МЕРТВЫЕ ДУШИ

Однажды в липкую, бессонную ночь, бес- цельно бродя по римским улочкам, я наткнулся на небольшое кафе. На его фасаде было выгравировано, что именно здесь писатель Гоголь создал свою знаменитую книгу. При этом почему-то не было сказано, какую именно. Заинтригованный, я зашел в кафе, заказал пиво и спросил у бармена, не о «Мертвых душах» ли идет речь. Бросив на меня быстрый и цепкий взгляд, он невозмутимо и назидательно ответил: «Мертвых душ, синьор, не бывает».

Я не стал спорить. Откуда знать правоверным католикам из благополучной и благочестивой Европы, какими убийственно мертвыми, какими необратимо тленными бывают якобы бессмертные души в нашей стороне. Но об этом знал Гоголь, и, может быть, это знание кощунственного парадокса и страшного противоречия и свело его с ума.

То, что происходит сегодня в нашем обществе, точнее, в его бомонде, - это не просто подтверждение вышесказанного. Это бесстыдная, вызывающая, наглая демонстрация протухших и полупротухших душ. Это какой-то дикий подиум, на который с непонятным упорством и неожиданным проворством лезут моральные мертвецы, чтобы продемонстрировать то, что в нормальном обществе скрывают как постыдную тайну - свои язвы и следы разложения. Причем лезут даже те, кто, в принципе, мог бы и отсидеться в толпе, скрыть то, что они давно уже и не люди-то. Но лезут, черти…

Впрочем, я заговорился. В нашем обществе, надолго застрявшем между скрытым атеизмом и показной набожностью, наверное, мало кого интересуют такие запредельные материи. Поэтому оставим на время «душевую» тему и поговорим о бренном: о власти и безвластии, о расчетах и просчетах, о политических торгах… В общем о том, чем живет если не страна, то её политическая верхушка. Поговорим, в конце концов, о том, какой сегодня существует выход из сложившейся критической и почти тупиковой ситуации.

Итак, главные действующие лица:

Президент

Неблагодарное и рискованное дело - давать советы Президенту, но все же попробую. Главным просчетом может и не Президента, но его ближайшего окружения в ситуации, которая началась с исчезновения Гонгадзе, а завершилась появлением неких аудио- и видеопленок, стало, очевидно, то, что возникший конфликт сразу же стали персонифицировать. Зная окружение Президента, можно догадаться, что именно оно подсказало и указало ему на главный источник опасности. В частности на депутатов Мороза, Головатого, Омельченко и т.д. Соответственно, основной выброс энергии из администрации был направлен на противодействие именно персонам. Примером такой логики был судебный иск против того же Мороза, соответствующая ориентация подконтрольных масс-медиа и тому подобное.

Совсем по-другому виделась бы из президентского дворца ситуация, если бы она с самого начала рассматривалась не как кульминация личностного конфликта Президента и его окружения с одной стороны и части парламентариев с другой стороны, а как проявление давно зреющего системного и структурного конфликта всей высшей власти страны.

Совсем по-другому вело бы себя президентское окружение, если бы понимало, что накопившиеся внутри власти противоречия рано или поздно дадут о себе знать, если не в виде «морозовских пленок», то в любом другом, сейчас даже не прогнозируемом виде.

Какие же это противоречия? Первым противоречием является неопределенность полномочий в треугольнике Президент-правительство-парламент. И это противоречие давно можно было снять путем внятного закона о Кабмине, путем либо жесткой привязки Кабмина к Президенту с консолидированной ответственностью, либо формирования Кабмина парламентским большинством.

Вторым противоречием явился латентный застарелый конфликт между бюрократической и экономической элитами. Где первых представляли в основном так называемые «силовики», а вторых - так называемые «олигархи».

Это противоречие также в принципе давно можно было бы снять. Ни для кого не новость, как, скажем, часть наших «олигархов» ненавидит часть наших «силовиков». И наоборот. Похожее, кстати, наблюдается во многих странах. Но там этот конфликт разрешается тем, что арбитром этой взаимной ненависти является не сила или деньги, как у нас, а закон и гражданский контроль. Существуют десятки апробированных способов, как сделать прозрачными и подконтрольными обществу все силовые ведомства, и существуют сотни апробированных способов, как поставить на службу обществу любые «денежные мешки».

Однако ни в первом, ни во втором случае практически ничего не делалось ни для разрешения системного противоречия власти, ни для разрешения структурного конфликта. И появились пленки. И исчез Гонгадзе.

Сейчас, естественно, администрация Президента работает в пожарном режиме, не зная, что, когда и где еще загорится и кто конкретно будет поджигателем. В этой кризисной ситуации для Президента, на мой взгляд, остается один выход -оставаться Президентом, а не почувствовать себя работником президентской администрации.

Остаться Президентом, опять-таки на мой сугубо личный взгляд, - это значит принципиально не участвовать ни в самооправдании, ни в обвинении других.

