности они (противники), к сожалению, произошли.

Функционально «поношение» и «компромат» имеют одну и ту же задачу: дискредитацию оппонента. При этом «поношение» призвано унизить противника в его собственных глазах и укрепить боевой дух сородичей, в то время как компромат предназначен, скорей, для воздействие на третьих лиц (в более широком плане - на общественное мнение). Как форма политической полемики, поношение существовало долгие века (например, известный ответ чигиринских казаков турецкому султану: «Салтан сын проклятого салтана турского, бездны адовой салтан турской, всего света приведение, всего сонмища адова внук, проклятого сатаны гонец...» и т. п.). С некоторых пор поношение признано малоэффективным и в чистом виде используется редко.

Уже на заре цивилизации искусство поношения стало стремительно совершенствоваться, обретая иногда форму компромата. Например, сиракузский тиран Дионисий Старший (V в. до. н. э.) начал свою карьеру, «разоблачив» на народном собрании стратегов, обвинив их в предательстве и сдаче города Акраганта по сговору с врагами (в то время Сиракузы воевали с Карфагеном). Формальное отличие «поношения» от компромата заключается именно в ссылке на конкретные обстоятельства - в данном случае, на сдачу Акраганта. Просто обозвать оппонента «сукиным сыном», «байстрюком» - это поношение, однако, если приводятся конкретные (действительные или мнимые) факты, порочащие родителей, - это уже компромат, причем весьма эффективный в архаических обществах, где высоко ценилась формальная чистота происхождения. Например, противники христианства в первых веках н. э. боролись с верой Христовой, распространяя злостные инсинуации, порочащие Деву Марию (в частности, в «Правдивом слове» Цельса, II в. н. э.).

Исключительно важно отметить следующее: для действенности компромата не имеет принципиального значения, соответствует ли компрометирующая информация действительности или является измышлением. Более того, по мнению доктора Джона Арбетнота, посвятившему данному предмету специальное исследование («Искусство политической лжи»), - «необходимо куда больше искусства, чтобы заставить народ поверить в правду, нежели в неправду».

В «чистом», почти современном виде компромат использовался уже в I веке до н. э. Классический пример - обмен инвективами между Гаем Саллюстием Криспом и Марком Туллием Цицероном. Оба автора - историк и оратор - сенаторы, классики латинской литературы и блестящие стилисты.

Содержание инвективы Гая Саллюстия против Цицерона (убирая «поношение», отточенное красотами стиля) сводится к следующему: во-первых, ты, Марк Туллий, - развратник («не ценой ли своего целомудрия совершенствовался ты у Марка Писона в своем безудержном красноречии») и дочь твоя - шлюха («соперница матери, для тебя более приятная и покорная, чем это допустимо по отношению к отцу»). Во-вторых, Цицерон обвиняется (намеками) в бесчестном и своекорыстном ведении дел своих клиентов в суде. Наконец, в-третьих, - в нарушении законов, попрании римской свободы и стяжательстве при исполнении консульских обязанностей, а также в политической беспринципности («против кого ты прежде злоумышлял, тем прислуживаешь; кого назвал тиранами, их могуществу способствуешь»).

Ответ великого оратора выдержан в той же схеме: сам ты мот и транжира и немыслимый развратник («наложник во всех спальнях и там же впоследствии прелюбодей»); взяточник, взяткодатель и вообще коррупционер («откуда выкачал он столько, сколько смог либо перевести путем кредитных операций либо втиснуть в трюмы кораблей? Чтобы не отвечать перед судом, он сговаривается с Цезарем за 1.200.000 сестерциев». И обвинения политические - «Ведь Саллюстий был на той стороне, где, словно в пучине, собрались все порочные люди», в лагере, «куда стекались все подонки государства» (имеется в виду лагерь Цезаря, из чего следует, что Цицерон ответил обидчику уже после убийства диктатора).

