«Отселе принуждать мы будем к миру…»

Как известно, в мире большой политики не бывает ни вечных врагов, ни вечных друзей, ни вечных союзников. Существуют лишь вечные интересы. Россия много лет упорно пытается быть исключением из общего правила. Формулу исключительности державы в свое время вывел Александр III: «У России нет друзей, нашей огромности боятся... Во всем свете у нас только два верных союзника — наша армия и флот. Все остальные, при первой возможности, сами ополчатся против нас…»

Давнишнее убеждение «царя-миротворца» и сегодня разделяют многие птенцы двуглавого орла. В том числе высокопоставленные. Приведенную выше фразу охотно цитирует великое множество российских VIP. Начиная с Путина. Экс-президент РФ, начавший свою карьеру с «победоносной войны» в Чечне, вообще имеет склонность к пространным речам об особой миссии славного русского воинства. Два года назад в своем послании к Федеральному собранию РФ хозяин Кремля с явным удовольствием процитировал философа Ивана Ильина, считавшего, что именно солдат «представляет всероссийское народное единство, русскую государственную волю, силу и честь». Владимир Владимирович точку зрения автора знаменитого трактата «О сопротивлении злу силою» горячо поддержал. Заодно поделившись амбициозной мечтой: «У нас должны быть Вооруженные силы, способные одновременно вести борьбу в глобальном, региональном, а если потребуется, и в нескольких локальных конфликтах».

Готовность увеличивать численность своих военных контингентов на постсоветском пространстве Москва в последние годы декларировала неоднократно. В мае 2003-го главковерх Владимир Путин без обиняков заявил: «Должен прямо сказать: мы рассматриваем пространство СНГ как сферу наших стратегических интересов». Менее чем через полгода мысль патрона развил глава военного ведомства Сергей Иванов: «Мы наращиваем и будем наращивать свое присутствие в странах СНГ».

Политика силового давления и силового сдерживания была и остается весьма распространенным средством ведения больших геополитических игр. Однако действенный эффект она приносит лишь тогда, когда подкреплена необходимыми дипломатическими усилиями. Кроме того, как свидетельствует недавний исторический опыт, бряцание оружием по плечу не всем. Именно гонка вооружений и кровопролитная война в Афганистане основательно подточили силы СССР, став одной из причин оглушительного краха казавшегося бессмертным Советского Союза.

Россию, в последнее время взявшую курс на серьезную модернизацию вооруженных сил, печальный опыт предшественника, похоже, не пугает. Рост цен на энергоносители позволяет последовательно увеличивать расходы на содержание «двух верных союзников» государства. А заодно и определяет суть современной российской дипломатии. Статус контролера поставок газа в Европу позволяет Кремлю делать куда более сговорчивыми многих влиятельных геополитических игроков на континенте, в первую очередь Германию, Италию и Францию. «Огромность» возможностей России в этой сфере в самом деле пугает многих из тех, кто мог бы против нее «ополчиться». Дипломатия «газового шантажа» оказалась не менее эффективной, чем дипломатия «ядерного шантажа», принесшая Москве немало внешнеполитических дивидендов. Не зря Владимир Жириновский позволил себе творчески переосмыслить знаменитую фразу Алек­сандра III: «За эти сто с лишним лет ничего не изменилось. По-прежнему у России настоящими союзниками являются только ее армия и флот. Плюс ядерные силы. Поэтому их надо беречь и лелеять».

Геополитическое одиночество державы воспринимается массой россиян как свидетельство особой исторической миссии. «Возвращающая былое величие Россия против остального мира, страшащегося ее возрождения» — примерно так идентифицирует подавляющее большинство граждан РФ место своей страны на карте мира. Российским властителям достаточно легко удается оправдать в глазах населения практически любое применение силы. Подобная поддержка носит глубоко иррациональный характер и зиждется на веками культивируемой вере в богоизбранность своего народа.

