Железная матушка Меркель

Когда в 1995 году Ангела Меркель прибыла с рабочим визитом в Украину (в статусе министра экологии), мало кто предполагал, что видит перед собой будущую вершительницу европейских судеб. Излишняя лохматость и слишком живая мимика лишали ее обязательной для украинского политика солидности. Она свободно говорила по-русски и по-английски, живо интересовалась перспективами Чернобыльской АЭС и даже посетила ее вместе со своим тогдашним украинским коллегой Юрием Костенко. В самый разгар переговоров на ЧАЭС, руководство которой убеждало немцев в ее безопасности и полном соответствии европейским стандартам, случился конфуз. Под одним из чернобыльских руководителей вдруг с треском поломался стул, и чиновник с грохотом повалился на пол. Если верить в политические приметы, это был плохой знак — и для Чернобыльской станции, которую вскоре таки пришлось закрыть, и для украинско-германских отношений в целом. Впоследствии политический стул не раз и не два ломался под Украиной, приведя нас туда, где мы находимся сейчас, — на самую обочину европейской политики.

Однако все по порядку. В эти осенние дни Ангела Меркель по праву празднует победу. Один из популярнейших в стране политиков, немецкая матушка, как ее называют в прессе, уверенно, хотя и не триумфально, переизбралась на новый срок. Ее победа была так очевидна, что выборы заранее прозвали валиумными, а телевизионную дуэль между Меркель и ее соперником Франком-Вальтером Штайнмайером окрестили телевизионным дуэтом.

Широкая коалиция христианских демократов во главе с Меркель и социал-демократов — со Штайнмайером, которая вот уже четыре года находилась при власти, оказалась парадоксальным и не совсем здоровым союзом. Она не добавила популярности ни первой, ни второй партии. В то время как личный рейтинг матушки неуклонно рос, немецкая «ширка» размывала консервативный электорат ХДС/ХСС и, особенно, левый электорат СДПГ. Находившиеся при власти обе «народные партии» были вынуждены идти на постоянные компромиссы, которые часто воспринимались их избирателями как гнилые. Соответственно возникло массовое перетекание правых избирателей к свободным демократам, а левых — к зеленым и неокоммунистической Левой партии. Результат не замедлил сказаться на выборах 27 сентября. СДПГ получила 23% — наихудший результат за всю послевоенную историю. ХДС/ХСС, в свою очередь, набрали 33,8% голосов (худший результат за последние 40 лет), однако уверенно сохранили власть за счет триумфа свободных демократов.

Поскользнулась партия, но не Меркель, которая не просто удержалась при власти, но и получила наиболее желанный для нее формат коалиции: ХДС/ХСС — с одной стороны и Свободная демократическая партия (СвДП) — с другой. То есть именно тот расклад, к которому христианские демократы привыкли за 16 лет правления Гельмута Коля. Меркель стала сильным лидером слабой партии, и ей будет противостоять в бундестаге еще более слабая оппозиция. Партнер Меркель по коалиции — Гидо Вестервелле, которого она отлично знает с 1994 года и с которым превосходно ладит. Чего еще желать политику?

И тем не менее сам факт дальнейшего пребывания Ангелы Меркель у власти не должен вводить в заблуждение. Новый формат коалиции неизбежно повлечет и новый формат политики. Если раньше Меркель была вынуждена лавировать между политическими флангами и быть всеобщей любимицей, то теперь она сама должна стать флангом и проводить политику более жесткую, консервативную, а значит, и менее популярную, особенно в условиях кризиса. Впереди почти неизбежное снижение налогов, сокращение социальных программ и, не исключено, самый сложный вопрос немецкой политики — пенсионная реформа. Образно говоря, матушка должна будет стать железной леди. Насколько гладко пройдет для нее этот переход, покажет время.

Интересная трансформация ожидает и главного партнера Меркель по коалиции — 47-летнего Вестервелле, которого прочат на место вице-канцлера и федерального министра иностранных дел. «Новый бойфренд Ангелы», как со злой иронией окрестила его пресса (Вестервелле не скрывает своей нетрадиционной сексуальной ориентации), вот уже 15 лет пребывает на высоких должностях в большой политике, но еще ни разу не занимал постов в правительстве.

