В основе проблем независимой Украины в политической, хозяйственной, общественной, культурной, религиозной жизни лежит на самом деле проблема самоопределения как каждого украинца, так и народа в целом. Большинство украинцев и других жителей нашей страны не прошли катарсис настоящего, глубинного, а не декларативного самоопределения. Без этого всякие выборы — и президентские, и локальные — не имеют смысла, поскольку ничего не изменят. С этим, однако, мы решительно пойдем на выборы и уверенно проголосуем за своего кандидата, даже если все его оппоненты в один голос будут утверждать, что у него нет шансов на победу. Поскольку будем не столько голосовать за победу нашего кандидата, сколько защищать нашу систему ценностей, которую только с ним можем в значительной степени соотнести.
Процесс настоящего определения своей идентичности требует полноценной, а не ограниченной системы координат. Декларативная же самоидентификация основывается преимущественно на том, что ты соотносишь себя с чем-то (нацией, религией, культурой), несущим в себе позитив, то есть с тем, что обобщенно можно назвать «даром». Например — «трудолюбивый народ, который красиво поет», или «богобоязненные люди, гостеприимные и дружелюбные», или «отважные благородные мужчины (казаки) и красивые умные женщины (роксоланы)». Однако настоящее самоопределение — это полный объем национально-культурно-религиозных признаков, исторического опыта и системы ценностей, формировавшихся на протяжении веков, а то и тысячелетий. Иными словами, это — признание наследия прошлого в полном объеме, а также оценка настоящего и попытка определить перспективы на будущее в причинно-следственной связи с прошлым.
«Полный объем» прошлого предполагает и признание негатива, поэтому обобщенно его можно назвать «бременем». Приятие «бремени» предусматривает и осознание ответственности за него. От этого нельзя ни избавиться, ни отказаться, как бы этого ни хотелось, ведь иначе не удастся создать общее видение будущего, без которого развитие практически невозможно. И даже если придумать нечто свое, этот «украинский эксклюзив» не воспримет окружающий мир, в котором нам придется жить. Осознание этого по понятным причинам пригодится тем, кто декларирует евро-атлантическое, а не СНГовско-ЕЭПовское, направление развития Украины.
Примеры лежат на поверхности. Планируя свое будущее среди народов «иудео-христианской цивилизации», украинцы должны быть готовы к ответственности и за казацко-петлюровские еврейские погромы, и за гайдамацко-волынскую резню поляков, и за соучастие в создании советской тоталитарной системы, и за коллаборационизм с гитлеровским нацизмом. Надежда на то, что все это удастся списать на «минувщину» или спихнуть на маргинес (как это было, когда отмечали 60-ю годовщину антипольской акции на Волыни, или во время антисемитской активности «Сільських вістей»), было бы непростительной недальновидностью. При этом никто не запретит украинцам стремиться к правде и объективности в изобличении несправедливости, причиненной разными режимами украинскому народу.
Самоидентификация не может также основываться исключительно на определении «врагов»: я — украинец, следовательно, ненавижу «жидов, ляхов, москалей» или я — верующий, следовательно, не переношу атеистов, гомосексуалистов, масонов. Куда сложнее определить свою идентичность в системе координат дружелюбия, например: мои друзья — русские-евреи-поляки, поскольку я, украинец, уважаю их, а они меня, признавая мои достоинства. Ведь врага себе можно определить в одностороннем порядке, а вот признание кого-то другом предполагает взаимность — то есть не только я говорю, что американец мне друг, но и американец должен сказать, что я ему друг.
В связи с этим можно предположить, что результаты всеми нами ожидаемых осенью президентских выборов будут в значительной степени зависеть от того, насколько украинский избиратель способен определить свою идентичность в различных сферах. И на это должны были бы ставить кандидаты, действительно желающие добра этому народу и этой стране.
А дело это совсем не простое, поскольку определение своей идентичности в случае с украинцами (а иногда и представителями других национальностей) вызывает ассоциации со страданиями, преследованиями, унижениями.
Многовековая дискриминация по национальному признаку — с восточной ли стороны (как царскими шовинистами, так и сталинско-брежневскими интернационалистами), с западной ли (как гитлеровскими оккупационными властями, так и администрацией Второй Речи Посполитой) — привела к формированию у украинцев не только комплекса неполноценности, но и панического, часто подсознательного страха. Лучше всего это иллюстрирует распространение таких понятий, как «местный» на бывшей под Россией территории или «тутейший» на западных землях, включая центры украинцев, проживающих ныне в Польше или Словакии. Оба этих слова являются своеобразным бегством от необходимости четко определить себя как украинца (а иногда и как еврея, гагауза, поляка, а в некоторых селах Галичины — и как русского). Отсюда же происходят и распространенные в разное время и в разных местах слова: «мы все — православные, русские, советские, славяне и т.д.».
