О ПОЛИТИКЕ И ПОЛИТИКАХ

В беззаботные семидесятые и первой половине смутных восьмидесятых, очевидно по наивности, я полагал, что в этом обществе можно оставаться нейтральным наблюдателем и сохранить таким образом собственные моральные устои и относительную свободу. И сейчас, оглядываясь назад, я не вижу в этой позиции ничего предосудительного, поскольку общественная жизнь подавляющей части интеллигенции зиждилась именно на этом принципе. Было бы однако некорректно называть такое отношение к внешнему миру «пофигистским», так как те времена характеризуются наиболее заметным ростом интереса человека к происходящему. Неоспоримым доказательством того является гигантский по своей массовости взрыв политической активности в нашей обществе во второй половине восьмидесятых годов. В самом эпицентре этого взрыва оказался поневоле и я...

Я всегда был убежден, что во все времена политику делали и делают политики и неизменно в этом присутствует личный интерес тех, кто профессионально занимается этой деятельностью. Конечно я знаком с многочисленными теориями о механизмах регулирования общественных отношений, о государстве, которые одевают в том числе - и это достаточно циничное утверждение - в более или менее пристойные одежды. Но я намеренно оставлю все наукообразные рассуждения такого рода для других и хочу сосредоточить внимание читателя на этом абсолютно голом и тем любопытном тезисе.

Дело в том, что моральность политики в большой степени зависит от моральности тех, кто ее делает. И в этом смысле большое значение имеет соотношение личных интересов политика и долга перед обществом.

Известно, что лишь немногие личности имеют в себе достаточные силы сформировать и поддерживать «на ходу» свой «собственный нравственный аппарат»: значительное большинство нуждается в установлении определенных нравственных ограничений извне, то есть в буквальном смысле ограничений тех или иных желаний. В данном случае «извне» подразумевает, по крайней мере, выработанные в обществе неписаные правила и традиции (не говоря уже о законах!). Если правила или традиции отсутствуют либо существенно разрушены, велика опасность того, что общественные процессы могут приобрести ярко выраженный анархический характер (в смысле моральности). История знает таких примеров немало: все они, как правило, окрашены в цвет крови. В среде политиков и по отношению к политике аналогичные процессы означают деморализацию последней (если, отрываясь от данного контекста, допускать, что политика может быть моральной!)

Что касается долга, то тут все обстоит сложнее, потому что долг - это фактически те требования, которые общество ставит перед политиком, в том числе и по отношению к его морали (конечно, гражданский долг - понятие более емкое, но это упрощение я делаю сознательно). Опять же в обществе с резко меняющейся иерархией, со многими разрывами связей в его классовой (если хотите - клановой) структуре, такие требования носят откровенный узко-групповой (прошу не путать с общественным!) интерес, который зачастую вступает в явное противоречие с интересами самого общества и - в большинстве случаев - общепринятыми нормами морали.

Не менее определяющее значение в формировании морального облика современного политика имеет и преемственность, то есть профессиональный опыт политической деятельности, накопленный его предшественниками и коллегами - попросту говоря, пример.

Можно, впрочем, довольно долго теоретизировать на эту тему: перейти, например, от субъективной стороны этой проблемы к объективной, - но мне, честно говоря, хотелось бы попробовать вместе с читателем взглянуть на нее в контексте нашей украинской действительности, то есть практически.

Очевидно, с точки зрения рассматриваемого нами вопроса, не все в порядке в государстве, где фактически второе в державной табели о рангах должностное лицо публично заявляет: «…я знал, что политике в значительной степени присущ цинизм, но такого его количества, которое влилось в публичную политику в последнее время, у нас в стране не было давно, очень давно. К сожалению, у нас очень мало благородства в отношениях политиков.» («Зеркало недели», 18 мая 1996 года).

Вдумаемся в тон и значение этой фразы с учетом (еще раз хочу подчеркнуть!) высокого положения говорящего, его солидного политического и административного опыта работы в государственной системе. Примем также во внимание степень информированности этого лица о происходящем в нашем государстве. И, наконец, вспомним про уровень полномочий упомянутого должностного лица. Так что же вынудило этого крайне сдержанного человека высказать столь горькую, почти безнадежную истину?!