Для нас важны не перипетии взаимоотношений великих римских авторов, а использование обоими жесткой трехъярусной схемы: во-первых, оппонент дискредитируется, как личность (т. н. «бытовуха»); во-вторых, как деятель бездарный и нечистоплотный в профессиональном плане (обвинения во взяточничестве и коррупции) и в-третьих, - политико-идеологический аспект. При этом для обвинения используются не столько конкретные факты (хотя и они в том числе), но также слухи и сплетни, обильно циркулирующие на Форуме. Последнее исключительно важно, поскольку таким образом вводится принципиально важный технологический элемент компромата - публичная легитимизация слуха, т. е., придание ему явочным порядком статуса доказанного факта.

II

Великое переселение народов, распад Римского мира и феодальная революция не способствовали прогрессу наук, искусств и ремесел, в том числе и жанра политической публицистики. В средние века компромат особенно широко производился задним числом - для порицания падших династий и их вождей и возвеличивания победителей. Под таким углом зрения писались многие летописи - «Повесть временных лет» Нестора, «Хроники» Рафаэла Холиншеда и др. Чтобы понять, как действует этот прием, достаточно вспомнить многочисленные «истории» Октябрьской революции, издававшиеся в Союзе после 1917 года.

За отсутствием газет широко использовались открытые письма. Послания с элементами компрометации писали все - императоры и папы; короли и их непокорные вассалы; «гуманисты» и «схоласты» и т.д. и т. п. Хорошо известна переписка беглого князя Андрея Курбского с царем Иваном IV Грозным, распространенная настолько широко, что общественность иногда изучала ответ раньше адресата (в частности, первое письмо царя Ивана направлено не столько «князю Курбскому со товарищи» сколько «об их измене» - «во все великой России государство» - т. е., прямо предназначенное «в регионы»).

Один из самых знаменитых примеров публицистики подобного рода - «Декларация независимости» Соединенных Штатов Америки - не только юридический акт, провозглашающий отделение Штатов от Великобритании (4 июля 1776 г.), но и важный пропагандистский документ, оправдывающий это деяние перед общественностью европейских монархий: «Он [король Великобритании] отказывался утверждать законы, в высшей степени полезные и необходимые для общего блага... Он неоднократно распускал палаты представителей за то, что они с мужественной твердостью противились его попыткам нарушить права народа... Он поставил судей в исключительную зависимость от своей воли...» и пр. Конечно, столь скверного властителя необходимо свергнуть.

В XVII веке была изобретена пресса, вскоре начали выходить первые ежедневные газеты. В начале XVIII века в Англии разразилась «памфлетная война», в которой принимали участие такие корифеи, как Джонатан Свифт, Дэниел Дефо (на стороне тори), Джозеф Аддисон, Ричард Стил (виги) и др. Ключевым вопросом было участие Британии в затянувшейся войне за испанское наследство (1701-1713 гг.). В более широком плане речь шла об окончательном установлении институтов власти при конституционной монархии после «славной революции» 1688 года. Накал «битвы журналов» выявил многие неожиданные возможности жанра, и этот ценный опыт необходимо было обобщить, что и проделал друг Свифта - Джон Арбетнот в уже упоминавшемся трактате «Искусство политической лжи». Разумеется, это памфлет, где Арбетнот издевается над враньем обеих партий. Тем не менее, в трактате вполне компетентно систематизированы некоторые правила сочинения и распространения лжи, применимые для политической информации в целом, особенно компрометирующей. Политическая ложь, по Арбетноту, разделяется на «умаляющую, или клеветническую»; «прибавляющую» и «переносящую» («переносит виновность с истинного виновника на лицо, менее достойное»). При этом автор подчеркивает, что ложь «не должна совершенно противоречить качествам, которыми, предполагается, обладают затронутые особы». В частности, «великому человеку, о котором никто не слышал, чтобы он добровольно уплатил кому-нибудь долг, не следует приписывать внезапное возмещение убытков многим тысячам обманутых им людей». Звучит вполне актуально. Пренебрежение этим простым правилом обрекло на провал попытку нашего правительства поднять свой рейтинг, пообещав сразу же погасить все долги бюджетникам. Опыт XX века свидетельствует, что не утруждать себя правдоподобием возможно только при тотальной монополии на информацию. Украина до этого еще не дошла.

