Из-за чего политикам удается раскалывать Украину

Сожаление и тревогу вызывает территориальное расхождение результатов голосования на последних президентских и парламентских выборах: электоральные преференции жителей двух почти одинаковых частей нашей страны за последние полтора года дважды оказывались противоположными. В декабре 2004 года в северо-западной части Украины 81 процент голосов получил Виктор Ющенко, а Виктор Янукович в пять раз меньше — около 16 процентов. А в юго-восточной части страны соотношения голосов было противоположным: Янукович получил в четыре раза больше голосов, чем Ющенко (76 процентов против 19). В марте же нынешнего года на выборах в Верховную Раду в каждой из областей северо-западной части большинство снова проголосовало за «оранжевых» (партии и блоки, поддерживавшие в 2004 году В. Ющенко), а в юго-восточной части — за «бело-голубых» (партии и блоки, в 2004 году поддержавшие В.Януковича). И соотношение расхождений больше чем за год не уменьшилось: в северо-западной части «оранжевые» в целом получили в 5,4 раза больше голосов, чем «бело-голубые» (65 процентов против 12), а в юго-восточной части, наоборот, «бело-голубые» — в 4,2 раза больше голосов, чем «оранжевые» (около 60 процентов против 14).

Впервые такая поляризация нашей страны проявилась во втором туре президентских выборов 1994 года. Тогда Украина тоже поделилась на две части — преимущественно западную, где в каждой из двенадцати смежных областей, включая Киев, большинство голосов во втором туре выборов получил Леонид Кравчук, и восточную, где в каждой из остальных двенадцати смежных областей и в Крыму большинство голосов получил Леонид Кучма. На карте (рис.1) видно, что, в отличие от нынешней ситуации, в 1994 году Черниговская, Сумская, Полтавская и Кировоградская области по электоральным вкусам своих жителей присоединились к областям восточнее от них, а не западнее.

Если сейчас, имея 52 процента всех избирателей, большей является западная часть страны, то в 1994 году, насчитывая всего 43 процента всех избирателей, она была заметно меньше, чем восточная. И именно восточная часть в 1994 году принесла победу Л.Кучме, который получил там в 2,8 раза больше голосов, чем Кравчук (73 процента против 26), тогда как в западной части, наоборот, Кравчук получил в 2,9 раза больше голосов, чем Кучма (почти 71 процент против 24).

Естественно, что уже после выборов 94-го года возник вопрос: чем же так отличаются жители двух частей Украины, что их электоральные преференции получают противоположные соотношения? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо было выяснить, с отличиями каких именно характеристик избирателей теснее всего связаны отличия в процентах голосов, полученных в разных регионах разными кандидатами. При этом важно было не только выяснить зависимость распределения голосов от определенных общественных ориентаций избирателей, но и определить, с какими социально-структурными характеристиками регионов теснее всего связаны отличия в этих общественных ориентациях и электоральных склонностях избирателей.

Анализ данных опросов, проведенных в 1994 году КМИС (Киевский международный институт социологии), показал, что в обеих частях Украины отношение к политическим свободам и к правовому равенству членов общества было фактически одинаковым, а к особенностям рыночной экономики, к частной собственности и развитию частного предпринимательства — или очень похожими, или отличалось значительно меньше, чем распределение голосов за разных кандидатов. Значительно отличались только некоторые национально-политические ориентации — отношение к членству Украины в СНГ, к отношениям между Украиной и Россией и к статусу в Украине русского языка.