Кстати, сегодня внушительное количество влиятельных персон в РФ всерьез верят в способность страны выиграть с США спор за геополитическое господство, отрицая прямую связь между имперскими амбициями и экономическим могуществом. Любопытно, что при этом представители многочисленной российской «партии войны» часто цитируют не принадлежащего к сонму «ястребов» Вячеслава Игрунова. Лет десять назад директор Международного института гуманитарно-политических исследований заметил: «Известно много случаев в истории, когда достаточно бедные, небольшие государства завоевывали пространства и огромные, сильные, экономически процветающие, богатые государства. Таких случаев я мог бы привести множество... Например, Цинское государство, периферийное, достаточно слабое в экономическом отношении государство завоевало огромные пространства Китая… Именно поэтому я думаю, что самое главное для государства — существование некой национальной идеологии, национальной системы ценностей, ради которых живут граждане…»

Сегодня слова Игрунова, в которые он вкладывал совершенно определенный смысл, приобрели иное звучание. Тезис о возрождении славы и величия стал квазиидеологией современной России. Россияне убеждены не только в своем праве на «сопротивление злу силою», но и в своем праве определять, что есть зло и устанавливать масштабы «сопротивления».

Говоря о праве на применение силы, московские правители тщательно избегают термина «война». Российские власть предержащие в последние годы заметно обогатили активный запас политической лексики. «Восстановление конституционного порядка», «контртеррористическая операция», «сдерживающие меры». Наконец, «принуждение к миру». Особенно любят россияне идиому «миротворчество», наполняя новозаветное слово собственным смыслом. В начале века некоторые СМИ РФ договорились до того, что именовали миротворцами участников боевых действий в Чечне.

Известный эксперт, сотрудник стокгольмского Института международных проблем Лена Йонсон, отметила важную деталь: «Миротворческие мероприятия России имеют ряд специфических особенностей. Русские понятия «миротворчество» и «операции по поддержанию мира» отличаются от того, что предписывается правилами ООН и традиционному миротворчеству, и так называемому миротворчеству второго поколения. Российские операции следуют оценивать как антиповстанческие либо полицейские… Российская политика в региональных конфликтах развивалась на двух частично противоречивых мотивах — остановить вооруженный конфликт и сохранить свое присутствие…»

Подразделения 14-й армии в Приднест­ровье и 201-й дивизии в Таджикис­тане, по сути, были полноценными участ­никами гражданской войны, принимая сто­рону одного из участников. Безуслов­но, военные способствовали прекращению этих и многих других вооруженных конфликтов, вспыхивавших в разных уголках бывшего СССР в начале 90-х и час­то превращавшихся в откровенную жес­токую резню. Приняв, соответственно, сторону абхазов и приднестровцев и ведя бои с частями регулярных армий Грузии и Молдавии, российские военачальники оставляли за собой право применять силу в отношении своих союзников. Командующий российским контингентом в Абхазии генерал Кондратьев прибегал к мерам по усмирению абхазских отрядов, выходящих из-под его контроля. А командарм 14-й армии генерал Лебедь не стеснялся карательных операций в отношении не желавших подчиняться приднестровских полевых командиров.

Дислокация российских военных кон­тингентов в остывших «горячих точках» действительно отчасти служит фактором сдерживания новых войн. Но назвать эту миссию миротворческой сложно. Усмиряя участников конфликта, Россия добивалась не только прекращения боевых действий, но и сохранения своего контроля. Военное присутствие дает возможность влиять на политику государств и целых регионов. Но задачу обретения полноценного мира при помощи подобных средств выполнить невозможно.

Впрочем, наличие «умиротворяющего» контингента ВС РФ не является единственно возможным предохранителям от нового кровопролития. Примером тому может служить Нагорный Карабах. В отличие от Абхазии, Осетии, Приднест­ровья, Таджикистана, там нет бойцов в камуфляже «Тундра» с триколором на шевроне. Но нет и войны. Хрупкое перемирие зиждется, по сути, на устной договоренности властей двух государств.