Почему-то забывается, что в нашей не шибко верующей стране Президент по определению должен являться не только политическим гарантом, но и духовным, нравственным примером. Соответственно, он не может поступать так, как поступают его чиновники. Это они могут и, наверное, должны в подобной ситуации интриговать, торговаться, лезть из кожи, чтобы сохранить себя и своего патрона. На них не лежит та моральная ответственность, которая лежит на Президенте.

Когда-то Кант говорил: «Я могу представить политика, который руководствуется только моральными принципами. Но не могу представить морального человека, который руководствуется только политическими соображениями».

Чтобы сохранить за собой право на какой-либо моральный авторитет, без чего невозможно вполне легитимное владение высшей властью, Президент сегодня может сделать только одно - всемерно способствовать получению обществом максимально объективной картины обо всем, что связано с делом Гонгадзе.

Уже очевидно, что без больших политических потерь ему в любом случае не выйти из сложившейся ситуации. Но он может постараться свести до минимума потери моральные. Любая правда, даже если она не выгодна лично Президенту в политическом плане, крайне необходима ему в плане моральном. Опытные взрывники говорят, что бывают случаи, когда надо бежать не от эпицентра взрыва, а напротив - на сам взрыв. Это увеличивает шансы на спасение. Я не знаю, что сейчас советует Президенту его администрация, но что бы там ни было, сегодня как раз тот случай, когда нужно бежать не от правды, а в сторону правды, какой бы страшной, нелепой или абсурдной она ни была.

Когда-то, утешая одного высокопоставленного работника американской администрации, я сказал: «У каждого президента есть своя Моника». Сегодня я поменял бы собственную сентенцию. Да, каждому представителю высшей власти судьба посылает испытания, то ли за излишние амбиции, то ли за излишнюю легкомысленность, то ли просто за грубость или недалекость. Но, видимо, запредельные для нас западные лидеры уже заслужили, чтобы их испытания принимали облик губастых моник. В нашем же постсоветском пространстве рок в качестве такого испытания властителя посылает обезглавленное тело.

Я не знаю, чем лично для Президента и чем лично для нас, граждан Украины, закончится это испытание. Знаю только, что чем меньше мы все вытребуем правды, тем мертвее станут наши души.

Парламент

Дело Гонгадзе оказалось страшным возбуждающим фактором: что оно проявило не только явные, но и достаточно скрытые противоречия внутри Верховной Рады. Ранее депутаты думали, что их разделяют в основном политические взгляды и пристрастия. Разразившийся кризис показал, что существуют еще как минимум два водораздела, которые в определенной ситуации оказываются сильнее политической центрифуги.

Во-первых, парламент раскололся по интеллектуальному признаку. Мгновенно образовались, а точнее - мгновенно проявились, как минимум две группы депутатов.

Первая группа, очевидно, понимает политику как возможность беспредельного. Размахивая, как флагом, аудио- и видеопленками, она надеется получить всё и сразу: убрать разом всех «силовиков», мимоходом скинуть спикера, тут же освободить Президента от главы его администрации, а страну - от самого Президента. Эта группа мало считается с политической реальностью, считая последнюю лишь досадной помехой в своих планах, мечтах и фантазиях. Подобных людей в политике всегда было немало, иногда они даже добивались каких-то успехов, не понимая при этом, что их успехи случайны, а из случайного всегда рождается случайное.

Вторая из проявившихся групп, видимо, когда-то слышала известный афоризм о том, что политика - это искусство возможного. Соответственно, одна часть этой группы, которая считает, что уже можно продемонстрировать свою силу, настаивает на снятии хотя бы тех «силовиков», которые явно подставились в известном инциденте с бориспольской таможней.

Однако другая часть этой же группы, разделяя подобное понимание политики и подобное отношение к «силовикам», считает, что никого снимать пока не надо именно потому, что это невозможно.

Между этими двумя частями по сути одной группы идет постоянная диффузия. Эта диффузия собственно и называется сегодня парламентской работой. Суть её составляет постоянный обмен мнениями, непрерывные споры, консультации, ссоры и уговоры друг друга по поводу того, что сегодня уже можно. Главный пафос подобной работы заключается в том, чтобы первым сказать то, что уже можно говорить, и чтобы первым просить у первого лица то, что уже можно в данной ситуации просить.

К достоинству «умеренных» по отношению к «беспредельщикам» можно отнести то, что первые, несмотря на внутренний раскол, являются все же большими реалистами, чем вторые. К их же недостаткам можно отнести то, что они являются меньшими реалистами, чем сама политическая жизнь. А жизнь эта подсказывает, что не всегда то, о чем свободно можно говорить во время кризиса, можно будет повторить после его завершения. А то, что выпрошено во время кризиса, после его завершения обычно забирается назад, да еще с процентами.

