ИСТОРИЯ СЧАСТЛИВЧИКА, ЗАСТИГНУТОГО ВРАСПЛОХ

Тбилиси медленно распрямлялся после нежданной тбилисобы, в жанре которой прошла революция, московские политические умы терли виски в мучительном постижении грузинских перспектив, а мне позвонил коллега-иностранец и, словно, издеваясь, спросил: «А ты не знаешь, кто в честь отставки Шеварднадзе заказывал фейерверки?»

Я не знал, кто заказал фейерверки. Но и не удивился, услышав собственный немедленный ответ: «Саакашвили. Больше некому». А потом на всякий случай переспросил тбилисских друзей. По их тону я догадался, что они тоже не думали, кто именно организовывал салюты. Но ответ был дан единодушно и без паузы: «Конечно, Миша. Кто же еще?»

У Михаила Саакашвили еще совсем не было времени подумать, что он собирается делать с властью. История Михаила Саакашвили — это история о человеке, мечта которого сбылась, самым отчаянным образом застигнув его врасплох.

…Это, возможно, будущий вопрос для историков и биографов: тянул ли наш герой на тот собирательный образ, которым вдруг предстал волею причудливой грузинской интриги? Потому что начать надо вроде с того, что Саакашвили — это маленькая история позднесоветской золотой грузинской молодежи. Этакий мажорный мальчик — с самого начала. Не без драм, конечно. И в уходе отца еще во время беременности матери психоаналитик, конечно, усмотрит корни будущей запальчивости будущего фаворита. Уже в ипостаси депутата Саакашвили станет отвергать подарки отца, усмотрев в этом желание погреться в ореоле славы состоявшегося сына.

Однако история золотого мальчика — это, в свою очередь, также история того удивительного явления, которое в Грузии называлось национальной советской интеллигенцией. Одного потомка этой элиты Грузия и мир уже наблюдали, и звали его Звиад Гамсахурдиа: сын классика, вошедшего во все советские учебники Константинэ Гамсахурдиа, к слову, отчаянного гуляки, своим жизнелюбием тоже заслужившего ненависть сына, в любой семейной ссоре занимавшего сторону матери. В общем, Фрейд, оказывается, писал для того, чтобы его перевели на грузинский, но дело не во Фрейде, а в самой сути этого феномена советской интеллигении, который, как и вообще многое в советской истории, надо изучать в Грузии.

Она, конечно, была лояльна и обласкана. Сыгравший Сталина в «Падении Берлина» Михаил Геловани построил дом в том месте Верийского квартала — самого чудного места этого чудного города, — где впервые поцеловал свою будущую жену, великую Софико. Кому еще разрешалось жить в таком гармоническом единстве с романтическими мифами о самих себе? Тбилисское «Динамо», «Мимино», пляжи Пицунды… Кто еще так радостно встречался большой страной по любой из своих визитных карточек?

И вовсе не оттого, что некоторые вожди и лучшие друзья спортсменов происходили из этих мест. Просто все советские вожди, исполняя очередной панегирик в честь вековой дружбы с Грузией, прекрасно знали: Грузия мучительно раздвоена. Грузия не забывала ни подавления меньшевистских восстаний 18-го года, ни демонстраций после 20-го съезда под лозунгами «Руки прочь от памяти Сталина», по-сталински же расстрелянных. Грузия по уровню и качеству диссидентства не уступала ни Балтии, ни Украине, просто, в отличие от Балтии и Украины, грузинское диссидентство можно было скрыть за разговорами о вековой дружбе, что и оставалось делать. Фрондерами были все, даже самые лояльные. И, кстати, о семье Гамсахурдиа — Звиад совершил свои открытия отнюдь не в зрелом возрасте.

