Развитие ВСУ: подмена понятий

Хотя на последний год приходится пик внимания отечественных политиков к проблемам армии, будущее ВСУ самими военными и большинством экспертов воспринимается без эйфории. При этом финансовая проблема не первична. Гораздо более опасными метастазами становятся подмена приоритетов, отсутствие системности и преемственности при решении глобальных задач и, в значительной степени, блокирование всяких возможностей со стороны государственной бюрократической машины.

Яйцо или курица?

Предвыборная гонка предвосхитила появление отдающей популизмом концепции форсированного перехода армии на контрактную основу. Внешне красивой и беспроигрышной для тех, кто ее озвучивал. Но на фоне растущей с каждым годом реальной проблемы обороноспособности страны — бесперспективной. Как минимум потому, что ни ускоренный переход армии на контрактную основу, ни даже резкое увеличение финансирования боевой подготовки войск не позволит изменить общую картину готовности армии реагировать на современные угрозы. Сегодня наличие вооружений и военной техники, конечно, при условии подготовки их операторов и готовности общей системы управления войсками, определяет реальные возможности военной машины. В условиях, когда ВСУ по технической оснащенности отстают уже на целое поколение от развитых армий мира, тратить гигантские суммы на контрактников, осваивающих технику прошлого века, вряд ли целесообразно. Ускоренный переход на контрактную армию предопределяет несбалансированную затратную часть военного ведомства, от которой поступательно избавлялись с начала нового века и до конца 2007 года. То есть миллиарды, добавленные на форсирование контрактной идеи, вернут армию к рубежу конца 90-х, когда 85—90% бюджета тратилось на ее содержание. Это может сделать ВСУ внешне симпатичными, но абсолютно непригодными для выполнения функций, возлагаемых на этот государственный институт. В настоящей, а не парадной профессионализации кадры и техника — величины равновеликие. Тем более что в течение нескольких последних лет были заложены основы поступательного перехода ВСУ на профессиональные рельсы.

Более того, вторая половина 2007 года внушала наблюдателям оптимизм: пошли первые бюджетные ассигнования на продвижение ключевых технических проектов. На модернизацию ударного вертолета Ми-24, истребителя Миг-29, создание многофункционального ракетного комплекса, нового базового корабля класса «корвет». Почти что революционным залпом «Авроры» прозвучало заявление президента Украины Виктора Ющенко в ноябре 2007 года о том, что государственный оборонный заказ в 2008 году должен составлять около 2,5 млрд. грн. Что фактически можно расценивать как появление внутреннего рынка продукции военного назначения, причем солидного. Конечно, это не уровень наиболее активной из бывших стран соцлагеря Польши, которая на проведение технической модернизации своих ВС в 2008 году потратит 1,6 млрд. долл. Но в сравнении с 30 млн. долл. 2006 года и даже 136 млн. долл. 2007 года цифра впечатлила. Ряд западных оборонных компаний мгновенно отреагировал на заявление: в Киев зачастили менеджеры иностранных фирм с различными предложениями — от поставок недостающих элементов вооружений до совместного производства корвета.

Но сегодня уже кажется, что они поторопились… Потому что нет никаких признаков того, что заявление главы государства не будет напоминать парус корабля во время штиля.

Приоритеты перевооружения армии

Стоит заметить, что в течение нескольких последних лет Украина заметно скорректировала и перечень приоритетов в области перевооружения. Если до 2005 года, условно говоря, 100 млн. предлагали равномерно распределить на 100 проектов, к 2007 году приоритетных направлений стало меньше десятка. Прагматизм внедрялся по всему фронту: первая редакция программы развития вооружений зашкаливала за
100 млрд. грн., последняя не дотягивала и до полутора десятков.