Россия, в начале века взявшая курс на военную экспансию, попыталась изменить ситуацию. В 2006 году после жестких заявлений министра обороны Азер­байджана Сафара Абиева о готовности его страны «принять все меры для восстановления своей территориальной целостности, включая Нагорный Кара­бах» его коллега Сергей Иванов тут же выразил готовность прислать в самопровозглашенную республику российских носителей голубых касок. Аналогичное (и еще более настойчивое) предложение от Москвы поступило и в 2007-м.

Однако и Ереван, и Баку, в равной мере не желающие ссориться с обрастающей мускулами Россией, должного понимания инициатив Кремля тем не менее не выразили.

Символично, что за два месяца до начала боевых действий в Южной Осетии проблемы непризнанных республик и вопросы миротворчества живейшим образом обсуждались на саммите «ЕС—Россия» в Ханты-Мансийске. Западные эксперты, комментируя эти темы для европейских массмедиа, отмечали кризис российского миротворчества, неспособность Москвы конструктивно повлиять на ситуацию, прогнозировали возможность появления международного контингента голубых касок в Южной Осетии, Абхазии и Приднестровье, а также подключение Евросоюза к переговорам по Нагорному Карабаху. Спецы считали, что «европеизация» процесса наконец-то выведет его из застоя, обращая внимание на готовность руководства Грузии, Молдовы и Азербайджана поддержать подобные начинания Брюсселя. Пресса РФ на такие инициативы отреагировала привычно — «Российских миротворцев вытесняют из Южной Осетии», «Россия теряет ведущие позиции на пространстве традиционного российского влияния»…

Это было в июне. В августе российские «принудители к миру» успешно доказали свою состоятельность. Москва нын­че зорко следит за соблюдением геополитического паритета. Не так давно ответом на развертывание американских военных баз в Средней Азии стало наращивание военного присутствия России в Таджикистане, Узбекистане и Киргизии.

Наличие взрывоопасных точек на пространстве бывшего СССР россиянам по большому счету на руку. Сохраняя военный (а следовательно, и политический) контроль над этими территориями, они получают возможность активно влиять на международные процессы, извлекая из этого очевидную внешнеполитическую и экономическую выгоду. Практи­чески все проблемные регионы находятся на важных участках существующих и планирующихся стратегических транспортных, газовых и нефтяных магистралей.

Опираясь на «миротворческие» штыки, Москва может диктовать свою волю и добиваться реализации самых масштабных экономических проектов. Эмиссары Чубайса и Дерипаски, Вексельберга и Макарова — частые гости в бывших горячих точках, где им по понятным причинам чаще всего оказывают режим наибольшего благоприятствования, едва ли возможный при иных политических обстоятельствах. Люди, сидящие на пороховых бочках, оказываются более сговорчивым. Если требуется — Москва напоминает о существовании фитиля.

На своеволие и заигрывание с Запа­дом, которое позволяют себе партнеры из СНГ, Москва реагирует жестко. Открыто конфликтовать с Туркменистаном и Казахстаном Россия пока себе не позволяет. Во многом потому, что там точек, охлажденных русскими голубыми касками нет. Заявления Гурбангулы Бердымухам­медова о поддержке американского проекта строительства Транскас­пийского трубопровода и Нурсултана Назарбаева о готовности утилизировать устаревшее советское вооружение и боеприпасы совместно с НАТО Кремль принял к сведению. А вот с Ворониным, требовавшим замены российских миротворцев на международный контингент, никто особо не церемонился. Сергей Иванов был прям: «Хотят вывести? Хотеть в общем-то не вредно, ничего плохого в этом нет — в хотении». И объявил, что российское присутствие в зоне конфликта необходимо до тех пор, пока там остается собст­венность России. Имущество 14-й армии, находящееся в Приднестровье, Москва вывозить не спешит. Ссылается то на разрушенную войной железнодорожную ветку, то на нежелание руководства ПМР отдавать оружие и боеприпасы, оставленные армией Лебедя. То, что РФ таким образом нарушает соглашения, подписанные в 1999 году в Стамбуле и обязывавшие ее вывести из ПМР личный состав, вооружение и технику до конца 2001-го, Кремль не смущает. Более того, сегодня, в связи с событиями в Южной Осетии, некоторые высокопоставленные московские политики говорят о необходимости пойти навстречу пожеланиям приднестровского лидера Смирнова и увеличить российский контингент в непризнанной республике как минимум вдвое.