Саакашвили — золотой мальчик из элитной семьи. Отец Николоз Саакашвили — известный врач, впоследствии станет директором бальнеологического курорта. Мать Гиули Аласания — видный профессор-тюрколог в тбилисском институте истории. Отчим — профессор-физиолог. Дядя по материнской линии — дипломат. Дед из репрессированной элиты. Словом, та самая интеллигенция, в доме которой говорят обо всем, кроме того, что солнце для Грузии восходит на севере. Юный Михаил — на дворе начало 70-х, пик безнадежной советской стабильности — идет, разумееется, в самую что ни на есть престижную тбилисскую школу №51, вот уже канун перестройки, и приходит время поступать в институт. Миша не только талантлив, он еще и полиглот, стало быть, судьба определена — дипломатия, и с этого момента траекторией путеводной звезды Миши начинает управлять дядя, Тимур Аласания, занимающийся вопросами разоружения в ООН.

В Грузии соответствующих институтов нет, и он едет в Киев. Это, конечно, не пленительное МГИМО, но уже трамплин.

А тут приказывает долго жить великая держава. Стезя баловня судьбы из академической семьи и соответствующими связями продолжается. Грузия погружается в гражданскую войну — это, с одной стороны, с другой же — у детей грузинской элиты, как, впрочем, детей любой постсоветской элиты, принято учиться дальше и за границей. Проблем нет, тем более никто не сказал, что Миша не заслужил такой удачи. Дядя внимательно следит за успехами племянника — тот едет в Страсбург, в международный институт прав человека. Через два года он уже изучает право в Колумбийском университете и одновременно работает в крупной адвокатской конторе.

Он — везунчик, а везунчик, как правило, еще и хорош собой, пользуется успехом у женщин. Там же, в университете, он встречает голландку Сандру, в которую еще предстоит влюбиться всей Грузии. Сандра изучает грузинский — будто уже знает, что ей придется стать героиней грузинского телеэкрана. Молодая интернациональная семья Саакашвили возвращается в Грузию.

Идет 95-й год. Шеварднадзе в первый раз становится президентом. По сравнению с тем, что было еще год-два назад, в Грузии почти рай, можно выйти в город в приличном костюме и вернуться домой живым и неограбленным, и Грузия на своего спасителя едва ли не молится. Шеварднадзе призывает молодых, и кто как не Саакашвили, уже начавший вместе с Зурабом Жванией свою политическую судьбу в партии зеленых («зеленые» в постсоветье вообще были тренировочным манежем для честолюбивой поросли), должен был откликнуться? Он становится депутатом, ему 27, и он самый молодой председатель комитета — разумеется, по правовым вопросам. Он, может быть, уже о чем-то тайно грезит, но таких, как он, тьмы и тьмы. В 95-м у него рождается сын, которого нарекают Эдуардом, и, конечно, счастливый отец еще не догадывается, что через несколько лет ему, отбиваясь от досужих недоброжелателей, придется убеждать всех в том, что сын назван не в чью-нибудь честь, а в честь деда. Но пока создается «Союз граждан Грузии», партия, которую можно было смело назвать «За единую Грузию», если бы не тогдашний Шеварднадзе, всеобщий герой, в оппозиции которому могут быть только отщепенцы и коммунисты. В 98-м Михаил Саакашвили становится председателем фракции. Должность деликатная, но почетная: обеспечивать для президента большинство при голосовании. Саакашвили справляется, и Шеварднадзе продолжает делать ставку на молодых: наш герой становится министром юстиции. Идет уже 2000 год. Шеварднадзе снова становится президентом. Он действительно набрал больше всех голосов. Только для того, чтобы этот факт представлял практический интерес, пришлось, в том числе и министру юстиции, немного поколдовать с графой «количество проголосовавших».

Во власти ему осталось пребывать всего лишь год. А Джордж Сорос уже приступил к финансированию замечательной грузинской телекомпании «Рустави-2»…

Близкие к Шеварднадзе люди на вопрос, насколько неожиданным для них стало то, что случилось недавней ноябрьской ночью в сверкании фейерверков, отвечают уверенно: мы этого ждали каждый день — с самого 2001 года. Именно тогда, после гибели тележурналиста «Рустави-2» Георгия Саная, разыгрался тот кризис, в котором, как казалось, Шеварднадзе опять всех мастерски переиграл и который на самом деле закончился только теперь — его отставкой. Саакашвили и Жвания, которые уже, кажется, окончательно раскусили игру президента в объявление их преемниками, решили начать собственную игру.