Так, в западной части Украины больше было желающих исключить русский язык из официального общения, чем сделать его вторым государственным (29 процентов против 26), а в восточной части это соотношение было противоположным (3 процента против 61). Противоположным на западе и востоке было и соотношение между желающими иметь с Россией закрытые границы (с визами и таможнями) и желающими объединить Украину и Россию в одно государство (29 процентов против 15 и 3 процента против 47, соответственно). Но особенно поразили чрезвычайно однозначные показатели связи между процентом голосов, отданных в 26 регионах (во всех областях, Крыму и Киеве) за определенного кандидата, и процентом избирателей, высказывавшихся в пользу объединения Украины и России и за предоставление русскому языку статуса государственного или местного официального. Чем больше в регионе было сторонников объединения с Россией и предоставления русскому языку определенного статуса, тем больше голосов было за Кучму, и соответственно, тем меньше — за Кравчука. (Для сведущих в математической статистике: в регрессионной модели зависимости процента голосов, отданных за Кучму, от обоих указанных переменных стандартизированный коэффициент регрессии для процента сторонников объединения с Россией b1=0,74 и для процента сторонников предоставления русскому языку определенного статуса b2=0,26; при этом коэффициент детерминации R2=0,97. Коэффициенты регрессии, приведенные здесь и дальше в статье, статистически значимы на уровне p<0,01).

Следовательно, в 1994 году распределение голосов между двумя кандидатами в регионах было теснейшим образом связано с распределением избирателей на сторонников и противников близких отношений с Россией. Возник вопрос: а с чем же связана разная распространенность желания таких отношений с Россией в различных регионах? Естественно было предположить, что это связано с отличиями национального (в этническом смысле) состава разных регионов. С другой стороны, определенная связь распределения голосов с отношением к русскому языку давала основания также предполагать, что распространенность желания близких отношений с Россией в некоторой степени связана и с отличиями в языковом составе регионов. Расчеты показали, что распространенность в регионах желания близких отношений с Россией теснее связана не с их этническим, а с языковым составом: чем большей в регионе была часть избирателей, которым удобнее было общаться на русском языке, тем большей там была и часть сторонников объединения Украины с Россией в единое государство. В результате выяснилось, что распределение голосов между Кравчуком и Кучмой в регионах больше всего зависело от количества в них, соответственно, украиноязычных и русскоязычных избирателей. (Так, в регрессионной модели зависимости процента голосов, отданных в регионах за Кучму, от процента русскоязычных избирателей b=0,94, R2=0,89.)

Поскольку при этом регионы значительно меньше различались по своему этническому составу, чем по языковому, стало очевидным политическое значение лингво-этнической гетерогенности значительной части наших граждан, а именно: отличия в их этнической самоидентификации (что обнаруживается в ответах на вопрос о национальной принадлежности) и языках, в основном используемых ими в общении. В Украине эта гетерогенность чаще всего проявляется в использовании русского языка людьми, по национальности называющими себя украинцами. Доля таких русскоязычных украинцев, по данным исследований КМИС, с 1991 года (опрошено более 340 тысяч респондентов) пока что мало меняется, колеблясь на несколько процентов. В 1994 году русскоязычные украинцы составляли около 33 процентов избирателей и по своей численности уступали лишь украиноязычным украинцам, которые составляли примерно 41 процент избирателей.

Исторические факторы лингво-этнической гетерогенности в Украине в целом известны. Это более двух веков русификаторской государственной политики царской России и, после короткого перерыва в 1920-х годах, более 60 лет не столь откровенной, но, пожалуй, еще более эффективной (ввиду интернационалистского идеологического покрытия) русификаторской политики руководства бывшего СССР. Но для установления факторов отличия в электоральных преференциях важно определить, на чем базируется эта гетерогенность в настоящее время: то ли всего лишь на социокультурных привычках, формирующихся преимущественно из-за их полезности, то ли это явление психологически более глубокого уровня мотивации, базирующееся на соответствующих чувствах. Ведь не исключено, что лингво-этническая гетерогенность формировалась не только под давлением политических факторов, но и посредством личных межэтнических контактов: любви, браков, рождения в них детей, фактических биэтноров, национальность которых официально определялась и определяется только одномерно, преимущественно по национальности отца, а первичный, базовый язык, как правило, является материнским.