Несмотря на лавры спасителя свободных демократов и абсолютного победителя нынешнего избирательного сезона, отношение к Вестервелле в Германии слегка снисходительное. Он считается сугубо внутриполитическим игроком, который никогда не экспонировал особой склонности к дипломатии. Многие язвительно отмечают, что главной целью его заграничных вояжей была испанская Майорка (классическое место отдыха немецких туристов), а также то, что ему будет трудно достойно принять эстафету от таких титанов немецкой дипломатии, как Ганс-Дитрих Геншер. При этом забывая, однако, что с наследием Геншера в свое время успешно справился Клаус Кинкель — тоже свободный демократ и тоже сугубо внутренний политический игрок, который к тому же весьма слабо владел английским и отличался просто поразительным отсутствием политической харизмы.

Как министр Вестервелле, вероятно, будет уж никак не хуже Кинкеля или Геншера. А учитывая солиднейший запас доверия избирателей, которым не мог похвалиться ни один свободный демократ в истории Германии, он мог бы замахнуться и на большее, чем просто нести эстафету «титанов». Если Вестервелле действительно выберет для себя пост министра иностранных дел в новом кабинете (а это еще не факт, ибо он может пожелать себе пост так называемого суперминистра, в компетенции которого были бы финансы и экономика), то перед ним встанут сразу несколько насущных проблем. Главная из них — роль и место Германии в единой Европе. Выступая в мае перед немецким Обществом внешней политики, Вестервелле дал понять, что не собирается делать резких движений и рвать с сакраментальной предрасположенностью Германии к выработке политики в неизменном консенсусе с Францией, Польшей и другими европейскими игроками. При этом от него можно ожидать более четкого следования именно немецким интересам.

Трудной дилеммой станет Иран. Дело в том, что свободные демократы традиционно ставят во главу угла интересы немецкого бизнеса. Соответственно они ожидают от своего лидера максимальных усилий, дабы Иран оставался открытым и благоприятным пространством для Германии — главного экономического партнера Тегерана в Европейском Союзе. Потому немцы должны будут лавировать между американским давлением — с одной стороны (а скорее всего оно будет, ибо компромисс по линии Обама—Ахмадинеджад пока не вырисовывается) и собственными «шкурными» интересами — с другой.

Несмотря на восторженное отношение СвДП к Бараку Обаме, можно прогнозировать дальнейшую эмансипацию Германии от американского влияния. По крайней мере, в ходе кампании Вестервелле активно муссировал старое требование о выводе с территории Германии 20 атомных боезарядов, по-прежнему хранящихся в городке Бюхель неподалеку от Бонна.

Что касается Турции, то в этом вопросе позиция свободных демократов несколько мягче, чем у социал-демократов. Они не отвергают в принципе возможности членства, хотя и не устают повторять, что Анкаре еще предстоит преодолеть на этом пути значительную дистанцию, в первую очередь в вопросе соблюдения прав человека. Эту же проблему якобы планируется вынести на первый план в отношениях с Россией. Однако на самом деле, если в случае с Турцией права человека, скорее всего, будут и далее использоваться как повод для блокирования ее членства в ЕС, то в отношении России все будет по-другому. Можно с уверенностью прогнозировать, что никакой «рост авторитаризма в России» не помешает Москве и Берлину и далее наращивать позитивную динамику сотрудничества. Даже если, паче чаяния, между новым немецким главой МИДа и его российским коллегой не будет такой же теплой дружбы, как у Лаврова со Штайнмайером, не беда — отношения возьмут под свое крыло Меркель и Медведев.

Украина явно не просматривается ни в первом, ни даже во втором эшелоне немецких приоритетов. Это печальный для нас факт, которому имеются как объективные, так и субъективные объяснения. Было бы иллюзией возлагать слишком большие надежды на упомянутую в программе СвДП возможность отдаленной перспективы членства Украины в ЕС. Более того, если вдуматься, то наша радость по этому поводу показывает всю безысходность положения Украины в Европе. Не избалованные европейским вниманием, мы радуемся любому, даже самому малому и незначительному знаку того, что хотя бы в отдаленном времени мы можем получить сугубо теоретическую перспективу, которая, по идее, полагалась бы нам изначально уже по факту рождения и географического расположения. На самом деле очень уж это хитрое словосочетание — «в отдаленном времени». То есть «возможно», «когда-нибудь», «если не будет других дел и ничего не помешает»…

Трудно и несправедливо во всем винить немцев. Не они нас вытеснили на обочину европейской политики. Мы оказались там сами, и вполне осознанно.

В новейшей истории было, по крайней мере, три момента, когда Украина выходила для Германии на первый план. Первый — когда в начале девяностых годов федеральное правительство ломало голову над судьбой поволжских немцев, рвавшихся вернуться из России на родину предков. Канцлеру Колю пришла в голову понравившаяся ему идея — переселить их не в страдающую от перенаселенности Германию, а в бескрайние степи южной Украины. Речь шла о незаселенной части Херсонской и Одесской областей, страдавших на тот момент от недостатка воды и неразвитой инфраструктуры.

