ЭПОХА ПРЕЗИДЕНТА КУЧМЫ (И НЕМНОГО ПОСЛЕ)

Я еще не верю Владимиру Литвину как политику, но еще верю как дипломированному историку. Поэтому, когда он с трибуны парламента ввел в обиход термин «эпоха Президента Кучмы», я надеюсь, в нем говорил именно историк, объективный автор научных монографий и исторических трудов, а не конъюнктурный актер «искусства возможного». Я надеюсь, что это была не случайная метафора политика, стремящегося отмежеваться от бывшего хозяина, загнав его в уходящую отдельную и надежно изолированную эпоху («…Это твоя эпоха, понял!..»). Надеюсь, что это был серьезный обдуманный вывод ученого, изучавшего в свое время труды Марка Блока («…Историография не терпит зыбких и двусмысленных терминов…» Апология истории, с.78.) и не употребляющего случайных необдуманных терминов и расплывчатых понятий.

Услышав новый термин, чтобы не сомневаться в его приоритетности и инновационности, я заглянул в последнее издание Украинского энциклопедического словаря. Там действительно еще нет термина «эпоха Президента Кучмы». Есть только просто «эпоха» — «единица времени в истории Земли».

Более того, я не нашел этот термин и в Интернете. Поисковик выдал мне лишь названия следующих последних статей и книг: «Эпоха Ёлкина (Ельцина)», «Эпоха Хусейна», «Эпоха пива», «Эпоха отстоя», «Эпоха Лобановского», «Эпоха ООН» и «Эпоха асинхронных компьютерных чипов».

То есть налицо действительно новое понятие, где-то даже парадигма. А как бывший научный сотрудник все новое в науке по инерции рассматриваю как интеллектуальный вызов. И не ответить на него просто невозможно. Вряд ли в одной газетной публикации удастся проанализировать все нюансы того периода «в истории Земли», который называется «эпохой Президента Кучмы». Но попытаюсь хотя бы очертить базовые, так сказать, реперные точки этого понятия, которые по научным канонам должны включать главные «отличительные признаки и принципы (суть)», «начало», «конец». И попробую представить, что будет после. Итак.

Директория — 2

Сущность любой эпохи сводится, как правило, к нескольким философским мировоззренческим базовым принципам или мифологемам, на которых базируется ее духовная жизнь, на которых воспитана ее элита и которые являются руководством к действию для немногих людей, принимающих государственные, общественно важные решения.

Эпоха Кучмы, в отличие, скажем, от эпохи Ренессанса — плода коллективных усилий, стала проекцией на мир кучминых же персональных взглядов, личных жизненных постулатов, а иногда и постабстинентных настроений.

Помню, еще в 1994 году во время президентской предвыборной кампании в одной их своих статей я попытался смоделировать гипотетический тип президентства, который возникнет в Украине при победе того или иного претендента. Кучмина модель в этой схеме называлась «президент-директор». Это была не метафора, а попытка использования закона социальной регенерации, открытого блестящим философом Зиновьевым, применительно к нашим условиям и актуальной ситуации.

Суть этого закона вкратце заключается в следующем: если люди (кадры) из старой системы (политической, социальной, экономической) попадают в новую систему, то не они подстраиваются под новую систему, а заставляют эту систему подстраиваться под себя, реанимировать старые, привычные для себя характеристики, атрибуты, стили отношений и даже бытовой дизайн.

При всей кажущейся простоте и даже наивности этот закон, по крайней мере в постсоветском пространстве, действует с неотвратимостью судьбы, а то и кармы. Бывший директор совхоза создал вместо европейской страны Белоруссии один громадный стилистически безупречный совхоз, председатель периферийного КГБ сотворил на месте солнечного Азербайджана одну громадную провинциальную контору со всеми ее атрибутами, включая диссидентов и застенки; бывший молодой разведчик перекраивает Россию по классическим канонам разведки, создавая вместо губерний округа-резентуры…

Несомненно, было бы противоестественно, если бы заводской директор, причем многолетний директор по самой своей сути, по призванию, по истовости, вдруг начал бы строить из страны не аналог завода, а воплощать какие-нибудь там либеральные прожекты и демократические с его точки зрения извращения.

Поэтому вся эпоха Кучмы (для сокращения просто Эпоха), это одна большая Директория, это действительно большой, даже громадный, по меркам одной человеческой жизни период времени, когда целая страна формировалась под взгляды одного директора. Да, надо признать, что у нас не было президента страны в классическом смысле слова, но был в этом же классическом смысле полновластный Директор страны. Соответственно, сутью Эпохи стали его принципы. Точнее, суть Эпохи — это суть этих принципов.