Чтобы попытаться ответить на этот вопрос, вернемся в наше недалекое прошлое. Политическая система Украинской Советской Социалистической Республики начиналась (как, впрочем, и заканчивалась) в Москве. Политика была, были и политики. Политика была официальная, исходящая в виде директив ЦК КПСС, и неофициальная - в виде устных повелений членов того же ЦК. Официальная политика доводилась до народа путем публикаций вышеназванных документов одновременно практически во всех периодических изданиях бывшего Союза. Неофициальная воплощалась в жизнь по разному: проводилась через решения Советов всех уровней, угадывалась в гневных заявлениях писателей и колхозниц, отправляла кого-то за решетку или прямиком на тот свет, показывала свою физиономию в неожиданных войнах где-нибудь на Ближнем Востоке и так далее. Во всяком случае внутри страны все было понятно и определено, никакие резкие шаги не были возможны. Таковой была среда обитания для тогдашних «политиков» - особенно не розгуляешься. Правда, в вопросах личных взаимоотношений «политики» резвились кто как: где анонимками, где провокациями, где с помощью влиятельных родственников и покровителей. Я намеренно представляю эту картину в идиллических тонах (хотя последние двадцать лет советского режима и были в какой-то степени карикатурной идиллией, во всяком случае по отношению к предшествующим шестидесяти годам), так как между понятиями «государство» и «государственное» и политиками того периода сберегалась основательная дистанция именно в плане моральности (вообще, если можно так выразиться, государства тогда было все таки значительно больше, чем политиков с их амбициями. Все они, как правило, включались своими обязанностями - должностными и общественными - в это понятие. Как ни странно, но гражданский долг, как неотъемлемый атрибут сильного государства, тогда тоже присутствовал).

Как бы это пояснить популярней... Ну, например, никак не могли вы в тот период, используя свое политическое положение и влияние, через собственную подставную фирму, что зарегистрирована где-нибудь на острове Крит, плюс на «кровные» пару сотен миллионов долларов купить металлургический «гигант» союзного значения по производству, скажем, стали, который на самом деле стоит несколько миллиардов долларов и, в контексте этой ошеломляющей разницы, как бы принадлежит народу. Теперь - можно… Впрочем, я забегаю несколько вперед.

Так вот в плане моральности «те» политики совершенно определенно знали, что - можно, а что - нельзя. Более того, к этим «можно» и «нельзя» они были накрепко привязаны вполне материальными условиями партийного этикета, нарушение которых могло привести к «остракизму» со стороны товарищей по партии и, как следствие, незамедлительной гражданской смерти.

Как я уже говорил, политики не рождаются в вакууме: они учатся своему ремеслу у коллег. В сущности, у них нет особого выбора: в книгах об этом ремесле написано мало, а если и написано, то настолько далеко от реальной политической жизни, настолько приукрашено автором (тем же политиком, пытающимся показать себя в наиболее выгодном с морально-этической стороны свете!), что скорее профессионально вредно, чем поучительно; то же самое можно было бы сказать о многих школах, где это ремесло преподают те же бывшие политики либо дилетанты. Я уже не говорю о том, что человечество за время своего существования породило разительное множество всевозможных политических учений, многие из которых различные политические группы и теперь защищают по долгу, так сказать, службы. Соответственно и идеологическая проблема зачастую накладывает на официальное, доступное обучение политическому ремеслу печать лицемерия и ханжества.

Что же получили в наследство из политического гардероба старорежимной партийной гвардии политики независимой Украины? Да практически все. Даже переделывать много не пришлось, ибо все оказалось как раз впору тем, кто занял руководящие посты в новом государстве. Чтобы понять это, достаточно взглянуть на послужные списки государственных деятелей того периода, считай, современных политиков. И поначалу старые платья служили исправно… Однако очень скоро, буквально в течение двух-трех лет, представители новой (а может, и не слишком новой) политической генерации поняли, что жизнь меняется, и деньги теперь иметь можно и даже нужно, и что девать эти деньги теперь есть куда, и что товарищи по партии… - простите! - по формации уже за тобой не подглядывают и твой моральный облик их мало интересует, и вообще!… (Глупо было бы с моей стороны убеждать читателя в том, что «тогда» все было иначе, но масштабы политического цинизма были совсем иные. Жесткая иерархическая дисциплина вкупе со скрупулезным партийным дозированием уровня жизни позволяли заглушить в политике того времени индивидуалистические тенденции. Одним словом, наши с вами, читатель, политики посбрасывали шитые еще Ворониным скромные костюмчики и стали рядиться кто во что горазд. Морально-этические аспекты гражданского долга, чести служебного мундира, любви к родине и так далее стали повсеместно и лавинообразно во многих политических группах подменяться выгодной продажей своего положения (в зависимости от высоты поста и, соответственно, возможностей со всеми вытекающими отсюда для государства последствиями), бессовестным по крупному обкрадыванием своего народа, и наконец - откровенно уркаганской логикой по типу «умри сначала ты, а потом я». Никого из тех, кто должен был как бы не допустить подобного беспредела, происходящая в обществе жуткая метаморфоза почему-то не обеспокоила. Прокуратура, милиция, СБУ потеряли опору в лице государства и оказались, в той или иной мере, втянутыми в политические интриги группировок, растаскивающих это самое государство буквально по кускам.

При всем при этом возникает еще один фундаментальный вопрос: почему это происходило и происходит в украинском обществе в целом не очень заметно и практически безнаказанно? Почему молчит «vox рoрuli»?

