Пропавшие с вестью

Сколько можно о них? В пресловутый «день тишины» можно и о нас. О тех, кому эта самая тишина должна быть противопоказана. О сторожевых псах демократии и ласковых котиках власти. О совершенно диких и абсолютно прирученных.

Свобода слова вновь стала востребованной темой. Впрочем, не только она. Наши «успехи» масштабны и многогранны. По версии Transparency International, Украина теперь на 134-м (среди 178 государств) месте по уровню коррумпированности в мире. Рядышком с Того, Гондурасом и Сьерра-Леоне. Согласно данным Credit Suisse, страна гордо обосновалась на предпоследней 39-й позиции по уровню благосостояния граждан в Европе, обгоняя только Молдову. Но поскольку по темпам роста доходов соседи нас опережают, имеем все шансы оказаться последними. А еще мы сразу на девять ступенек скатились в «листе» ФИФА, и отныне сине-желтая футбольная дружина обретается в середине четвертого десятка, ниже Алжира с Нигерией и чуть выше Буркина-Фасо. Куда ни кинь — всюду… блин. Предощущение погибели.

Но самым впечатляющим оказался «рывок» в рейтинге свободы слова. В табели международной правозащитной организации «Репортеры без границ» Украина одним махом преодолела сразу 42 ступеньки, приземлившись на 131 месте, вровень с истерзанным Ираком.

Скверная новость для многочисленной армии пишущих, вещающих и снимающих. Насколько многочисленной? Сложный вопрос. Данные Союза журналистов ответить на него едва ли помогут. Поскольку отнюдь не все журналисты — члены НСЖУ, и (чего греха таить) далеко не все члены НСЖУ — журналисты. Показательной может оказаться иная цифра.

Согласно имеющимся в распоряжении «ЗН» данным ОБСЕ (полученным, в свою очередь, от нашего Министерства образования), журналистов готовят в 72 вузах страны. Которые ежегодно дают путевку в жизнь более чем 10 000 (!) магистрам, бакалаврам и специалистам, прошедшим стационарную и заочную формы обучения. То есть ежегодно в медиа-среду вливаются тысячи новобранцев. Что вынуждает задаться следующими вопросами. Необходимо ли данной сфере такое количество специалистов? (И это при том, что творческие коллективы газет, журналов, каналов, студий, интернет-ресурсов регулярно пополняются не только выпускниками профильных факультетов, но и дипломированными филологами, философами, историками, педагогами, политологами. Не говоря уже о тех, кто дипломов не имеет вовсе, а таковых немало). Куда эти самые специалисты деваются? Да простят меня за резкость, но численность СМИ скоро сравняется с числом читателей, зрителей и слушателей. А количество газет скоро может превзойти число тех, кто в состоянии писать. В связи с чем решимся сформулировать еще один сакраментальный вопрос: довольно ли в стране квалифицированных специалистов, обладающих достаточными знаниями, способностями, опытом и авторитетом, дабы толково обучить неофитов азам ремесла? Кстати, не такого уж и простого.

Желание родителей «одипломить чад», готовность ректоров и деканов своеобычно порадеть «чадолюбию», стремление каждого политика обзавестись собственным медиа привели не только к повышению расценок на некоторые оказываемые услуги. Но и к обесцениванию самого понятия «журналистика».

Один видный деятель синематографа пару лет назад убеждал, что настоящее кино в стране появится после того, как отрасль переживет так называемый период вала. «Пускай снимают как можно больше. Малобюджетное, заказное, попсовое, бесталанное, любую ерунду. Когда оборот будет исчисляться десятками, появятся одна-две стоящие ленты. Количество неизбежно перерастет в качество. Закон киноискусства».

Очевидно, для медиаискусства подобная формула неприменима. Период вала обесцветил, ошаблонил, зашорил журналистику. Не только поэтому (но и поэтому тоже), она так легко утратила доверие граждан и влияние на политиков. Перефразируя Камю, можно сказать, что власть сегодня относится к нашему существованию так же, как мы относимся к существованию кузнечиков.

Потому что незадолго до этого журналистика добровольно отказалась от принципиальности, ответственности и содержательности. Такую журналистику легко растворить в шоу и танцах. Такая журналистика с готовностью продуцирует новости, которые не назовешь иначе, чем прогулкой между фактами. Она апеллирует к инстинктам и рефлексам, а не к совести и разуму. Не умеющий читать, ищет в тексте знакомые буквы. Умеющий — незнакомые мысли. Когда их нет, читающий деградирует вместе с пишущим. В том, кого воспитали как Пэрис Хилтон, никогда не проснется ни Жанна д‘Арк, ни Маргарет Тэтчер, ни мать Тереза. Какое это имеет отношение к свободе слова? На мой взгляд, самое непосредственное. Люди, для которых свобода слова не является осознанной необходимостью, которые искренно не понимают, что сие означает, сражаться за нее не будут.