Опрос КМИС 1995 года показал, что в Украине только около 58 процентов взрослых — этнические украинцы из украинских семей, являющихся моноэтническими, по крайней мере, в двух поколениях, и только около 10 процентов — русские (этнические русские) из моноэтнических также, по крайней мере, в двух поколениях русских семей. Вместе с тем около 28 процентов взрослого населения происходят из этнически гетерогенных семей, в том числе — около 19 процентов из русско-украинских семей.

Чтобы выяснить, в какой мере русификаторская политика и брачная межэтническая миксация повлияли на этническую структуризацию населения Украины на уровне этнической самоидентификации ее граждан, после выборов 1994 года КМИС стал включать в опросники зондирующий вопрос (разработанный Романом Ленчовским совместно с Владимиром Паниотто), благодаря которому респондент, в отличие от опросов во время переписи населения, может указать свою принадлежность не только к одному этносу и таким образом получает возможность установить не только моноэтническую, но и биэтническую самоидентификацию. Такие данные, накопленные КМИС в опросах с 1994 по 2004 год, позволили установить, что ввиду распространенности русско-украинской этнической гетерогенности этническая структура нашего общества существенно отличается от картины, составленной по данным официальной статистики.

Так, в 2001 году, когда проходила перепись, опрос КМИС установил, что среди взрослых, которые официально числятся по национальности украинцами, каждый пятый считает себя не только украинцем, но и, в той или иной степени, еще и русским, а среди официально числящихся русскими, каждые двое из пяти считают себя по национальности, в той или иной степени, также и украинцами. И потому соответствующее разделение населения, фиксируемое в переписи, справедливо называется в сборниках официальной статистики разделением по национальности, а не по этнической принадлежности. Собственно этнический состав, который должен фиксироваться по свободной самоидентификации человека, здесь отражается лишь в первом приближении, в некотором смысле одномерно. То, что учли русско-украинскую биэтническую самоидентификацию, позволило установить, что в неодномерном отображении этническую структуру Украины составляют примерно 62 процента моноэтнических украинцев, 23 процента биэтнических русско-украинцев, 10 процентов моноэтнических русских и 5 процентов людей из других этнических групп.

Моноэтноры — те, кто идентифицирует себя лишь с одной этнической группой и не идентифицирует себя с другими, — это не всегда люди, у которых отец и мать одной национальности. В таких случаях есть основания предполагать, что это люди, для которых особенно ценна принадлежность именно к определенной этнической группе. В отличие от них, биэтноры, идентифицирующие себя в той или иной степени с двумя этническими группами, — это люди, которые либо не придают своей этнической принадлежности важного значения, либо для которых существенное значение имеют обе этнические принадлежности (последние идентифицируют себя биэтнически по собственной инициативе, а первые — только лишь когда задают зондирующий вопрос). Дальнейшее накопление соответствующих эмпирических данных позволило в 2004 году провести анализ статистических связей между параметрами этнических и лингвистических структур регионов Украины. Выяснилось, что чем больше в регионе доля биэтноров, тем больше в нем и доля русскоязычных украинцев, и что распространенность в регионах русско-украинской лингвоэтнической гетерогенности из всех составляющих этнического состава статистически значительно связана лишь с долей русско-украинцев. (В регрессной модели зависимости процента русскоязычных украинцев в регионах от процента в них русско-украинцев b=0,95, R2=0,90.)

Это побуждало, анализируя результаты выборов 2004 года, искать связь процента голосов, поданных за определенного кандидата, с параметрами не только языкового состава регионов (который был установлен для выборов в 1994 году), но и их двухмерных этнических структур, в которых отражается удельный вес украинской и русской моноэтничности и русско-украинской биэтничности. Прежде всего, логично было проверить: не по двухмерному ли этническому составу различаются те две части Украины, которые на выборах 2004 и 2006 годов предпочли разных политиков? Расчеты удельного веса трех указанных этнических групп в каждой из двух частей страны подтвердили это предположение. Так, в северо-западной части страны, где Ющенко получил значительно больше голосов, чем Янукович, а «оранжевые» — чем «бело-голубые», моноэтнических украинцев значительно больше, чем биэтнических русско-украинцев и моноэтнических русских, вместе взятых (83 процента против 14, из которых 11 — русско-украинцы). А в юго-восточной части, где Ющенко получил значительно меньше голосов, чем Янукович, а «оранжевые» — чем «бело-голубые», моноэтнических украинцев среди избирателей значительно меньше, чем русско-украинцев и моноэтнических русских вместе взятых (34 процента против 60, из которых 41 процент — это русско-украинцы).

