В ОЖИДАНИИ «ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА»

Наверное, редкий украинец усомнится в том, что предвыборные программы кандидатов в нардепы, обращения Президента к народу, и прочее великое множество декларативных документов пишут люди в известной степени творческие. И, придавая своим опусам необходимый оптимистический настрой, писать «все будет хорошо» по десятку раз на страницу они, по всей видимости, гнушаются, считая подобный подход верным признаком скудоумия. А писать о чем-то более существенном, в силу известных обстоятельств, представляется более чем проблематичным. Вот и появилось, благодаря стараниям невидимых и неведомых тружеников идеологического фронта, великое множество «синонимов» слова «хорошо». Одним из наиболее популярных стал термин «гражданское общество».

Обороты, провозглашающие «курс на развитие гражданского общества» «государственную поддержку его институций» и даже «насущную необходимость построения гражданского общества» стали неотъемлемой частью агитационно-пропагандистской риторики политиков разного толка. Подобное единомыслие, естественно, не может не радовать. И единственным затруднением представляется то, что на вопрос о том, чем же это вышеназванное гражданское общество является на самом деле, быстрый и однозначный ответ от власть предержащих и к власти стремящихся, услышать не удастся.

Хотя будучи политиками, да и просто людьми, претендующими на эрудированность, большинство из них ответить попытается. Но широта и разнообразие определений, встречающихся в политической практике, наталкивает на определенные мысли. Государственные чиновники «гражданским» обычно именуют «общество, члены которого ощущают свой гражданский долг». Либерально-демократические деятели из числа «непримкнувших», претендуя на роль защитников свободы, изрекут, что это «общество, в котором права граждан многочисленны и неукоснительно уважаемы». Бесхитростные поклонники имиджа «простого парня» заявят что-то, легко сводимое к сентенции «когда все так, как в Америке».

Подобный разнобой можно было бы понять, если бы речь шла об отвлеченной философской категории. О всеобщем благоденствии или об идеальном государстве, к примеру. Но словосочетание «гражданское общество» — достаточно узкий научный термин, и попало оно в пропагандистские речи, в общем-то, случайно.

Является оно, несомненно, весьма и весьма неудачным переводом английского термина «civil society», который укоренился в политологии ближе к концу 60-х. Правда, слово «civil» в английском языке не имеет решительно ничего общего с понятием «гражданство» («citizenship»). А означает оно как раз все те аспекты человеческой жизни, кои государству целиком и полностью неподконтрольны. Достаточно точным аналогом тут, по всей видимости, является украинское слово «цивільний» (в значении свободный от какой-либо службы). Используемое же русское понятие (равно как и украинский его вариант) автоматически привносят смысл прямо противоположный, подразумевая как раз те сферы, в коих государство неразрывно связано с человеком, как своим гражданином.

Первоначально понятие гражданского общества появилось вследствии попыток (кстати, достаточно удачных) объяснить долголетие демократии в некоторых общеизвестных англоговорящих странах. В ходе этих попыток была определена некая сумма признаков, позволяющая говорить о том, что при их наличии вероятность деградации государственного строя к тоталитаризму или авторитаризму весьма невысока. Все они сводятся в основном к тому, что общество отделено и отдалено от государства, а граждане воспринимают последнее как неиссякаемый источник потенциальных неприятностей. Неприятности эти проистекают из того, что государство, получив от народа некоторую власть, пытается захватить ее как можно больше, при этом вмешиваясь в сферы общественной жизни, изначально ему неподконтрольные. То есть ведет себя как известное животное, которое, будучи допущенным за стол, стремится усесться верхом на этом полезном бытовом приспособлении. Граждане же, в свою очередь, всеми возможными силами этому противостоят.

Одним из наиболее ярких отличительных признаков гражданского общества принято считать наличие великого множества организованных групп интересов самого различного толка (клубы любителей домашных животных и политических дискуссий, ассоциации секс-меньшинств и аквалангистов, скаутские и пенсионерские союзы — все, что угодно). Каждая из подобных групп всеми мыслимыми и немыслимыми средствами пытается защищать свои интересы перед всем белым светом, но в первую очередь — перед родным государством.