Не менее важна и проблема с самоопределением в культурно-языковой сфере. Самоидентификация с украинским языком — это история сплошных преследований, начиная от царского «Емского указа», отрицавшего существование украинского языка как такового, через «расстрелянное возрождение», то есть уничтожение украинских писателей и представителей интеллигенции чекистами, до преследований шестидесятников за одну только постановку вопроса: «Интернационализм или русификация?» Не исключено, что «сознательное» бегство к суржику — форма бегства от потребности языкового, а значит и национального самоопределения. Ведь кто сегодня стремится идентифицировать себя с людьми, говорящими на суржике, — украинцы или русские?
Не менее проблематична и самоидентификация с конкретной Церковью. Принадлежность к Киевской церкви (будь то сегодня УГКЦ, УАПЦ, УПЦКП) — это ассоциация с инспирированными Московской церковью преследованиями со стороны российского государства (как показывает опыт — даже когда она имеет форму «коммунистической») в течение всего периода «воссоединения». На современном же этапе — это проблема самоидентификации с «легитимной» УПЦМП или со «схизматическими» (по версии московских иерархов) украинскими церквами. Дело усложняется и тем, что у многих наших современников религиозное самоопределение состоялось только на словах. Большинство из нас были атеистами и утратили осознание значимости Христовых таинств, доступ к которым дает христианство. Многие из тех, кто хотел вернуться «в лоно Церкви», попали в водоворот борьбы конфессий за влияние, а потому интересы определенной конфессии многим людям заменили осознание основных посланий христианства. В результате люди, искренне обратившиеся к Богу, во многих случаях отходят, возможно, даже не столько от самой Церкви, сколько от так называемых церковных дел.
В такой ситуации возникает соблазн вообще отказаться от идентичности «старого образца» в пользу самоидентификации с победителем, успешным человеком и т. п. Изменить (например, выбросив из своей «идентичности» все плохое или сложное, оставляя хорошее и легкое) или даже поменять систему ценностей. Но это совсем не просто, хотя бы потому, что ее формировали многие поколения наших предшественников, часто платя за это жизнью, страданием, здоровьем. Именно благодаря этому большинство людей в Украине даже теперь живет с убеждением, что, к примеру, уважение к человеку — хорошее качество, а пренебрежение — плохое.
Вместе с тем попытки изменения или подмены собственной идентичности также принесли определенные зримые плоды. В культурной сфере, например, мы получили «нового человека», который смеется над шутками Верки Сердючки или приплясывает под ритмы песен о «юном орле» или «крапиве» Михаила Поплавского. Чем заканчивается поиск «новой» идентичности путем отрицания «старой», мы, независимые журналисты, можем видеть по «метаморфозам» наших бывших уже коллег — таких, как Анна Герман или Владимир Скачко. Подобная новая идентификация может на некоторое время послужить исключительно для внутреннего пользования в Украине (или других странах СНГ), потому что ни в Европе, ни в США «новый человек» такого типа, к счастью, пока не имеет шансов стать Кем-то.
Эти люди так же активно стремятся убедить избирателя проголосовать за их кандидатов. И их «агитация» не кажется бессовестной или, по крайней мере, смешной лишь людям, имеющим проблемы с самоидентификацией, но, несмотря на это, обладающим правом выбора.
Без определения собственной идентичности выбор такого человека — лишь последствие манипуляций, мгновенных эмоций, которые легко спровоцировать политтехнологам, спецам по черному пиару, стечению обстоятельств и т. п. Лишь осознавая, «кто я», мы сможем сделать сознательный выбор «своего» кандидата. А не кандидата, который к выборам построит часть дороги, подведет к селу газ, прибавит к пенсии по 10 грн, или еще хуже — люди которого под избирательными участками будут давать бутылку водки за «правильно» отданный голос.
Человек же, для которого ценностями являются личная порядочность и всеобщий порядок, не станет голосовать за ловкача или популиста, даже если у него «стопроцентные шансы». И в то же время «гарантированный проигрыш» его кандидата не станет аргументом, чтобы голосовать за кого-либо другого. Ведь делается выбор не персон, а системы ценностей. Даже если такой человек проиграет выборы, он должен остаться с чистой совестью.
Такой человек будет голосовать за своего кандидата до тех пор, пока его шанс не станет победоносно-реальным.