Сегодня оперативная группа российских войск на территории Приднестровья насчитывает около тысячи человек и включает в себя два мотострелковых батальона, батальон охраны, вертолетный отряд и подразделения обеспечения. Ныне, по неофициальной информации, обсуждается возможность увеличения численности группировки до размеров бригады.

Не миндальничали россияне и с Кари­мовым. После того как в 2001-м он резко высказался против появления российской военной базы в Киргизии, российские СМИ сразу напомнили узбекскому лидеру фразу легендарного афганского моджахеда Хекматиара: «Самарканд и Бухара — это наши города на нашей земле…». Несколько пограничных инцидентов с участием исламских боевиков сделала Ислама более понятливым. Уз­бек­ский президент, приложивший немало усилий для появления американской военной базы «Ханабад» на территории своей страны, в 2005-м под давлением Москвы потребовал ее ликвидации. А в 2006-м к использованию базы «Ханабад» приступили российские военные для оперативного наращивания и развертывания своих войск в Центральной Азии.

Киргизия, не желавшая отдавать россиянам бывшие советский аэродром и авиашколу в Канте для разворачивания базы российских ВВС, стала несколько сговорчивее после двух вторжений исламистов в 1999-м и 2000-м. В 2002-м, после того как неподалеку от Бишкека появилась американская воздушная база «Манас», россияне форсировали переговорный процесс. Аскар Акаев, увязший в борьбе с набирающей силу оппозицией и в бесконечных пограничных проблемах с Узбекистаном и Таджикистаном, сдался. В 2003 году 999-я российская база, на которой теперь дислоцируются российские штурмовики Су-25, была торжественно открыта. Весной 2005-го Акаев, точно так же как и Каримов, потребо­вал вывода с территории республики аме­риканских военных. Летом того же года, уже при новом президенте, Бакиеве, соглашение о статусе и условиях пребывания российских летчиков вступило в силу.

Кроме того, согласно данным открытых источников, в Киргизии находятся еще несколько военных российских объектов, в частности испытательная база противолодочного торпедного оружия, пункт дальней связи с подводными лодками, находящимися на боевом дежурст­ве, и сейсмическая станция, функционирующая в интересах Ракетных войск стратегического назначения.

Курманбеку Бакиеву, пытавшемуся дистанцироваться от Москвы, сразу дали понять, кто держит под контролем ситуа­цию в Центральной Азии. Как только кир­гизский лидер начал игнорировать российские экономические предложения, его вчерашний соратник по «революции тюльпанов» Феликс Кулов, позже возглавивший оппозицию, выступил с идеей соз­дания конфедерации России и Киргизии…

Специалисты отмечает умелую работу россиян с оппозицией в азиатских республиках. Специфика расселения — вечная головная боль местных лидеров. Таджикский Памир компактно заселен киргизами. Юг Узбекистана, Самарканд, Бухара — центры традиционного проживания таджиков. На территории Киргизии — четыре узбекских анклава. Госграницы между республиками не всегда существуют даже на бумаге. Представители разных народов не всегда ладят друг с другом. (Сравнительно недавняя перестрелка с участием узбекских и таджикских пограничников — лишнее тому подтверждение.) Распространение фундаменталистских настроений — налицо. Мятеж­ный Афганистан — под боком. Существующие противоречия, по мнению экспертов, Россия умело использует и, если надо, подогревает. Проблемы и волнения в республиках почему-то возникают именно тогда, когда Кремлю необходимо решить какой-то стратегический вопрос.

