Ежегодная итоговая пресс-конференция президента РФ Владимира Путина длилась почти четыре часа. Шла она в режиме, вполне напоминающем доковидные времена. Мероприятие проходило неподалеку от Кремля, в Манеже, где российский президент в 2018 году демонстрировал знаменитые анимации ракетных ударов по Флориде. Объявили о пресс-конференции за месяц: не было сомнений прошлого года и начала нынешнего, когда и в каком формате Путин может предстать перед большим собранием. Он выглядел бодрым и осмысленным в рамках его привычных парадигм.
Не было ковидной гибридности организации мероприятия, при которой телекамеры и большие экраны сводят воедино удаленное участие и личное присутствие: пресс-конференция проходила офлайн. Журналистов в зале было меньше чем в доковидные времена: полтысячи вместо более тысячи. Но это — вполне в рамках требований социальной дистанции. Вопросов за четыре часа было задано полсотни. Примерно так же, как в прежние времена. Однако гигиеническое распыление серебра регулярно охватывало весь зал. О чем сообщили федеральные каналы, вселяя в россиян уверенность в безопасности лидера и стабильности власти.
Большая часть конференции была посвящена внутренним вопросам, в том числе региональным. Мероприятие не превратилось в явление Деда Мороза, раздающего личные подарки по лотерее, проводимой пресс-секретарем Дмитрием Песковым. Но не было и собственно внутренней политики — комментарии Путина по ключевым вопросам звучали обтекаемо. Сакраментальный вопрос о том, сколько еще Путин собирается оставаться у власти, звучал разве что в косвенных намеках.
Внутриполитические вопросы к Путину вполне отражали общественные озабоченности — ковидные ограничения, уровень жизни, инфляция, жилье, социально-экономические ожидания от следующего года. Судя по ответам, дела в РФ обстоят в целом лучше, чем в развитых странах. Это очевидно не так, но вряд ли Путин мог бы сказать что-то иное.
Основную экономическую перспективу РФ Путин связал с масштабными инфраструктурными проектами, менее масштабными социальными программами и цифровизацией. Главное отличие подходов России от подходов развитых стран в вопросе постковидного восстановления экономики — бюджетная политика. По словам Путина, в развитых странах она слишком мягкая и разгоняет инфляцию. РФ позволить себе этого не может (официальная инфляция в РФ около 8%), поэтому бюджетная политика жесткая, а учетная ставка — высокая.
Острый социальный вопрос — ковидные ограничения. В РФ предпочитают не говорить о количестве вакцинированных. Вместо этого используется понятие приобретенного иммунитета как вследствие вакцинации, так и перенесенной болезни. По словам Путина, таких «иммунизированных» — около 60%. Накануне пресс-конференции власть вынуждена была пойти на уступки массовому сопротивлению россиян введению централизованных QR-кодов, во многом заменяющих функции гражданских паспортов. Идея ввести QR-коды на транспорте была отложена. Введение кодов при посещении публичных мест, кроме аптек и продуктовых магазинов, останется. Путин ушел от прямых ответов на вопрос, каковы перспективы новой формы электронного контроля населения.
Другой важный социальный вопрос — выполнение конституционных требований по индексации пенсий не ниже инфляции. Путин пообещал, что вопрос будет решен, но без конкретизации, когда и как. Также пообещал, что будет выровнено довольствие в рамках силовых структур.
Несколько раз Путину задавали вопросы, касающиеся среднесрочной перспективы — программ, которые должны стартовать через несколько лет, — после истечения текущих президентских полномочий. Российский президент был уклончив, ничего конкретно не пообещав. Но политические перспективы следующего года ему понятны: нужно думать не о выборах, а о социальных вопросах. Путина спросили, почему он не берет в свои сибирские отпуска в придачу к министру обороны Сергею Шойгу еще и премьера Михаила Мишустина. Ответ был: кому-то нужно оставаться на хозяйстве. То есть вопрос преемника не получил никакого развития. Как будто звучащая в российском политическом дискурсе тема транзита власти неактуальна в ближайшей перспективе.
Внешнеполитическая часть вопросов предсказуемо касалась прежде всего НАТО, Украины и немедленных гарантий безопасности, которые хочет получить Россия. Путин повторил все то, что уже говорил в последние годы и особенно последние месяцы. Его картина мира устойчива. Ее суть — Украина создана искусственно основателем советского государства Владимиром Лениным, Российская Федерация готова была принять ее независимость и развивать отношения, если бы не расширение НАТО. Это расширение — способ США сдержать развитие России и даже ее разрушить, поэтому РФ будет реагировать, с целью остановить расширение НАТО вплоть до использования военных инструментов против Украины. На вопрос, готова ли Москва гарантировать, что не нападет на Украину, Путин не ответил. По его представлениям, Украина угрожает РФ, а не наоборот.