Молчание это обусловлено прежде всего и в основном низкой степенью информированности этого самого народа о происходящем в государстве. И немудрено: ведь «отпущенные» в конце восьмидесятых на «свободу» (то есть лишенные каких-либо средств к существованию) украинские средства массовой информации очень скоро опять оказались в руках людей, чьи представления о свободе слова, объективной журналистике и правде вообще оказались еще более далекими от демократических, чем у их коммунистических предшественников. Происходило это часто к обоюдному удовольствию обеих сторон: так как у редакторов газет и журналов все равно из-за отсутствия денег на выпуск своих изданий не было другого выхода, а их новые владельцы понимали, что совсем недорогой ценой (поначалу действительно многие издания покупались за бесценок) они приобретают себе надежную бессрочную индульгенцию за все их прошлые, настоящие и будующие грехи перед обществом. Следует заметить, что лишь единичные издания способны были приносить прибыль их владельцам, поэтому скупались они отнюдь не из коммерческих соображений. (Что касается государственных средств массовой информации, то сами понимаете: тут, как и в добрые, много раз мной упомянутые времена, правит бал тот, кто у власти). Этот процесс прошел почти незамеченным в обществе, поскольку газеты и журналы как выходили, так и продолжали выходить (кто там обращал внимание на смену владельцев!) под своими названиями, более того - появилось множество новых частных изданий с яркими обложками; заметным все более и более становилось другое - большинство старых периодических изданий на глазах теряли свое лицо, а в новых - за нагромождением рекламы и дешевыми сенсациями разглядеть это лицо для нашего достаточно искушенного читателя было проблематично.

В определенной степени об отсутствии своего лица можно говорить и на радио, и в телевидении. Когда я говорю «лицо», я имею в виду прежде всего гражданскую позицию - отношение к процессам, которые происходят в обществе. Именно гражданская позиция по моему твердому убеждению должна составлять лицо средств массовой информации (во всяком случае так называемых независимых) и отличать их друг от друга. Так вот совершенно очевидно теперь, что гражданская позиция в цену при покупке тех или иных СМИ новыми хозяевами не включалась. Более того, редакционные советы активно приучались к мысли о том, что «лучше ни к чему особенно не присматриваться, не копать и - упаси Боже! - не обобщать».

Если провести классическую аналогию с повешенным на стену ружьем, которое должно выстрелить в третьем акте, то в нашем случае заряженные ружья в больших количествах вместо стены вешали через плечо, чтобы не ждать воли случая в третьем акте, а с основательным запасом надежности спокойно, в нужный момент, взвести курок и стрельнуть куда надо и по ком надо. (Яркий пример тому - дружная стрельба по еще «неостывшему» премьеру. Кстати, стреляют настолько невпопад и глупо, что не могу удержаться, чтобы хоть разок не пальнуть в ответ: там в одной из этих статеек сказано, что премьер из Кабмина пытался СБУ сделать. Так вот, как человек из толпы хочу сказать, что если он так и пытался сделать, то при таком количестве бандитов вокруг не только из Кабмина желательно было бы СБУ сделать!).

Конечно, я не хочу выглядеть чересчур категоричным и думаю, что не во всех средствах массовой информации дело обстоит настолько плачевно, однако их количество таково, что можно смело выводить мое грустное правило: журналистика в Украине пребывает в состоянии женщины, которая решилась на самый последний способ зарабатывания денег.

Итак, при практически полном отсутствии государственного и неразвитом общественном контроле большинство властьимущих политиков обеспечили себе достаточно устойчивый имидж народных благодетелей и образцов морали независимо от того, что они на самом деле собой представляют.

И последнее… Я уже когда-то давно писал о своем отношении к безграмотным и нечитающим государственным деятелям. Помнится, тогда один из «видатних діячів українського відродження» крепко нагрел мне по шее за это. Рискуя нарваться еще на чьи-то «комплименты», все же хочу остаться верным своей, извините, идее-фикс. Не будет в нашем государстве никакого благоденствия, пока политикой в нем будут заниматься невежественные, ничего никогда не читавшие и ничем не интересующиеся люди, ибо для этой, славянской части мира понятия профессионала и интеллигента, по моему глубокому убеждению, должны быть едины. В древней Японии в Х веке в эпоху Хэйяна (эпоха наибольшего расцвета японского средневекового общества) чиновники, прежде чем получить должность или повышение, или просто в виде аттестации раз в год сдавали экзамены, которые заключались в написании литературного сочинения на заданную тему, как правило, в стихотворной форме. Причем такие экзамены, кроме простой проверки знаний, имели целью конкурсный отбор наиболее талантливых кандидатов на высокие должности: бывали случаи, когда достаточно высокие придворные сановники теряли должности из-за неуспешной сдачи экзаменов (Представляете, что будет, если сейчас кому-то из наших высокопоставленных чиновников предложить аналогичное подтверждение своей профпригодности?!). Даже самые развитые технократические общества западного мира приходят сейчас к такому выводу, столкнувшись с достаточно серьезными проблемами именно по части моральности своей политики и политиков (хотя выведенное мной правило имеет отношение и ко многим другим вопросам общественного развития).