Между тем при выработке и корректировке приоритетов в перевооружении отечественной армии должны, но не учитываются несколько ключевых моментов. Во-первых, технические требования самих военных, то есть Генерального штаба. Во-вторых, выбор Генштабом (или при согласовании с ним) систем вооружения для перспективных закупок или создания, которые способны стратегически влиять на обороноспособность государства. Ведь та же модернизация парка боевой авиации является промежуточной стадией поддержания боеготовности ВСУ, которая при отсутствии программы закупок новых воздушных машин на рубеже 2015—2017 годов будет отвечать уровню армий-аутсайдеров. И в-третьих, возможности собственно украинского ОПК, который, несмотря на отсутствие гособорон­заказа, благодаря стабильному экспорту сохранил свое ядро.

Что касается технических требований, то они в лучшем случае касаются сегодняшнего дня и лишают ориентиров потенциальных поставщиков (среди которых основное место должно принадлежать украинским разработчикам и производителям). К примеру, за годы новой истории Украины еще никто не высказал аргументированного мнения, на каких боевых самолетах и вертолетах должны летать пилоты украинских Воздушных сил периода 2015—2020 годов или на какую систему ПВО к этому времени ориентироваться. А зря, потому что уже сегодня ВСУ и ОПК живут по разным законам. Разобщенность армии и ОПК усложняет жизнь и тем, и другим.

Украина выглядит государством, у которого нет продуманной стратегии расходования средств на оборону. Можно было бы согласиться с военным ведомством, наметившим опытно-конструкторские работы в 2008 году по 64 позициям, если бы нынешний оборонный бюджет составлял не 1,12% ВВП (при прогнозном ВВП Украины на 2008 г. 889,4 млрд. грн.), а как минимум 2,5% ВВП, или более 22 млрд. грн. В существующей же ситуации, когда даже увеличение оборонного бюджета до 13 млрд. грн. позволит, по словам нового военного министра Юрия Еханурова, «поднять зарплату военнослужащим и обеспечить увеличение строительства жилья», можно говорить о гарантированной «подъемности» не более одного приоритета. Это может быть модернизация авиатехники, или программа создания многофункционального ракетного комплекса, или создание корвета, или создание отечественного ЗРК среднего радиуса действия. О проекте Ан-70, убиваемом государством, говорить вообще не хочется. Среди приоритетов второго-третьего плана военным придется выбирать из трех-пяти проектов. Скорее всего, это будет поддержка танкостроителей и что-то еще, наподобие растянутой на долгие годы программы закупок новых средств связи, или гидролокации. Но еще более тупиковый путь — «размазать» ожидаемые 100—160 млн. долл. по всем проектам.

Еще один подводный камень — заложенные системные сбои по осваиванию средств. Даже выделяемые на бумаге средства могут появиться у разработчиков через 4—5 месяцев. Один из менеджеров украинского ОПК, разрабатывающий сложные системы оружия, рассказал, как однажды он получил деньги во второй половине ноября, причем отчитаться за них он должен был уже днем раньше. Вот почему разработчики не верят в многолетние программы — система государственного финансирования в рамках оборонного бюджета делает их невыполнимыми. Только в случае рискованного вкладывания собственных средств (на что могут пойти два-четыре предприятия в стране) или государственные программы, вынесенные за рамки оборонного бюджета и имеющие непрерывное, возможно, законодательно закрепленное финансирование, могут сдвинуть с места процесс создания новых видов оружия.

Хотя сохранение курса на полное членство в НАТО порождает противоречивые мнения о будущем украинского ОПК в контексте перевооружения, для ОПК тут больше пользы, чем вреда. При условии обеспечения заявленных бюджетных ассигнований оборонной сферы на уровне 500 млн. долл. в течение пяти-семи лет украинский ОПК, скорее всего, справится с 60—70% задач перевооружения с учетом стандартов Североатлантического альянса. Это большая часть задекларированных приоритетов: модернизация авиационных комплексов МиГ-29,
Ми-24 и систем ПВО С-300 и разработка военного корабля класса «корвет», полная замена систем связи. А при определенных условиях — создании системы многолетних программ — и разработка собственных МФРК и ЗРК дальностью до 80 км, и реанимация проекта Ан-70. Украина, являясь серийным производителем авиационных ракет Р-27 (ГАХК «Артем»), способна пройти путь шведов, израильтян и американцев по адаптации существующей ракеты для ЗРК. Ракеты «воздух-воздух» Р-27Э, поражающие цели на дальностях до 110 км, при реализации такого проекта должны быть модернизированы под ракету «земля-воздух» дальностью около 80 км. Бюджетные 15—17 млрд. грн. (а именно такой бюджет без перекосов, то есть, при выделении не менее 25% ассигнования на техническое переоснащение и модернизацию армии) при пятилетнем решении упомянутых задач позволили бы довести до уровня серийных образцов и осуществить закупки до десятка важных, но не стратегических систем оружия.