Нет, конечно, никакой наш персонаж не Жириновский и уж, конечно, не Звиад. Ему просто снова повезло — он сразу нашел образ, тем более что природа его, в отличие от гораздо более искушенного Жвании, наделила изрядной харизмой. Грузия эпохи позднего Шеварднадзе оказалась лабораторно чистым полигоном для отработки идей социального порядка, что и принялся осваивать Саакашвили. Наркоманы? Гнать отовсюду по первому подозрению, и министр Саакашвили сдает кровь на анализ. Нарождающиеся олигархи? Тоже гнать и раскулачивать. Чеченцы в Грузии? Гнать. Российские военные базы? Никаких баз, ведь курс в НАТО.

Он был искренен, хоть олигархи — его же коллеги, с которыми он в неплохих отношениях, да и стали они олигархами в то время, когда именно он и отвечал за чистоту юстиции. Но судьба сделала его трибуном, а трибуну можно все. Что нисколько не мешает ему быть светским и обходительным, пусть чуть провинциальным, но — с дипломами Страсбурга и Колумбийского университета. Он уже понял, что может выиграть — это и случилось в 2001 году. Тогда все на самом деле и началось. Хотя он явно еще не думал о заказе на фейерверки — по крайней мере, на нынешний ноябрь.

Собственно говоря, с формальной точки зрения, эти выборы главного вопроса о власти не решали. Речь шла лишь о том, кто сможет воспользоваться парламентом как инструментом триумфа в 2005 году, когда и должен был встать вопрос о новом президенте Грузии. Сам Шеварднадзе на президентские продолжения не претендовал. Но, поскольку без власти он себя не мыслил, он готовил для себя новый пост. Не президентский, но вполне достаточный для того, чтобы, во-первых, по-прежнему держать руки на главных кнопках, а, во-вторых, чтобы элита, которая большей частью состояла из представителей его семьи и ее преданных друзей, за нажитое благополучие не беспокоилась. Называться этот пост мог как угодно, хоть председателем новообразованного сената, но для этого требовалась конституционная реформа, которую без парламентского большинства не проведешь.

Словом, поражение на парламентских выборах практически лишало Шеварднадзе возможности политических продолжений после 2005 года.

Но и для оппозиции вопрос стоял так же остро — ей тоже нельзя было проигрывать парламентские выборы. Конституционная реформа по Шеварднадзе ставила крест на всех проектах ее взлета. Любой харизме в этой ситуации без парламентского большинства цена была не больше лари.

Словом, речь поначалу шла лишь о том, чтобы на последнем отрезке дистанции, явно спринтерской, занять самое выгодное положение для старта. Тем более что на дистанции лидеры оппозиции должны были, возможно, не столько бороться с дряхлеющими чемпионами уходящей эпохи, сколько оттирать локтями друг друга.

Здравые голоса подсказывали Шеварднадзе идею: да черт с ним, с этим Саакашвили, давай признаем его победителем, и он немедленно успокоится. Скорее всего, так бы и случилось — статус победителя выборов Саакашвили вполне бы устроил, и дальше вопрос стоял бы только в том, как можно свой успех развить и закрепить. Он не требовал отмены выборов — он ждал лишь объявления себя победителем.

Шеварднадзе не рискнул пойти на это — но в тот момент еще, кажется, никто не догадывался, что он тем самым проиграет все. Саакашвили где-то на половине кризисной дистанции, оглянувшись на толпу, которую до него удавалось собрать только Звиаду, вдруг понял: эпоха обваливается гораздо быстрее, чем он рассчитывал, значит, надо решаться. Ждать 2005 года, как призывают соратники? При его политических подходах до 2005 года можно и не дотянуть, и толпа может прореветь совсем другое имя. Шанс действует только сегодня.

О том, что делать с властью, которая буквально рухнула на него, у Саакашвили времени не было. Но завтра может стать неактуальным и сам вопрос. Саакашвили долго не раздумывает.

В Тбилиси едет Игорь Иванов. У него установка: не допустить отставки Шеварднадзе. Соратники Саакашвили, Жвания и Бурджанадзе, приветливо улыбаются российскому министру — им тоже не очень нравится идея таким блицкригом проиграть Саакашвили. Но они уже ничего не решают. Самое забавное, что Иванов, похоже, искренне удивился тому, что Саакашвили не уступил.