Противоположность пропорций двухмерного этнического состава двух частей Украины фактически объясняет, почему, при сходстве социально-экономических и большинства политических ориентаций жителей обеих частей страны, национально-политические ориентации у них совершенно противоположные и базируются на национальных чувствах людей. При анализе соответствующих данных выяснилось, что именно с этническим составом регионов тесно связаны такие национально-политические ориентации, как отношение к статусу русского языка в Украине и к взаимоотношениям нашего государства с Россией и Западом. С другой стороны, от распространенности в регионах именно этих национально-политических ориентаций больше всего зависело то, как разделялись голоса избирателей: на президентских выборах — между В.Ющенко и В.Януковичем, а на парламентских — между «оранжевыми» и «бело-голубыми».

Так, чем больше в регионах сторонников предоставления русскому языку статуса второго государственного, тем больше голосов в 2004 году получил Янукович и в 2006-м — «бело-голубые». А чем больше в регионах сторонников предоставления русскому языку статуса местного официального и исключения русского языка из официального общения вообще, тем больше голосов в 2004 году получил Ющенко, а в 2006-м — «оранжевые». Похожей, только несколько слабее, оказалась и зависимость результатов голосования от соотношения в регионах тех, кто за более близкие отношения с Россией, и тех, кто — с Западом. Чем больше в регионах сторонников более близких отношений с Россией, тем больше голосов в 2004-м получил Янукович и в 2006-м — «бело-голубые». А чем больше в регионах сторонников одинаково близких отношений с Россией и с Западом и более близких отношений с Западом, тем больше голосов в 2004 году получил Ющенко, а в 2006-м — «оранжевые».

В целом, проведенный анализ показал, что в итоге проценты голосов, полученные и Ющенко, и Януковичем, наиболее тесно связаны с параметрами именно русско-украинской двухмерности этнического состава избирателей и, более всего, с долей в их составе моноэтнических украинцев и биэтнических русско-украинцев. В частности, процент голосов, полученных в регионах Ющенко, по всем параметрам языкового и этнического состава регионов статистически в значительной мере зависел только от двух показателей: положительно и больше всего — от процента моноэтнических украинцев, а отрицательно и намного меньше — от процента русско-украинцев. С другой стороны, процент голосов, полученных в регионах Януковичем, по всем параметрам языкового и этнического состава регионов статистически в значительной степени тоже зависел только от двух показателей: положительно и более всего — от процента русско-украинцев, и тоже положительно, но в два раза слабее — от процента моноэтнических русских. (В регрессивной модели зависимости от обеих указанных переменных процента голосов, полученных в регионах Ющенко, для процента моноэтнических украинцев b1=1,05, для процента русско-украинцев b2=-0,11; R2=0,98; в аналогичной модели для голосов за Януковича — для процента русско-украинцев b1=0,73, для процента моноэтнических русских b2=0,32; R2=0,96.)