Россияне остаются единственной военной опорой ряда центральноазиатских режимов и местных элит. Особенно нуждается в них власть Таджикистана, пережившего кровопролитную гражданскую войну и регулярно подвергающегося нападениям вооруженных исламистских отрядов. Эмомали Рахмон долго отказывался узаконивать военную российскую базу, однако в 2004-м Россия добилась своего. В ее собственность был передан оптико-электронный узел системы контроля за космическим пространством «Ну­рек». На базе 201-й мотострелковой дивизии была развернута военная база (три пол­ка, дислоцированные в Душанбе, Ку­лябе и Курган-Тюбе). Кроме того, в Таджикистане размещены самоходный артил­лерийский полк, зенитно-ракетный полк, дивизион установок системы зал­пового огня «Град», авиагруппа (5 Су-25), вертолетная эскадрилья, отдельный батальон разведки и радиоэлектронной борьбы. На вооружении группировки находятся примерно 100 танков и 300 БМП, БТР и БРДМ. Численность группировки — около семи с половиной тысяч человек. Вопрос об оплате базы власти республики сняли.

В ответ на «отзывчивость» Душанбе Москва списала госдолг Таджикистана и пообещала инвестиции в размере 2 миллиардов долларов, а также предложила помощь в возведении Сангтудинской и Рогунской ГЭС.

В начале декабря 2004 года Россия официально закончила передачу Таджикис­тану памирского участка таджикско-афганской границы, который до этого охранялся российскими военнослужащими. Однако там осталась оперативная группа погранслужбы ФСБ России и советники при каждом из погранотрядов.

Через четыре дня после начала боев в Южной Осетии в Душанбе прошло заседание Координационного комитета по вопросам противовоздушной обороны при Совете министров обороны участников СНГ. На заседании комитета было решено, что в ближайший год Россия направит странам, участвующим в объединенной системе ПВО СНГ, 21,5 миллиона рублей на модернизацию противовоздушной обороны. Четыре миллиона должен получить Таджикистан, 1,3 миллиона — Узбекистан…

Дипломатия штыка и пряника. Так назвал один британский дипломат политику России в борьбе за каспийскую нефть и азиатский газ.

Сохраняя контроль за бывшими горячими точками, Россия преследует самые разные цели. Если говорить о ситуации с самопровозглашенными республиками, то здесь самый настоящий Клон­дайк еще и для теневого, криминального бизнеса. Непризнанные государства — это черные дыры, в которых отбеливают грязные миллиарды. Это — гигантские партии наркотиков и оружия, эшелоны неучтенной нефти, контрафактного спирта и безакцизного табака, колонны краденых машин, тонны фальшивых денег. На всем этом очень неплохо зарабатывают люди, имеющие высокопоставленных лоббистов в кремлевских кабинетах.

Присутствует и военно-политический аспект. Осуществляя протекторат непризнанных режимов, Россия тормозит процесс возможного вступления Грузии и Молдовы и НАТО (туда не принимают государства с неразрешенными территориальными проблемами) и сохраняет дестабилизацию в регионах.

Сомнительно, что Россия захочет признать независимость Южной Осетии, Абхазии и Приднестровья, хотя 14 августа Дмитрий Медведев и заявил, что «Россия поддержит любое решение Южной Осетии и Абхазии в отношении статуса этих республик и будет служить их гарантией в мире». Двумя днями ранее аналогичное заявление сделало руководство российского парламента.

Мало кто упоминает о том, что в РФ еще семь лет назад был принят Закон «О порядке принятия в Российскую Федера­цию и образования в ее составе нового субъекта РФ», позволяющий присоединять «иностранное государство или его час­ти». Просьба соискателя адресуется президенту РФ, который уведомляет о ней Совет Федерации, Государственную думу и правительство. После этого с новым субъектом заключается договор, который направляется в Конституционный суд.

Процедура несложная, однако едва ли в России к ней прибегнут. Новые бюджетные траты ни к чему. Новые споры с Западом — тоже. Контроль дешевле и эффективнее обладания. В мутной воде ловить рыбу проще. Политика штыка, помноженная на «газовую дипломатию» — универсальный способ поиска агрессоров и принуждения их к миру. В любой точке, где есть российские «миротворцы». И российские интересы.