По-видимому, тогда же, в ходе «памфлетной войны», был изобретен новый прием компромата - «делегитимизация» - т. е. подача официально признанных фактов в неожиданном, компрометирующем ракурсе. Правительство тори, возглавляемое Робертом Харли (Оксфордом) и Генри Сент-Джоном (Болингброком), стремилось вывести Англию из затянувшейся и разорительной войны. Одним из основных препятствий в поисках мира был главнокомандующий английскими войсками Джон Черчилль (герцог Мальборо, легендарный «Мальбрук» из известной песенки). Талантливый полководец одерживал победы одну за другой и был кумиром англичан. Мальборо был тесно связан с вигами родственными узами и собственными интересами, Отставка кабинета вигов в 1710 г. (в том числе двух зятьев полководца) вызвала в партийной прессе шквал негодования против «неблагодарности» и «вероломства», проявленных к национальному герою. Контратаку повел Свифт в своем журнале «Исследователь», проанализировавший неблагодарность в отношении герцога. Анализ проводится очень просто: коль скоро в укор британцам виги приводили примеры из истории Древнего Рима и Греции (античность вообще была в большой моде), Свифт составил красивую сравнительную таблицу (тоже, кстати, новшество), в которой, с точностью до пенса, подсчитал наивысшую «благодарность», проявлявшуюся к триумфаторам в Римской империи «в дни ее наивысшего расцвета» и, соответственно, - «вероломство» в отношении герцога Мальборо. Автор деликатно подчеркивает, что упоминает самые «существенные» пожалования, причем лишь те из них, которыми героя наделяли «гласно, перед лицом всего мира» (аккуратные намеки на широко известное мздоимство главнокомандующего и членов его семьи разбросаны по всему тексту). Счет оказывается явно не в пользу древних, тративших на триумфатора 994 фунта 11 шиллингов 10 пенсов (с учетом жертвенного быка, расшитой тоги и лаврового венка). Джон Черчилль, герцог Мальборо, получил 540 тысяч фунтов (обширные поместья, дворцы, доходы от многочисленных должностей). «Если же у римского военачальника были какие-то побочные доходы, - пишет далее Свифт, - то их подсчет только увеличил бы разность в балансе». Автор «Гулливера» сумел развернуть вполне легитимную картину на 180 градусов и лишил приобретения герцога ореола «воздаяния благодарного отечества своему великому сыну».

III

Как это ни парадоксально, но собственно «компромат» - выброс компрометирующих сведений о политиках, группах лиц и партиях - далеко не всегда дает эффект компрометации. Общественное мнение вообще плохо усваивает новости, нарушающие привычную картину мира. Уотергейт, один из самых громких скандалов нашего века, ставший нарицательным, тянулся более двух лет (17 июня 1972 -

9 августа 1974 гг.) и на первом этапе не помешал президенту США Ричарду Никсону переизбраться на второй срок (7 ноября 1972 г). Лишь дальнейшее расследование обстоятельств взлома офиса демократической партии в гостинице «Уотергейт» и их масштабная «раскрутка» в СМИ привели в конце концов к тому, что Никсон был вынужден оставить свой пост. В похожей ситуации (Иран-«контрас») Рональд Рейган повел себя более разумно и выдержанно и, несмотря на все старания конкурентов, скандал так и не стал «Иран-гейтом».

Обыгрывание уже существующего информационного массива на поверку оказывается гораздо более действенным средством политической публицистики, чем «выброс» неприглядных подробностей. Исключения редки, но случаются и обычно относятся не к политической или финансово-экономической сферам, а к бытовой: недавний скандал с российским министром юстиции Ковалевым, заснятым в сауне в обществе разных девиц.

Несколько слов о таком специфическом явлении, как «санкционированный компромат». Его главное отличие от компромата как такового - предназначение: не воздействие на общественное мнение, а обоснование (алиби) в отношении уже принятого решения (часто - уже реализованного).

Феномен «санкционированного» компромата отнюдь не нов. В бывшем Союзе он применялся и раньше, причем в гораздо более жесткой форме: большинству «дел» о «вредителях», в том числе «московским процессам» 1936-38 гг., предшествовали массовые публикации в прессе. На некоторые из них с удовольствием ссылался в обвинительных речах Андрей «Ягуарьевич» Вышинский: «та стрелочница, которая обратилась ко мне через «Правду» и которая в 20 лет потеряла обе ноги, предупреждая крушение, организованное вот этими людьми!». /«Дело антисоветского троцкистского центра», январь 1937 г./

Очевидно, что действенность «санкционированного компромата» («СК») зависит не от реального воздействия на массовое сознание, но лишь от степени готовности инициаторов «компры» предпринять те или иные намеченные шаги. В современной Украине «СК» чаще всего использовался не столько для уничтожения соперника, сколько для оказания на него давления угрозой «оргвыводов». При злоупотреблении таким приемом его эффективность резко снижается.