Постараюсь хотя бы кратко их обозначить и пояснить.

Принцип 1.
Кадр решает все

Леонид Данилович вместе с первым выпитым в задней комнате директорского кабинета стаканом не мог не впитать в себя базовый принцип советского директората: ты не являешься настоящим директором, ты не можешь быть матерым руководящим кадром, если ты на своем предприятии не решаешь все. Любая самостоятельность и своеволие нижестоящих работников для него всегда являлись абсурдом и даже неким мировоззренческим вызовом. Например, идея выборности губернаторов для него была такой же смешной и непродуктивной, как идея, скажем, выборности начальников цехов. Все десять лет его правления — это непрерывное строительство пресловутой властной вертикали, которая сначала простиралась до министров, потом до замминистров, потом до начальников департаментов; которая сначала начиналась главами областных администраций, а потом продолжалась чуть ли не до глав поселковых советов; которая… Ну, в общем, и т.д.

При этом, что характерно, система и структура власти строилась строго по представлениям именно бывшего советского директора предприятия, а не, скажем, по подходам западного хозяина или главного менеджера такого же предприятия. А здесь различия существенны. Директору советского предприятия главное было, чтобы ему подчинялись и чтобы от него зависели. А для хозяина западного предприятия главное, чтобы его указания точно и вовремя выполняли.

Когда-то на заре Эпохи я поражался тому, что буквально ни один указ или распоряжение президента не выполняется точно и в срок. А потом только дошло, что Президенту это особенно и не надо: пусть подчиняются, а как выполняют это — не суть важно.

Другой особенностью реализации названного принципа являлось, наверное, то, что он сразу и полностью как-то лег на душу практически всей стране и особенно ее элите. Видимо, десятилетия безответственности, пресловутой государственной собственности полностью отучили людей что-либо решать самостоятельно, брать какую-либо ответственность на себя, и потому, когда появился человечище, когда появился Директор, готовый решать все и за всех, полномочия сами потекли под него не струей, а потоком.

Началось это еще при первом президенте, когда тот, почувствовав в своем премьере матерую хватку, тут же сдал ему все свои президентские полномочия по управлению экономикой страны. Эстафету потом подхватил парламент, который чуть ли не насильно скармливал Президенту полномочия и власть. Не было никакой борьбы Кучмы за полномочия переходных положений в середине девяностых. Он только намекнул — сами принесли и сдали. Не было никакой борьбы Кучмы за гигантские полномочия президента принятые, зафиксированные в Конституции: проснулся утром свежий и выспавшийся, а небритые, с бессонными кругами под глазами депутаты уже несут Конституцию, в которой ясно написано, что Директор в стране один и решает все и за всех только он…

Вообще, надо сказать, что Леониду Даниловичу необычайно повезло с элитой. Бывая в зарубежных вояжах, он иногда любит намекнуть, что ему-де не повезло с народом. Были бы, мол, украинцы, например, китайцами, и жили бы совсем по-другому. Но то, что ему повезло с элитой, — это точно.

Когда-то Яворивский описал замечательную сцену. Как казацкая старшина подползала на коленях к императрице Екатерине Второй и на ее просьбу подняться с колен дружно отвечала: «Не встанэмо, мамо, не встанэмо». Леонид Данилович, что бы там о нем ни говорили, никого не ставил на колени. Подползали, и все, что надо, приносили сами. Другое дело, что он, в отличие от императрицы, никого и никогда с колен не поднимал.

Принцип 2.
Жизнь — это экспансия

Вообще-то это лозунг академика Сахарова. И как это жизненное кредо стало одним из главных принципов директора Кучмы, сказать затруднительно. У меня по этому поводу есть даже собственная версия.

…Черная байконурская ночь перед запуском любимой ракеты Даниловича «Сатана», колючие звезды над головой, будущий президент тихонько перебирает струны гитары. А пожилой академик, выплеснув остатки спирта из стакана в костер и пристально глядя на всполох, ни к кому конкретно не обращаясь, вдруг изрекает: «Жизнь — это экспансия!».

Правда, дальше не совсем понятно. Известно, что Сахаров, детализируя потом свое эпохальное определение, пояснил, что эта экспансия должна носить, прежде всего, духовную и интеллектуальную основу. Т.е. человек живет, пока осваивает, подчиняет себе все новые и новые пространства, территории, пласты духа, мудрости, интеллекта. Кроме того, он добавил, что экспансия должна иметь границы, каковыми выступает мораль, нравственность и религия.