На парламентских выборах 2006 года зависимость процентов голосов, полученных в регионах «оранжевыми» и «бело-голубыми» партиями и блоками, от параметров региональных этнических структур оказалась практически такой же, как у Ющенко и Януковича в 2004 году. Процент голосов, полученных в регионах «оранжевыми», статистически в значительной степени зависел положительно и очень сильно только от процента в регионе моноэтнических украинцев и отрицательно и намного слабее — от процента там русско-украинцев. А процент голосов, полученных в регионах «бело-голубыми», зависел положительно и сильнее от процента там русско-украинцев, и относительно слабее — от процента моноэтнических русских. (В регрессивной модели зависимости от обеих указанных переменных процента голосов, полученных «оранжевыми», для процента моноэтнических украинцев b1=1,05 и для процента русско-украинцев b2=-0,13, R2=0,96; в аналогичной модели для голосов за «бело-голубых» — для процента русско-украинцев b1=0,74 и для процента моноэтнических русских b2=0,31, R2=0,96.) Приведенные результаты обычно не означают, что распределение голосов в регионах зависело непосредственно и только от параметров двухмерного этнического состава избирателей. Но полученные результаты убедительно свидетельствуют о том, что во время и президентских выборов 2004 года, и парламентских выборов 2006 года распределение голосов в регионах от других факторов зависело намного меньше. (Ведь когда коэффициент детерминации R2 равен 0,96, это означает, что влияние иных факторов, не учтенных в регрессивной модели, объясняет только 4 процента отклонений от зависимости, представленной в модели.)

Таким образом, этот анализ убедительно подводит к выводу: политикам удается раскалывать Украину во время выборов на две части из-за того, что эти части имеют противоположное соотношение моноэтнических украинцев, с одной стороны, и биэтнических русско-украинцев и моноэтнических русских, с другой. Из-за различий в национальных чувствах большинства представителей этих этнических групп и противоположности их отношения к русскому языку и России, политики, обещающие обеспечить право пользоваться русским языком в отношениях с властью и дружественные отношения с Россией, получают значительную поддержку в юго-восточной части страны, особенно на ее Востоке. Но такие политики имеют очень незначительную поддержку в северо-западной части, особенно на ее Западе. Здесь, наоборот, больше всего поддерживают политиков, выступающих за более тесные связи с Европейским Союзом и за исключение русского языка из официального употребления по всей Украине.

Правда, это не означает, что именно отношение к России и русскому языку является основной причиной того, почему избиратели голосовали за Ющенко или Януковича, за «оранжевых» или «бело-голубых». Во всех регионах Украины людей больше всего волнуют социально-экономические, а не национально-политические проблемы. Но, как показало распределение голосов на выборах, то, кому именно люди доверяют решение социальных и экономических проблем, зависит не от различий в тонкостях социальных и экономических программ разных нелевых политических сил. Доверие избирателей, как выяснилось, зависит от разделяемых с политиками национальных чувств. Именно национальные чувства моноэтнических украинцев побуждают их больше доверять политикам, которые убеждают, что жизнь улучшится благодаря вступлению Украины в Евросоюз и защите украинского языка и культуры. А национальные чувства русско-украинцев и моноэтнических русских побуждают их больше доверять тем политикам, которые убеждают, что жизнь улучшится, если Украина откажется от намерения присоединиться к НАТО, а присоединится к союзу России и Беларуси, к ЕЭП и предоставит русскому языку статус государственного, чтобы все русскоязычные граждане могли чувствовать себя равноправными со своими украиноязычными согражданами.

Благодаря свободе слова, завоеванной во время оранжевой революции журналистами, сегодня в Украине довольно заметно распространилось осознание того, что проведение политического курса, получившего на президентских и парламентских выборах поддержку большинства только в одной половине Украины и отклоненного большинством в другой ее половине, опасно для целостности страны и развития демократической государственности. Но пока не заметно, чтобы распространялось осознание необходимости компромиссно решать национально-политические вопросы, по поводу которых «оранжевые» и «бело-голубые» защищают противоположные позиции и отношение избирателей к которым стало подоплекой политической поляризации северо-западной и юго-восточной частей страны.

Сегодня это особенно дает о себе знать, когда речь идет о статусе русского языка. На фоне противостояния двух крайних позиций — предоставления русскому языку статуса государственного и исключения его из официального употребления во всей стране — реальные возможности власти, полученные на местных выборах, подтолкнули «регионалов» к введению русского языка как второго официального в тех областях, где именно этот язык является более удобным для большинства жителей. Казалось бы, для политиков, заботящихся о развитии целостной политической нации, появился благоприятный повод предложить лидерам юго-восточной Украины конструктивный компромисс: отказаться от борьбы за официальный статус русского языка во всей стране в обмен на отказ от борьбы за исключение русского языка из официального употребления во всей стране. Но, к сожалению, пока ни одна, ни другая сторона таких предложений на политически ответственном уровне не выдвинула.