Немцы брались инвестировать в развитие областей серьезные деньги, обещая при этом «не забыть» и Украину в целом. Перед страной открывалась пьянящая перспектива вывода отношений с Германией на долгосрочный стратегический уровень, не говоря уже о превращении Херсонской губернии в Нью-Баварию. Увы, вопрос уперся в патриотизм, честность и законопослушность народных депутатов Украины. Подобно легендарным жителям Васюков, они хором заявили: «Не пустим!». Ибо не смогли поступиться принципами и предусмотреть в украинском законодательстве положение об ускоренном предоставлении немецким переселенцам украинского гражданства. Вопрос был снят с повестки дня, поволжские немцы вздохнули с облегчением, избежав участи покорителей очередной целины, а формат отношений Украины и Германии раз и навсегда изменился. Отныне почти всегда нам что-то было нужно от них, а не наоборот.

Второй ключевой момент украинско-германских отношений наступил в конце девяностых, когда закрытие ЧАЭС стало принципиальным вопросом повестки дня пришедших к власти зеленых во главе с Йошкой Фишером. Они вписали в коалиционный договор требование немедленного закрытия и были готовы выделить внушительные средства на создание альтернативных мощностей, не говоря уже о возведении «Укрытия» над разрушенным четвертым блоком. После многолетних и многотрудных переговоров удалось достичь консенсуса по-украински: станция была закрыта, альтернативные мощности в Украине так и не появились, а вопрос с построением современного саркофага украинское государство решает до сих пор.

В третий раз Германия обратила на Украину внимание, когда в 2002—2005 годах немецкий политический бомонд был потрясен так называемой визовой аферой. Напомню, речь шла о либеральном порядке выдачи немецких виз постсоветским странам, который был введен указом Фольмера, тогдашнего парламентского статс-секретаря МИДа. Указ состоял — всего-навсего — в том, чтобы «в сомнительных случаях» не отказывать в визе. А поскольку сомнительный случай в западной консульской практике — это любая одинокая украинка (потенциальная проститутка) и любой украинец с достатком ниже среднего (потенциальный нелегал), то и количество въезжавших в Германию украинцев увеличилось в полтора—два раза. В подавляющем большинстве это были добропорядочные граждане, перед которыми неожиданно открылись доселе закрытые двери. Но разве это существенно, когда на дворе выборы, а на карте — победа?

Изначально утверждалось, что доверчивостью немцев воспользовались 10 тысяч украинских нелегалов и проституток, въехавших в Германию якобы полюбоваться Кельнским собором. Однако по мере того как скандал, подобно ржавчине, разъедал позиции Шредера, количество въехавших из Украины «нелегалов» и «проституток» раздувалось с пугающей прогрессией, пока не достигло шестизначных чисел. К маю 2005 года немецкая пресса относила к этой категории до 25% всех украинцев, въехавших за означенный период в Германию. Фольмера обозвали сутенером, Фишера — пособником бандитов. Увы, занятая предвыборными баталиями 2004 года и последующим распределением портфелей Украина предпочла не заметить, как ее публично облили грязью и смешали с землей, как из нее сделали посмешище, как ее цинично и буднично использовали во внутриполитических целях. В том же 2005 году Виктор Ющенко посетил Германию и выступил в бундестаге. Немцы дали согласие на выступление при одном условии — не упоминать в ходе визита о визовой афере. Украина покорно согласилась.

Стоит ли удивляться, что для нынешнего среднестатистического немца Украина — это страна бандитов, нелегалов и проституток, а Ангела Меркель — политик, который спас Германию от нашествия оных? Стоит ли ждать от Германии уважения или каких бы то ни было перспектив? Мы — страна, которая сама себя не уважает. Которая не умеет использовать даже те редкие шансы, что ей дает история. Которая умеет лишь клянчить и произносить пустые слова, называя их верностью европейской идее. Если европейская идея — это политическая слепота, отказ от своего достоинства и интересов, то мы ей действительно верны как никто другой.

Сегодня Германия уверенно открывает новую страницу в своей истории. Она будет вершить ее совместно со своими друзьями — Америкой, Францией, Польшей, Чехией и, конечно, Россией. А что же Украина? А Украина, похоже, и дальше будет идти по кругу, набивая одни и те же шишки.