Пока не видно, формируется ли внутри парламента третья сила, которая бы понимала современную политику не так, как первая и вторая группы. Если эта третья сила уже появилась, то она рано или поздно объяснит нам, что политика - это уже давно не искусство возможного, а наука оптимального. Оптимальным же является сегодня не реализация случайных возможностей, а целенаправленное формирование возможностей принципиально новых.

Украинский парламент ценой жизни Гонгадзе получил уникальную возможность на гребне своей сегодняшней активности, которая, возможно, никогда уже не повторится, сформировать принципиально новые правила политической игры. Игры, в которой, конечно же, останутся и политические торги, и подковерные интриги, и депутатский черный кэш, но не будет такого катастрофического холуйства, не будет затхлой атмосферы всеобщего страха, тайных прослушек, затыкания ртов... И принять-то для этого надо всего два-три закона для страны да одно внутреннее решение для себя.

Что касается нравственного разделения парламента, то оно элементарно. Парламент сегодня разделился на тех, кто еще помнит о журналисте Гонгадзе, о том, что существует, вероятно, его, но еще не опознанное тело, которое должно быть по всем Божьим законам погребено и отпето. И на тех, которые забыли, что по всем человеческим законам в присутствии покойника не торгуются, не заводят склоки, не выпрашивают должности, по крайней мере пока не закончена погребальная церемония.

Журналисты

Видимо, это наш национальный парадокс, но гибель собрата-журналиста не объединила, а, напротив, еще более разъединила украинский журналистский цех. Ни в одной цивилизованной стране мира журналистское сообщество во время политических землетрясений не раскалывается строго по линиям раскола их финансовых и политических хозяев. Потому что существует собственная журналистская этика, журналистская солидарность и, наконец, журналистский основной инстинкт - всегда докапываться до правды, даже если это невыгодно и опасно.

У нас же раскол произошел строго по линии их хозяев. В этой ситуации хотелось бы посоветовать своим бывшим коллегам хотя бы особенно не переусердствовать в отстаивании позиций своих патронов. Патроны всегда потом помирятся, а вот кое-кому из журналистов могут потом руки и не подать.

Когда-то я поспособствовал тому, чтобы с поста редактора влиятельной киевской газеты убрали московского журналистского гастролера за то, что он политического оппонента своих хозяев назвал в статье «блохой», насекомым и т.д. Когда я прямо спросил у него, зачем же так унижать пусть оппонента, но известного политика, женщину, он ответил мне: «Да вы все тут, блин, лохи и провинциалы».

Наверное, он во многом прав, и все мы - читатели, издатели, журналисты - «лохи», раз спокойно пишем, читаем, издаем газеты, где слово «дерьмо» включается уже в само название статьи о политическом оппоненте. Многие журналисты действительно все больше превращаются не в профессиональных торговцев правдой, а в профессиональных торговцев «дерьмом», в котором они с гордостью вымазываются по самые уши. Таким еще раз хочу сказать: не надо, ребята, от вас же потом, зажав нос, отвернутся ваши же хозяева.

Кстати, о московских гастролерах. Их сейчас опять немало появилось на киевских телевизионных каналах. Это крепкие профессионалы, но их совесть, видимо, лежит на сохранении все же в постоянных московских, а не во временных киевских студиях. Поэтому еще один совет для украинских коллег: если вы свою совесть за пределы страны еще не вывезли, не учитесь у заезжих товарищей забалтывать правду, подтасовывать факты и водить за нос телезрителей. Их-то угрызения совести мучить не будут, но вот вас - не уверен. Ну уж если совсем не можете писать конкретно, объективно по поводу расследования гибели своего коллеги, то пишите о чем-то другом. Например, о самой большой в Европе ёлке на майдане Незалежности, об успехах правительства и т. д.

Но вернемся к тому, с чего я начал свою заметку, - к проблеме души. Так получилось, что на поминках Саши Разумкова я сидел рядом с Георгием Гонгадзе. Он произносил один из последних поминальных тостов. Вопреки поминальной традиции его тост был за сыновей Александра. Произнося этот тост, он смотрел на портрет Саши, который стоял на столике у колонны. И вдруг Георгий закричал: «Смотрите, смотрите!». Мы все повернулись к портрету и увидели, как бокал, который стоял под ним, опрокинулся и коньяк разлился. Даже у одного из высокопоставленных чиновников, который сидел напротив меня и в это время отдавал по мобильному телефону какие-то распоряжения, на секунду отвис мобильник. Может быть, он впервые подумал, что есть сферы, куда не дозвонишься даже по правительственной связи. А Георгий сказал: «Вы все видели, душа Саши здесь и он выпил с нами».

Я уверен, что если Георгий погиб, то душа его все равно с нами. И она видит и тех, кто заново, как после долгой болезни, начинает с натугой, по слогам говорить правду, и тех, кто по- прежнему трусливо лжет. Впрочем, хотелось бы закончить разговор с вечно живыми душами, а не с мертвыми.