IV

Разумеется, в этом кратком пособии приведены далеко не все возможности СМИ в политической борьбе, так же, как существует масса иных, помимо описанных, механизмов компрометации оппонентов (эти механизмы отнюдь не исчерпываются использованием СМИ). Однако теперь становится понятно, почему фактически без толку «выплескивались помои» в ходе парламентской избирательной кампании.

Во-первых, у организаторов «выбросов» не было времени для должной «раскрутки» своих «сокровищ»; во-вторых, компрометирующие материалы подавались неэффективно, «сенсационность» оформлялась либо претенциозной интонацией телеведущих, либо нарочитыми комментариями при публикации. Примерно половина «компры» имела все признаки «санкционированного компромата», соответственно, вторая половина приходилась на ответы обиженных.

Состояние украинского общества (важнейший фактор!) также, по-видимому, совершенно не учитывалось. Наше общество находится в стадии затянувшегося перманентного переформирования, а поскольку нет устоявшегося общества - нет и стабильного общественного мнения, на которое, собственно, и должен быть рассчитан тот или иной компромат. Одна и та же политико-идеологическая информация воспринимается в разных общественных, региональных и социальных группах совершенно по-разному.

Что касается информации финансово-экономического плана, то она также падает на неблагодарную почву. По восприятию «компры» такого рода украинскую общественность можно разделить на две неравные группы: политико-политологический истеблишмент и все остальные граждане. При этом члены «тусовки» в целом хорошо информированы и даже некоторые новые факты ничего не меняют в восприятии ими политической ситуации. Однако и широкая общественность имеет принципиально верное представление. Любопытны результаты опроса, проведенного газетой «День» и «Юкрейн социолоджи сервис» в Киеве в конце 1996 года, когда в ответах на вопрос «Кого из политиков и бизнесменов вы считаете самыми богатыми?» первые три места заняли Президент Л.Кучма, председатель парламента А.Мороз и П.Лазаренко, возглавлявший в то время правительство («День», 27.12.96). Очевидно, что позиция граждан не обусловлена каким-либо эксклюзивным знанием, но они достаточно ясно представляют себе установившуюся в нашем государстве связь между доступом к рычагам власти и финансовыми возможностями. Поэтому «страшная правда» о «даче Лазаренко» вызывала в народе недоумение - «неужели он такой бедный?». А «копать» более глубоко и широко, как это делает, например, Сергей Доренко (ОРТ) в войне против Анатолия Чубайса и «Онэксима», - невозможно, потому что сразу встанет вопрос - а куда же смотрел наш Всенародноизбранный Президент?

V. Вместо заключения. Общие замечания

Говоря о «компрометирующих материалах», я сознательно оставлял в стороне этический аспект - вопросы морали слишком деликатны и интимны, каждый политик и журналист должен решать их для себя самостоятельно. Все же необходимо отметить, что, помимо «целесообразности политической борьбы», компромат выполняет и важную очистительную функцию - как форма общественного контроля за институтами власти. Александр Гамильтон, первый генеральный казначей (министр финансов) США, сам немало настрадавшийся от разнузданности прессы, незадолго до смерти выступил в защиту свободы печати: «Если не дать простора критике должностных лиц, лучшие люди умолкнут, а коррупция и тирания шаг за шагом будут вести к узурпации и наконец в стране не останется ничего, о чем стоило бы говорить и писать, за что стоило бы бороться».

И последнее. Вначале мы уже отмечали, что для действенности компромата не имеет значения истинность компрометирующей информации. Однако в нашу эпоху относительной свободы и развитой системы коммуникаций ложь обычно быстро становится явной. Поэтому журналистам не рекомендуется слишком явно врать - по крайней мере от своего имени и в «родных» изданиях.