Не исключаю, что сразу после могучего высказывания академика нестерпимо захотелось «добавить», пришлось отлучиться за «запасом» и жребий пал на молодого ракетчика, пропустившего поэтому последние пояснения. Но это уже не суть важно. Важно то, что базовое определение, что называется, запало в нужную душу, хотя и без существенных деталей и подробностей.

А, может быть, на самом деле все было значительно проще. Жизнь советского Директора предполагала постоянную яростную борьбу за по-своему понимаемое жизненное пространство — материальные и финансовые ресурсы, благосклонность партийно-хозяйственного руководства и т.д. и т.п. Кстати, именно борьба за это пространство заставила бывших советских директоров создать теневую экономику, поскольку всегда была нужна нигде не учтенная «наличка» для своих снабженцев, для «смазывания» карьерного продвижения и для маленьких бытовых директорских радостей и шалостей, которые тоже включались в представление об освоении мира.

Когда жизненным пространством Президента стала вся страна, то, видимо, этот принцип был слепо перенесен буквально на все ее клетки и поры. Только директорским инстинктом «освоения» финансовых и материальных пространств можно объяснить то, с каким поистине маниакальным упорством Президент расширял зону своего влияния, включая в него даже те сферы, которые в цивилизованных странах никак не регламентируются властью, набирая те полномочия, которые ему были не только бесполезны, не нужны, но и вредны.

Не думаю, что только личное любопытство заставляло его тратить бесценное государственное время на обсуждение сплетен: кто, как и с кем живет из его политического и делового окружения. Это был просто директорский инстинкт, который заставляет распространять свое внимание и влияние на все, ибо не знаешь, когда и что пригодится для собственного выживания.

Не думаю, что Президенту — технарю по духу и образованию — интересно было вникать в перипетии и нюансы телевизионного и газетного бизнеса. Но, видимо, этот бес директорства, который заставляет распространять свое влияние на заводе на все, включая заводскую многотиражку, женскую душевую и работу техничек, толкал Леонида Данилыча на стремление подмять под себя абсолютно все в его «хозяйстве»-стране. Включая, например, городскую кременчугскую газету или в свое время никому не известное интернет-издание «Украинская правда».

Просто по жизни, по мировоззрению для Леонида Даниловича любой журналист из любого издания страны это — его сотрудник из его, повторяю, заводской многотиражки. Поэтому столь естественно выглядит недоумение и даже искренняя обида Леонида Даниловича на тех журналистов, которые говорят или пишут о нем «неправильно». Для него свобода слова существует только до тех пор, пока она работает в рамках правил его «хозяйства». Чтобы понять это, достаточно хотя бы посмотреть, как по-разному ведет себя он со своими (украинскими) журналистами и журналистами из других стран.

Не думаю также, что Президенту — человеку достаточно неизысканному, даже непритязательному и нетребовательному к жизненным удовольствиям — так уж интересно было, по крайней мере, в начале Эпохи овладение все новыми и новыми личными материальными и финансовыми ресурсами. Этого требовал опять-таки директорский жанр — бери впрок все, что можешь, авось пригодится.

Кстати, чтобы быть полностью справедливым, надо признать, что Леонид Данилович не относится к президентам-вымогателям. Вообще, на постсоветском пространстве есть в этом плане три типа президентов: первые — которые не берут (их правда практически нет, не Европа все-таки); вторые — которые вымогают (все лидеры Средней Азии, Закавказья); и третьи — которые не вымогают, но берут, если дают (это наш). Я лично не слышал ни об одном случае, когда Леонид Данилович требовал от кого-нибудь то ли деньгами, то ли щенками. Несут, как уже говорилось, сами и почитают за счастье, если Сам взял. В подтверждение этого можно привести те же пленки Мельниченко. Ни на одной из них Президент не просит, не требует, но ни на одной из них и не отказывается. Директор!

Принцип 3. Сила — это отсутствие ограничений

В середине 80-х у директоров советских предприятий чуть ли не настольной книгой был «Крестный отец» Марио Пьюзо. Это было не случайно, поскольку именно в это время ослабления железной партийной хватки, некоторой хозяйственной либерализации директора почувствовали себя наиболее крутыми элементами общества. Некоторые уже тогда начали строить потихоньку свои «семьи» — окружение из близких и доверенных людей — и видели самих себя чуть ли не донами кланов. По крайней мере, как минимум у пяти директоров крупных предприятий я видел в те времена на рабочем столе эту книгу. Причем почти у всех книга была испещрена разноцветными фломастерами — видимо, каждый искал в ней некие универсальные рецепты в борьбе за влияние, богатство и власть.