Один из журналистов спросил Путина, понимает ли тот, что именно внутренняя политика РФ, лишающая ее альтернатив, является для нее главной угрозой. Путин ответил в том смысле, что внутренние потрясения возможны лишь в результате враждебного внешнего влияния. И поскольку РФ невозможно победить, только развалить, ее внутренняя политика такова, какова есть. Как можно было понять ход мысли Путина — расширение НАТО и «военное освоение» Альянсом территории Украины как-то связаны с попытками развалить РФ.
Вряд ли Путина можно убедить, что мир устроен не так, как ему докладывают. Но он понимает (и сказал об этом на пресс-конференции), что живет с лидерами Запада в разных мирах. Картина мира Путина не выходит за рамки российского информационного поля. Десятки раз, говоря о НАТО и Украине, российский президент восклицал: «Ну зачем они это сделали, ну зачем!». Такую эмоциональность он проявил только по двум другим вопросам — отравлению Алексея Навального, относительно которого, по словам Путина, нет ни одного доказательства и поставкам газа в Европу, которые даже превышают контрактные объемы.
Можно предположить, что острую эмоциональную реакцию Владимира Путина вызывают процессы, которых он не понимает и не имеет вариантов действий, дающих гарантированный результат. Недавно он едва не взорвался после ремарки известного российского кинорежиссера Александра Сокурова, что молодежь республик Кавказа не хочет воевать вместе с русскими против НАТО. Посыл был таков: чрезмерное благоволение федерального центра к Чечне отталкивает другие кавказские республики. Путин тогда сказал, что в РФ между субъектами федерации существует две тысячи взаимных территориальных претензий и не нужно будить лихо, пока оно тихо. Он, очевидно, не знает, что со всем этим делать, кроме как тактически маневрировать.
Точно так же Путин не понимает, почему НАТО расширилось вопреки готовности РФ поделить Восточную Европу со США и спокойно торговать углеводородами. Он не понимает, зачем Запад совершает зеленый переход вопреки доступности ископаемых источников энергии. И не понимает, почему демократические смены украинской власти не позволяют РФ восстановить контроль над Украиной. На пресс-конференции Владимир Путин дал формальный ответ на последний вопрос — этому мешает «военное освоение» территории Украины со стороны НАТО и всемогущие украинские «нацики», которые «берут в заложники» каждого нового украинского президента. Но вряд ли он сам верит, что это и есть ответ. По крайней мере, полный ответ.
Раздраженное непонимание Путиным этих процессов, с одной стороны, создает угрозу непредсказуемых военных действий. Но с другой стороны, в этом есть некоторый сдерживающий Россию фактор: действия в условиях непонимания могут оказаться слишком рискованными.
Индикатором надежды на военную деэскалацию со стороны РФ могут быть некоторые обороты речи Владимира Путина на пресс-конференции. Говоря о проблеме оккупированных территорий на востоке Украины, он использует несколько разных форм их обозначения. Наиболее миролюбивая форма — отдельные районы Донецкой и Луганской областей. Она присутствует в речи Путина все реже. Донецк и Луганск — более агрессивная, но все же умеренная форма. Наконец, время от времени Путин использует оборот «народные республики» или даже «ЛДНР». На пресс-конференции, несмотря на ультимативную констатацию невозможности вести переговоры с нынешним руководством Украины, Путин удержался в промежуточной фазе «Донецк и Луганск».
Путин объявил, что в начале января начнутся переговоры по вопросам безопасности. В США это подтвердили. Правда, назвав это консультациями. Путин не стал утверждать, что речь идет о принятии письменно зафиксированного ультиматума Москвы. В свою очередь, Соединенные Штаты уточнили, что условием консультаций является военная деэскалация со стороны России. Путин заявил, что требования РФ не должны быть «заболтаны». Но в США и НАТО уточнили, что речь идет об обычных для больших многосторонних переговоров форматах ОБСЕ и Совета НАТО—Россия. Большие переговоры не могут быть быстрыми. Более того, в Вашингтоне указали на участие в этих переговорах Украины, Молдовы, Грузии, Армении и Азербайджана.
Ситуация выглядит так, что Россия в ответ на требование срочного заключения нового пакта Молотова—Риббентропа получила в ответ предложение начать новый хельсинкский процесс. Первый такой процесс был запущен в начале 1970-х и завершился в 1975 году формированием трех «корзин» европейской безопасности, касающихся военных, экономических аспектов и прав человека. Советское руководство получило тогда право голоса в вопросах европейской безопасности, взамен согласившись, что вопрос прав человека не является внутренним делом государств.
Если новый хельсинкский процесс будет запущен, он вполне может растянуться на несколько постковидных лет, до 2025 года. Было бы, наверное, логично согласовать новый европейский акт о безопасности к 70-летию первого. Россия, определенно, хотела бы пересортировать прежние «корзины». Но если она все же втянется в такие переговоры, это позволит сбить нынешнюю волну эскалации.
Больше статей Алексея Ижака читайте по ссылке.