Обрушение СССР началось с перестройки, а перестройка началась с гласности. Это признано всеми, кто бы как к происшедшему ни относился. Наличие масс и средств не восполняли в советских средствах массовой информации отсутствие информации. И только когда единицы сделали слово свободным всеми доступными им средствами, свобода овладела массами.

Один российский коллега горько пошутил, что у них писать некуда, а у нас — некому. Он не сильно преувеличивает. Пять лет назад главными бедами медиасферы называли причудливо и стремительно мутирующую самоцензуру, а также резкое расслоение журналистов на провластных и оппозиционных. Сегодня все несколько сложнее. И печальнее. Тех, кто не упускает шанса промолчать, все больше. Вовсе не из-за желания пролить немного святой воды на чужие жернова. Не из страха за себя, близких, коллег, издание. Из-за отсутствия желания сказать. Из-за отсутствия мысли.

Массовая журналистика перемолола личностей. Массовое перемололо личностное. А без него журналистика невозможна. Призыв «Можешь не писать – не пиши» следует адресовать писателям. Девизом журналиста должно быть «Можешь писать — пиши». Всегда есть о чем. Печально и странно, но многие, очень даже неглупые люди, искренно считают, что отсутствие телесюжета о «еловом монстре» доказывает наличие цензуры, а присутствие оного — ее отсутствие. Множество тем, требующих внимания, переживания и реагирования, остаются незамеченными.

За свободу слова надо бороться, когда ее нет. Пока она сохраняется, пускай и в урезанном виде, ею следует пользоваться. Многочисленные борцы за свободу слова (искренние и назначенные) регулярно приводят факты давления (сомнительные и вопиющие) на отдельных журналистов и конкретные СМИ. Роль власти очевидна. Но очевидно, на мой взгляд, и другое. Власть достаточно легко справляется с задачей по «одомашниванию» прессы. Она просто с выгодой для себя использует существующий порядок вещей. Она борется за себя, мы — нет. Журналистика в ее нынешнем состоянии, скорее всего, не способна на организованное и стойкое сопротивление цензуре. Которая еще, по большому счету, и не начиналась.

Журналистика — ремесло специфическое. Здесь редко приживается традиционное наставничество, механическое обучение мастерству. Журналист обучается на живых примерах. Сегодня в журналистике действительно мало ярких персонажей, способных удивить мастерством, зажечь несокрушимой любовью к делу. Обучить искусству пробуждать словом жажду свободы. В дефиците такие люди, как рано ушедшие из жизни Саша Кривенко или Тарас Процюк. Звезды, не ведающие о существовании «звездной болезни». Не ангелы, но крылатые. Слава Богу, успевшие обучить многих, едва оперившихся искусству отрываться от грязи. Не проповедью. Самим фактом своего существования. Своим подходом к делу.

При этом у нас масса заслуженных. Не обласканы званиями разве что редакторы стенгазет. И то потому, что стенгазет больше нет. К сожалению. Потому, что многим доморощенным «звездам» было негде учиться писать. Сегодня учатся писать в Интернете. Ибо он — самая короткая тропка к славе. В глазах рябит от античной бронзы во взглядах, мужественных ковбойских прищуров, томных ликов матрон. Поза, заменяющая позицию. Много пафоса, обилие словесной мишуры, бездна ненависти. Мысль в дефиците. Если, не дай Бог, наступят тяжкие времена, и сеть останется единственным внецензурным пространством, немногие способные донести весть журналисты в ней пропадут. Без вести.

Новая власть пришла в то самое богомерзкое время, когда на смену потерянному поколению в журналистике пришло растерянное. Способные подать пример подались в бизнес, политику. Или в астрал. Кто-то успешно, кто-то нет. Когда в журналистике началось массовое развращение неоперившихся душ, имевших моральное право вмешаться в аморальный процесс почти не осталось. Те, кто вчера заслуживал желтой карточки, сегодня с гордостью носят желтый билет. Сегодняшние крики в защиту тех, кто журналистской «ксивой» прикрывал «джинсовый» бизнес, отвернули от нас тех, кто завтра готов был защищать реальных жертв реальных репрессий.

Можете писать — пишите. Многие из тех, кто мог и должен следовать этому девизу, пополнили ряды штатных борцов за свободу слова. На служение движению ушло столько сил, что на конечную цель их почти не осталось. Организаций, готовых беспокоиться состоянием свободы слова — в избытке. Людей, верящих в нее, почти не осталось. Потому что вера отравлена.

Свобода слова пропала без вести. Но не умерла. Будет слово — будет и свобода.