Взяв однажды упомянутое издание со стола директора одного запорожского металлургического гиганта, я наткнулся на трижды подчеркнутое изречение. Это, помнится, были напутственные слова умирающего дона Карлеоне своему младшему сыну: «Сила — это отсутствие запретов».

Если вернуться к нашей Эпохе, то вся она как раз и была посвящена бесконечным спорам о том, что такое сила вообще и сильная власть в частности. Завершающую фазу этих споров мы наблюдаем сейчас в ходе дискуссии по поводу модели «сильный президент — сильный парламент — сильный премьер».

Все эти споры, дискуссии, конечно, не имеют никакого смысла. В свое время еще Ильин убедительно доказал, что власть (в виде любой ее институции) и сила — это одно и то же. Соответственно, «сильная власть» — это банальная тавтология. Власть — это и есть сила, организованная для достижения тех или иных социальных целей. Попутно Ильин также доказал, что главными составляющими власти-силы являются доверие, авторитет и компетентность.

Но классик мировой политологии Ильин как бы нам не указ. Хотя бы потому, что если следовать его теории, то власть, которая имеет доверие ниже пятидесяти процентов населения, бессильна и потому должна уходить. (А как бы вам понравились, господин Ильин, 4% доверия, как у нашего президента?) И потому Эпоха стала утверждением и доминиром не классики, а все той же директорской версии Леонида Даниловича: «Сила — это отсутствие запретов».

Всю свою Эпоху он неуклонно и последовательно боролся с любыми запретами, конечно, в отношении себя. Если запретом для него становился закон — значит, закон надо было обойти. Если запретом становилось общественное мнение (неважно внутреннее или международное), значит, его нужно игнорировать. О моральных запретах мы уже говорили, а о религиозных нет смысла и упоминать.

Соответственно и окружал себя Леонид Данилович «сильными» в своем понимании даже не людьми, а «орлами» без тормозов и запретов. Недавно в одном из интервью он сказал, что его кредо — никому не мешать. Уважая «сильных» людей, он, надо признать, никому ничего не запрещал, не мешал, естественно, до тех пор, пока эти люди не начинали мешать ему самому. И в этом плане Леонид Данилович является, пожалуй, самым последовательным эволюционистом Украины. Не случайно он постоянно подчеркивает, что «эволюция» — любимый его политический термин. Правда, эволюционист он своеобразный. Как сказала бы, пожалуй, одна известная поп-группа — «куртуазный эволюционист», или как скажу я — «эволюционист глумливый» (может быть, я когда-нибудь даже напишу книгу под названием: «Леонид Кучма как зеркало украинской эволюции»). Своеобразность этого эволюционизма заключается в том, что на словах он разрешает свободно развиваться — эволюционировать всему, а на деле только тому, что соответствует его личным принципам и мировоззрениям.

Кстати, еще одна интересная черта нашей Эпохи. Практически вся украинская элита, включая как окружение Президента, так и ярую оппозицию, практически всем в своей жизни обязана Президенту за этот его эволюционный подход. В обществе, где нельзя заработать большие деньги, а можно только их украсть, и где арбитром и судьей является единственный человек — кадр, который решает все, — все состояния были сделаны исключительно в силу невмешательства главного эволюциониста.

Общепризнано, что нигде в мире, кроме разве что России, абсолютно невозможна ни такая норма прибыли, ни такая скорость личного обогащения, как в нашей Украине. Поэтому я только могу представить, какие психологические сложности испытывают те «сильные» люди из оппозиции, которые, если положить руку на сердце, и состоялись-то благодаря Леониду Даниловичу, которые исключительно из его философии отсутствия запретов для «сильных людей» сделали свои частные самолеты и яхты, многомиллионные счета, банки и концерны, а потом еще и репутацию народных защитников.

Я, конечно, согласен, что наша политическая система авторитарна. Но авторитаризм наш по-своему уникален. Есть авторитаризм, который построен на запретах. А мы всему миру показали, что может быть авторитаризм, строящийся на их отсутствии. И в этом его, действительно, сила (сила развращающая и порабощающая).

А вообще мне очень жаль, что Леонид Данилович не курит трубку. Мне очень легко представить его неторопливо расхаживающим по своему новому кабинету и выбивающим время от времени эту трубку о голову всемогущего Главного газовщика или несгибаемого дважды демократа, как любил вытряхивать трубку Иосиф Виссарионович о лысину товарища Поскребышева, и при этом назидательно повторяющим: «Сила — цэ отсутствие запретов»…

Можно было бы продолжить и назвать еще двойку-тройку принципов, которые Кучма перенес, на мой взгляд, из прошлой своей директорской жизни в нынешнее президентство. Но все они так или иначе близки друг другу, так или иначе друг друга дублируют. Однако и перечисленные принципы, как мне кажется, передают тот дух, которым проникнута наша директория и которых хватило на формирование и цементирование целой эпохи.