Алгоритм перевооружения

Участие же ОПК Украины в обеспечении оставшихся 30—40% вооружений и военной техники для ВСУ во многом зависит от государственного менеджмента. При выработке подходов к осуществлению совместных программ Украина, с одной стороны, могла бы воспользоваться готовностью партнеров по НАТО усилить ее военную мощь, и с другой — ликвидировать критическую зависимость от России в такой чувствительной сфере, как оборона государства. Это гораздо важнее механического перехода на контрактный способ комплектования армии. Прежде всего Украине необходимо принять закон об офсетных сделках. Решение СНБОУ и поручение президента Украины уже два года назад предписывало это сделать, но странное непонимание очевидных вещей до сих пор делает затруднительным сотрудничество с Западом. А ведь среди безусловных достижений новых членов альянса — приток инвестиций в рамках офсетных программ и приобретение западных технологий. Опять стоит вспомнить Польшу, которая в рамках только одного проекта по приобретению 48 американских самолетов F-16 (на сумму около
3,8 млрд. долл.) получит в рамках офсетного пакета порядка 6 млрд. долл. Офсетные программы позволили Польше организовать на своей территории сборку вертолетов по лицензии компании Sikorsky и сборку средств связи по лицензии компании Harris. Украина еще в 2004 году могла бы организовать на своей территории подобное производство средств связи, а многолетние усилия ОАО «Мотор-Січ» создать вертолетное производство по лицензии компании «Камов» тоже ни к чему не привели. Похоже, партнеры не очень этого хотели.

Ключевым вопросом для Украины станет решение проблемы охраны воздушного пространства. Если радиолокация и системы пассивной радиоэлектронной разведки позволяют выявлять потенциального агрессора самостоятельно, то нанесение ответного удара — за системами ПВО и истребительной авиацией. Тут стоит добавить, что многие современные российские вооружения вполне могут соответствовать стандартам НАТО, важна лишь их адаптация для обеспечения взаимосовместимости. Скажем, если ГП «Арсенал» и НПО «ФЭД» приглашены для разработок с российскими партнерами боевого самолета пятого поколения, то это вовсе не означает, что такая разработка не соответствует стандартам альянса. Украина не создает боевой авиации, но, имея почти 50 профильных заводов, могла бы производить самолет на своей территории совместно с партнером. Теоретически для Украины будет интересен тот партнер, который предложит максимально загрузить предприятия ОПК Украины. Это может быть и российская АХК «Сухой», и американский Lockheed Martin, и шведский SAAB. При выборе российского самолета необходима адаптация ряда систем, не говоря уже об упомянутом политическом вопросе зависимости. А при выборе американского или шведского дополнительной нагрузкой станут обеспечение переучивания персонала и создание новых сервисных центров, новой инфраструктуры. Если Украина научится использовать офсетные схемы, проекты могут быть сопоставимы. Победитель будет избираться в условиях открытого тендера, с учетом детального анализа того или иного предложения. И если Турция, не имевшая оборонного производства, сегодня собирает истребители F-16C и намерена производить новые F-35 JSF, причем станет поставщиком второго уровня по центральной части фюзеляжа, а в перспективе возьмется за сборку и учебно-тренировочного самолета по американским технологиям, то почему таким путем не пойти Украине?