И Москва обиделась, чего и не скрывает, заявляя почти открыто: раз вы собираетесь выбирать в президенты Саакашвили, не считаясь с нашими московскими интересами, то не обессудьте. И в Москву уже летят грузинские мятежники — лидеры Аджарии, Абхазии и Южной Осетии. Но и здесь тройственной встречи не получается: неприятия нового грузинского фаворита еще недостаточно для создания единого антитбилисского фронта.

Саакашвили, конечно, еще наживет себе немало проблем — тем, что уже сказал, и тем, что еще непременно скажет. Дело даже не в Аджарии, которая постепенно являет готовность искать компромисс — долго с Грузией при закрытой границе она не протянет и сама. Дело в том, что элиты как таковой при Шеварднадзе не сложилось, к ней не приросли даже губернаторы, которые, хоть и назначались Тбилиси, но, по сути, всего лишь заключили с ним негласный договор: мы поддерживаем, вы не вмешиваетесь. В способности заключать долгосрочные договоры Саакашвили до сих пор замечен не был. Пока все локальные компромиссы — дело рук его более взвешенных коллег, Жвании и Бурджанадзе. Но сумеет ли он надолго договориться с ними? Ведь еще в сентябре Саакашвили обвинял Жванию в том, что он только и ждет приветливого знака из президентской канцелярии. Что, впрочем, тоже было не совсем неправдой.

За полгода до выборов я спрашивал главных действующих соискателей грузинского успеха: оценивают ли они риски оказаться на следующий день после победы в том бункере, из которого однажды уже выкуривали Звиада? Собеседники в ответ даже немного обижались: что ж, дескать, вы нас совсем за идиотов держите — кто же в такой ситуации позволит себе об этом не вспомнить? И только Саакашвили насмешливо улыбался: ну вот, и вы поверили в этот блеф, распускаемый Шеварднадзе.

Судя по всему, если у него и было время что-то после своего триумфа переосмыслить, то в первую очередь ответ: он не Звиад хотя бы потому, что ему придется властвовать не только после Звиада, но и после Шеварднадзе, который, что ни говори, все-таки сделал немало, чтобы его политические дети пришли к власти по-голландски — ведь сама «революция роз» оттуда, с родины будущей первой леди. Он вообще, скорее всего, не будет сильно менять стиль, которому научился — и будет продолжать учиться у грандиозного тезки своего сына. Ничего другого не остается, слишком уж врасплох настигла его сбывшаяся мечта.

Поэтому он пока — чистый лист, или, точнее, лист ожидания, на котором каждый может рисовать понравившийся ему образ. Сам Саакашвили еще ничего не выбрал — было не до того. Да и не из чего выбирать. Никаких идейных пристрастий он не обнаружил. Ему пока все равно, кем быть — хоть левым, хоть правым, хоть либералом, хоть кейнсианцем. Три образования, четыре языка, голландка-жена и сын по имени Эдуард.

Но совершенно точно есть один образ, которому придется соответствовать. Потому что здесь Саакашвили — по-настоящему первый. Ведь, захватив парламент и госканцелярию, он прорвал еще один фронт.

Один коллега как-то очень точно назвал СНГ содружеством поддерживающих друг друга президентов. Эти президенты могут друг друга не выносить, ссориться по поводу флота, газа или укрывательства боевиков. Но едва речь идет о стиле сохранения власти, все эти мелочи мигом растворяются, потому что объединяет их не газ. У каждого — своя стабильность и вертикаль власти, у каждого по-своему управляемая демократия и своя операция «Преемник», потому каждый предсказуем, и в любую минуту может рассчитывать на помощь коллег. Им хорошо на саммитах СНГ — они свои.

Их тбилисская революция тоже застигла врасплох. Саакашвили, каким бы он ни был, своим не будет. Более того, он станет напоминанием каждому. Сначала Кучме, потом Назарбаеву, далее по списку до самых интересных фамилий. Видимо, это и имеется в виду, когда говорят: «прозападный политик».