Рычагом тут служат обещания или угрозы, касающиеся поведения на следующих выборах как общенационального, так и местного уровней. В случае малейшего притеснения кого-либо из группы срабатывает механизм, именуемый «grassroots lobby» (букв. — «лобби корней травы», то есть представителей низшего класса). Уполномоченный представитель группы немедленно связывается с обидчиком и вежливо интересуется, неужели оный, будучи, к примеру, чиновником, надеется, что можно обижать ассоциированного аквалангиста и при этом сберечь свое кресло? Если же обидчик занимает избираемую должность, он выслушает не менее вежливое недоумение по поводу своих надежд на благоприятный исход будущих выборов. Кстати, жаловаться и всячески кляузничать на чиновника аквалангисты тоже будут кому-то, занимающему избираемую должность, по возможности в той местности, где на выборах они представляют реальную силу.

Преимущества подобной системы, в общем, очевидны. Играя на индивидуальных интересах отдельных представителей государства, организованные группы обеспечивают уважение своих прав, дальнейшее их расширение, а также невмешательство в свою жизнь. Соответственно, политический режим, попытающийся неумеренно расширить свои полномочия, неминуемо натолкнется на организованное сопротивление всего населения.

Но подобная система успешно справляется не только со сдерживанием государства. Ибо во многих случаях его расширение — это не проявление агрессивного экспансионизма, а лишь реализацией желаний сравнительно большой части населения. Один небезызвестный немецкий мечтатель получил непомерные властные полномочия не в результате военного переворота, а благодаря совершенно демократической процедуре. По народной, так сказать, инициативе. Случилось это потому, что одна группа интересов (национал-социалистическая партия) получила огромное и никем не контролируемое влияние на значительную часть жителей страны. В гражданском обществе подобное представляется невозможным, ибо принадлежность к разнообразным организациям имеет множественный и неисключающий характер: ассоциированный аквалангист в большинстве случаев является еще и членом союза армейских отставников, клубным любителем темного пива, объединенным стрелком из лука, и т.д. Группы интересов как бы ведут соперничество не только за влияние на дела государства, но и за влияние на каждого отдельно взятого участника игры. В рамках подобной «многослойной» системы личность остается в достаточно стойком социальном равновесии, являющимся своеобразным «балансом влияний» со стороны разных организаций. Ибо если в среде какой-либо группы интересов (скажем, организации, защищающей права чернокожих) индивид получит какие-то радикальные рекомендации (скажем, жечь дома белых протестантов), но все остальные группы интересов, в которых он состоит (к примеру, союз отставных полицейских, ассоциация геев Алабамы и клуб любителей немецких овчарок), будут убеждать его, что это очень- очень плохо, вероятность недопущения подобного радикализма весьма вероятна.

В случае же Украины государственные мужи, ведя сладкие речи о гражданском обществе, декларируют себя патологическими альтруистами: по сути, они обещают своими руками и на своей груди взрастить своего беспощадного врага. Весьма хотелось бы им поверить, но делать этого, по- видимому, не стоит.

Таким же несмешным анекдотом выглядит и тезис о «построении» гражданского общества. Ибо вряд-ли найдется кто-то, умеющий заставить людей защищать свои интересы, если у них самих не хватает на это решимости. Или если их решимость можно перекупить дешевой колбасой или хуже того, дешевыми обещаниями. Опять-таки, этому гипотетическому «построителю» придется противостоять при этом всей государственной махине.

Только желание достойной жизни, готовность принять полноту ответственности за собственные решения и бесконечная вера в собственные силы могут толкнуть нашего человека на подобное бесконечное противостояние и превратить их в представителей гражданского общества, а не заложников каких-либо «всенародно» или «демократически» избранных хозяев.

По большому счету, частью гражданского общества при наличии такового становится каждый из нас. В момент, когда решительно и бескомпромисно противоставляет свои интересы и свою волю интересам и воле безликого и огромного бюрократического молоха, который присваивает себе право судить и оправдывать, посылать на смерть и задаривать благами, единым росчерком казенного пера меняя судьбы людей и целых народов. Имя этого молоха — государство. Существование его неизбежно. Но, наверное, никак не стоит надеяться, что железная чиновничья рука сама будет подымать людей на борьбу с собою. Или мечтать, что пара-тройка весьма гуманных законов вдруг пробудят в наших соотечественниках всеобщую решимость стать плечом к плечу на защиту своих прав и сразиться за новые вольности. Ибо каждый имеет несколько меньше свободы, чем того желает. Но не наоборот.