ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Через год желающие смогут отметить двадцатилетие прихода к власти в СССР Михаила Горбачева. С него, собственно, все и началось. В смысле свободы, демократии и гласности. Он же отменил глушение радиоголосов с Запада. В Киеве на этой неделе все эти самые голоса фактически прекратили вещание.

Во-первых, я хочу публично принести извинение человеку, который управляет информацией. У него должность такая — начальник управления информацией администрации Президента. Зовут его г-н Васильев, и я взял у него полуторачасовое интервью для «Громадського радіо». Но теперь о сказанном начальником управления никто не узнает, потому что не услышит.

Наверно, надо попросить прощения у Сашка Кривенко за безмолвие «Громадського радіо» в целом и у Сергея Набоки за тишину «Радио Свобода», в частности. Оба они, если уж сами не рожали эти проекты, то точно принимали роды. Но тут прощения надо просить уже в другой тональности и пребывая в другом настроении. Может быть, следует попросить прощения у всех ушедших от нас коллег. Потому что все они были бы против, я уверен, того, что киевляне не смогут слушать ни Би-би-си, ни «Немецкую волну», ни «Голос Америки», ни «Свободу», ни польское радио, ни «Громадське радіо» и вообще радио «Континент». Я почему-то думаю, что все киевляне, почти без исключения, даже те, кто никогда не слышал этих волн и станций, были бы против того, чтобы те, кто слушал, слушал бы и в дальнейшем. Речь тут может идти не только о политике, но и, например, о джазе. Где теперь любители джаза будут слушать бибисивский «Джаз-FM» — неизвестно. Раньше было известно, что на «Континенте». «Континента» нет, его заглушили, закрыли, убили, и надо, может быть, в честь его смерти прослушать на какой-то станции «Оду радости» Бетховена. Это официальный гимн Европы, но исполнить его, то есть радоваться, могут те, кто против свободы информации и, следовательно, против Европы.

И вот получается, что почти все за то, чтобы слушать, но пару десятков людей против, и все уже не слушают. И даже негде прослушать «Оду радости», потому что неформат для «Шансона» или «Апельсина». Я очень стараюсь быть неэмоциональным, но в конце концов, конечно, сорвусь. Я также пытаюсь быть рациональным, но у меня не получается. Эмоции вроде известного «подонки высшей меры» или «Україна гине», или «новое наступление на демократию» ничего не дадут. Точно так же, как и холодно-рациональные разговоры с Национальным советом по телевидению и радиовещанию, с судами, с теми, кто управляет частотами и информацией, тоже ничего не дадут. Да, Сергей Шолох, президент и хозяин «Континента», пребывающий сейчас в бегах по Европе, виноват во многом сам. И у него правильно отобрали лицензию, и правильно запретили вещать, и правильно выиграли суды, и опечатали помещение. И если допустить, что все правильно и «Континент» не прав, то все равно непонятно, при чем тут слушатели. Точно также пребывая в уверенности, что антисемитизм — это что-то ближе к животному миру, нежели к человеческому, и авторов, главных редакторов и других ответственных лиц в «Сільських вістях» необходимо немедленно поставить к стенке и рядом еще поставить Шолоха и Порошенко со своим каналом, то все равно не ясно, при чем тут слушатели, читатели, зрители, при чем тут журналисты всех вещателей, фактически закрытых на этой неделе, при чем тут десятки и сотни производителей программ, которые теряют смысл работы и сотни тысяч или миллионы потребителей, которые теряют информацию?