Обеспокоенность украиноязычных украинцев за состояние украинского языка нельзя не понять. Сегодня только в Западном регионе украинский язык более привычный, чем русский, почти для всех жителей — для 98 процентов. Более привычным украинский является для подавляющего большинства и всей северо-западной части — почти для 79 процентов ее жителей. Но в юго-восточной части ситуация совершенно иная — украинский язык более привычен, чем русский, лишь для 8 процентов жителей, а для 92 процентов привычнее русский.

Нет сомнений, что такая ситуация в значительной степени является следствием исторически продолжительной политики русификации. И поэтому нельзя не понять украиноязычных украинцев, из которых подавляющее большинство (около 82 процентов) не поддерживает предоставления русскому языку статуса второго государственного. Выступления определенных политиков за предоставление ему такого статуса со ссылкой на то, что русскоязычные граждане составляют не менее половины (около 53 процентов) населения, кажутся справедливыми только в формально-правовом плане. Реально это означало бы обязательное изучение и владение русским языком государственных служащих даже в Западной Украине, где этим языком пользуется около двух процентов населения. На фоне недавней истории «советизации» этой части Украины русскоязычными «комиссарами» и «энкаведистами» с началом Второй мировой войны и после ее окончания — навязывание русского языка как второго государственного большинством жителей Западной Украины не может не восприниматься как насилие и как оскорбление украинской государственности.

Но ведь история юго-восточной части Украины складывалась иначе. Именно здесь из-за распространения родственных и дружеских отношений, которые в большинстве своем возникали в повседневной жизни между украинцами и русскими (несмотря на известные из истории стычки и битвы между ними в древние времена), зародилась русскоязычная украинская культура, фактически — общее дитя двух культур — украинской и русской (вспомните хотя бы такую мировую звезду этой культуры, как Гоголь). И даже если бы только вследствие насилия родился этот ребенок, то и тогда непристойно было бы относиться к нему как к такому, который не имеет права на жизнь. Но ведь было не только насилие. Были и любовь, и взаимное уважение, и помощь друг другу в трудные времена. А отношение некоторых этнически радикальных политиков к этой биэтнической культуре подобно тому, каким в минувшие века было отношение к незаконнорожденному ребенку. И это не может не оскорблять чувств носителей этой культуры — русскоязычных украинцев. Особенно, когда во имя защиты украиноязычной украинской культуры некоторые властные политики выступают против права русскоязычных граждан пользоваться своим языком в общении со своей же местной исполнительской и судебной властью.

Если ставить в такое неравное положение в отношениях с местными властями украиноязычных и русскоязычных людей — неужели это будет способствовать консолидации граждан Украины как равноправных членов единой политической нации? Разве это будет вести к нашему единству? Разве не наоборот, не к углублению различий между преимущественно украиноязычными Западом и Центром и русскоязычными Югом и Востоком? Ведь только в Западном регионе существенная часть жителей (около 40 процентов) высказывается в пользу исключения русского языка из официального употребления во всей Украине. А уже в Центральном регионе приверженцев такой политики менее 22 процентов, на Юге — 8, а на Востоке — 3 процента.

Заботясь о единстве Украины, опасно закрывать глаза на то, что борьба против предоставления русскому языку статуса местного официального — это борьба за лишение значительной части граждан Украины тех их прав, которыми они привыкли пользоваться почти всю их жизнь. И потому эта борьба фактически ведет к разъединению народа Украины. И к разъединению даже самих моноэтнических украинцев Украины, так как почти треть из них (около 31 процента) — русскоязычные. Уверен, что ради консолидации нашей нации необходимо защищать национальную идею как гражданскую и политическую, а не как языково-этническую, и объединить усилия на формировании такой политической нации, по отношению к которой все граждане Украины смогут чувствовать себя украинцами — независимо от своей этнической или лингво-этнической принадлежности.

Это тем более важно, что не только отношение к языку разъединяет две части нашей страны, но и отношение к соседям. Так, северо-западная часть более склонна к Евросоюзу, чем к союзу России и Беларуси (43 процента против 39), а юго-восточная часть наоборот — значительно меньше склонна к Евросоюзу, чем к союзу России и Беларуси (21 процент против 70). Только когда предлагается сделать выбор между политикой одинаковых отношений с Евросоюзом и с Россией, с одной стороны, и присоединением к Евросоюзу, с другой, — распределение геополитических ориентаций в обеих частях страны теряет свое различие: и там, и там заметно преобладают приверженцы политики одинаковых отношений с Евросоюзом и с Россией (в северо-западной части — 51 процент против 27, а в юго-восточной — 74 против 8). Возражения против вступления в ЕС связаны с нежеланием, чтобы в связи с получением открытых (без виз) границ со странами Евросоюза Украина была вынуждена отказаться от открытых границ с Россией. При такой перспективе даже в северо-западной части приверженцев присоединения к ЕС оказывается меньше, чем приверженцев сохранения безвизовых границ с Россией — 32 процента против 39 (в юго-восточной — 64 против 15). Так что политикам, стремящимся привести Украину в Евросоюз, еще нужно или решить проблему, которую создает вхождение в Шенгенскую зону для безвизовых границ с Россией, или убедить большинство в обеих частях Украины, что такими отношениями с Россией стоит пожертвовать ради вступления в Евросоюз.

Менее всего различие между двумя частями Украины по щепетильным национально-политическим вопросам наблюдается в отношении к НАТО. Опрос КМИС показывает, что сторонников вступления в НАТО в обеих частях страны меньше, чем противников: в северо-западной части — 23 процента против 39, а в юго-восточной — 7 против 77. А когда спрашиваем, что лучше для Украины — вступить в НАТО, в военный союз стран СНГ или же не входить ни в какие военные союзы и сотрудничать с ними обоими, самую большую и практически одинаковую поддержку в обеих частях страны (57 и 58 процентов) получает позиция дружественного нейтралитета относительно обоих военных союзов. Это явно компромиссный вариант между стремлением той трети жителей Западного региона, которые хотят присоединить Украину к НАТО, и той трети жителей и Восточного, и Южного регионов, которые хотели бы присоединить Украину к военному союзу в СНГ.

В свете изложенного есть основания предполагать, что объединить две части Украины, на последних выборах заметно разошедшихся в своих национально-политических интересах, смогут те политики, которые, предлагая социально-экономические программы, не очень отличающиеся от предложенных основными политическими силами нынешнего парламента, и продолжая развитие демократической политической системы, учрежденной оранжевой революцией, вместе с тем смогут убедить достаточно весомую часть избирателей в необходимости объединиться не на крайних национально-политических позициях, а на умеренных, конструктивно компромиссных:

— безусловное признание украинского языка как единственного государственного и права местного самоуправления на введение дополнительно местного официального языка (или языков), где этого хочет значительная часть жителей;

— поддержка одинаково дружественных отношений с Евросоюзом и с Россией с сохранением свободных от визового режима границ с Россией;

— неприсоединение к военным союзам НАТО и стран СНГ и поддержка дружеского сотрудничества с обоими этими союзами.

Разумеется, этого не случится, пока не сформируется политическая сила, которая будет опираться не на один из краев Украины в противоположность другому, а на ее середину. Именно здесь меньше этнически радикальных избирателей и больше тех, кто быстрее сможет воспринять необходимость взаимной толерантности между различными этническими и лингво-этническими группами украинских граждан, настоятельную потребность в признании их равноправия и во взаимной терпимости к отличительным национально-политическим ориентациям на западе и востоке Украины — ради укрепления ее соборности и государственной целостности.