В эти дни я слышал много слов от коллег. Это были такие вялотекущие дискуссии. Смысл их сводился к тому, что Сергей Шолох сам виноват и подставился. Видимо, этот факт можно признать как факт. Сергей там много чего понарушал, чем, конечно, сделал борьбу за «Континент» делом не совсем благодарным. Но почему те, кто играет с властью в информационные поддавки все время выигрывают право на эфирное вещание. У власти всегда есть возможность умертвить любого теле- или радиовещателя, предъявив претензии по поводу не вполне чистоплотной лицензии или языкового режима. Но подавляющему большинству эти претензии не предъявляются. Любите нас по-любому, говорит власть, пойте песни на своих станциях о «трех кусочеках колбаски», или «у меня мурашки от моей Наташки» (это, видимо, речь о лобковой вши), но любите. Показывайте что-то не совсем качественное или даже немножко с душком по ТВ, но любите. Можете даже с утра до вечера говорить об убийствах, расчлененных телах, катастрофах, лавинах и пожарах, но только не говорите серьезно о социальной сфере или политике в полном объеме. То есть говорите любя нас, любимых нами. В том самом интервью с г-ном Васильевым, которое было запланировано к эфиру на этой неделе, он высказался в том смысле, что народу о политике слушать неинтересно. И надо сказать, он был прав. Политика привлекает специально сконструированных людей. Но в Киеве зарегистрировано более 20 FM радиовещателей — и все они, кроме «Континента» и «Радио эры», — музыкальные ящики. То есть пропорция 20 к двум. И, может быть, этим 10 процентам политика интересна?

Вполне возможно, что пример зачистки Киева окажется заразительным для всех других регионов и в конце концов закроют «Пятый канал», который скорее похож на радио в телестудии. Но там хоть что-то необычное можно узнать. В принципе, все это очевидно, даже не невероятно. И уже всем ясно, кто виноват, но не ясно, что делать. Если вспомнить вялотекущую дискуссию вчерашнего дня, то многие склоняются к тому, что делать нечего, в связи с чем большинство организаций от Союза журналистов и до «Хартии 4» никак не прореагировали на случившееся. Конечно, не без того, чтобы еще существующие под луной, то есть под покровом ночи издания и вещатели, не высказались.

Второй вектор дискуссии — это реакция Запада, которую все ждут, но которая, видимо, будет не такой всеобъемлющей и массовой вот почему: предположим, какой-то польский или немецкий, или британский (надо сказать, что на вчерашний день американцы уже отреагировали именем Государственного департамента, который с недипломатической жесткостью потребовал от Украины «остановить беспрерывную кампанию против независимых медиа») замминистра иностранных дел получит информацию, что в Киеве закрылась станция, где вещало радио его страны. И он, понятно, спросит, как общественность реагирует, и получит ответ, что она молчит. И о реакции журналистов он получит аналогичный ответ. «Ну если им это не надо, то мы тут при чем», — подумает этот замминистра и сразу забудет о случившемся.

Конечно, власть лукавит, когда говорит, что все было по закону. То есть в той части, что по закону, вполне может быть, что не лукавит, но в той части, что мы, мол, за плюрализм, очевидно, лукавит. Если бы не лукавила, то сказала бы: «У Шолоха мы радио забираем. Это окончательный вердикт, и точка. Но поскольку мы любим плюрализм и потребителей информации, то поручаем Нацсовету, чтобы тот поручил «Укрчастотнагляду» найти FM-возможности для всех разговорных вещателей». И не надо говорить, что всегда есть средние волны, на которые могут якобы уйти все западные радиоголоса. Потребитель любит слушать радио, а не прислушиваться к нему. В принципе можно предложить всем вещателям перейти на азбуку Морзе, а потребителям ее, наконец, выучить и получать в таком виде информацию. Некоторые горячие головы предлагают использовать голубинную почту для неофициальных новостей. Но я против. И думаю, что мэр Омельченко тоже. Представьте себе, во что превратится город? Правильно, в горы голубиного помета. И кто это будет чистить? Опять правильно. Я бы тоже предложил это делать тем, кто не хочет, чтобы люди знали больше, лучше ориентировались и делали бы правильные выводы. А их, этих не желающих, немного, так что работать придется по очистке города тщательно и долго. Все-таки европейская столица.

Но шутки в сторону, ситуация невеселая. Я заканчиваю на такой вопросительной и очень личной ноте. Думал ли я в 1989 году, когда с трудом рождался как журналист Би-би-си, одиноко передвигаясь по моему городу, внутри созданной тогдашней властью атмосферы подозрительности, ненависти и даже иногда шипения КГБ, что через 15 лет все это так мило закончится. Думал ли я 15 лет назад, находясь почти в полном вакууме изданий и коллег, что окажусь в начале XXI века в таком же вакууме и при таком же властном шипении. Думал ли я об этом тогда — спрашиваю я себя сегодня. И вы знаете мой ответ: «Я не думал».