Победитель

Президент уходит. Но надо сказать, что он уходит не побежденным. Он ни разу не поступился собственными принципами, ни разу не изменил им и не дал никому не только переубедить себя, но и даже зародить в себе хотя бы тень какого-нибудь сомнения в своей правоте. Президент оказался сильнее и своей страны, и своего окружения, и своих недругов. Он оказался сильнее морали, нравственности, религиозных заповедей и общественных табу. И в этом плане он действительно создал собственную эпоху. Но я представляю, как ему трудно признаться себе в том, что есть нечто сильнее его. Это время. Время, в силу абсолютного диктата которого все имеет начало и все имеет конец.

Начало и конец

Эпоха, как мы выше договорились, это конкретный отрезок времени, имеющий естественное начало и конец. Мне очень легко оперировать граничными рамками эпохи Кучмы, поскольку у меня буквально перед глазами стоят два предмета, которые можно считать символами, точками отсчета, некими наглядными свидетельствами и начала периода его правления, и конца.

Надеюсь, Леонид Данилович простит меня за некоторые бытовые подробности, которые я вынужден вспомнить, поскольку без них у меня просто не складывается концепция периодизации в новейшей украинской историографии.

Эпоха Кучмы началась, на мой взгляд, с обыкновенного дивана. Нет, это не то, что вы подумали. Это не пресловутый диван имени Мельниченко, это обыкновенный, добротный, кожаный диван то ли венгерского, то ли польского производства. Мне случайно пришлось присутствовать при одном вроде бы рядовом разговоре тогда еще кандидата в президенты страны и одного из тогда рядовых на уровне овощной базы бизнесменов из группы поддержки. Бизнесмен говорил, что, мол, неприлично такому крупному политику сидеть в своем кабинете на дерматиновом диване. И предложил привезти настоящий кожаный. На что неприхотливый тогда Леонид Данилович ответил, что ему-де все равно, на каком диване сидеть, да и денег нет на натуральную кожу. На что зеленщик выразил недоумение: «Это же будет совершенно бесплатно!».

Так вот, может быть, я приземляю великую Эпоху до уровня бытовых мелочей, но мне почему-то кажется, что эпоха эта началась не с первого указа нового Президента по борьбе со спекуляцией, не с ликвидации ядерного оружия, не с раздела Черноморского флота, а с благосклонно принятого «бесплатного» дивана. Мне почему-то кажется, что не будь этого проклятого дивана «из натуральной кожи», может быть, и история Украины сложилась бы по-другому. Может быть, мы были бы членами ЕС, может быть, остались бы в живых мои друзья-журналисты и наверняка не было бы «дивана Мельниченко». Поистине, не бывает не только бесплатного секса и сыра, но и бесплатных диванов.

Заканчивается же Эпоха совсем другим диваном. Красивым, роскошным, невероятно дорогим (ровно во сто раз дороже первого). Это тот диван, который недавно куплен управлением делами Президента для его нового кабинета. Если верить газетным публикациям, то куплен он через малоизвестную итальянскую фирму Chip&Dale. Опытные люди из администрации Президента, которые выбирали фирму-поставщика, не могли не предполагать, особенно зная, что Украина во многом слепо копирует Россию с опозданием в два-три года, что в будущем не исключены судебные процессы таких поставщиков с Украиной. И подобно тому, как швейцарская фирма Noga арестовывала по судебным искам российские самолеты в Ле Бурже, не исключено, что в будущем бравые Chip&Dale вместо того, чтобы спешить нам на помощь, будут арестовывать украинский ракетоносец «Сагайдачный» где-нибудь в Марселе.

Я представляю, как давились от смеха сотрудники администрации, нашедшие и подставившие Президенту эту фирму. Если дело пойдет в заданном направлении, я думаю, что мы можем увидеть и аресты украинского «Руслана» в России фирмой «Мурзилка», и, может быть, замораживание зарубежных счетов Нацбанка могучим «Микки Маус Банком».

Хотя все это, конечно, не столько смешно, сколько грустно. Когда шакалы начинают глумиться надо львом, это самый верный симптом того, что Эпоха царствования последнего заканчивается. Когда челядь и холуи начинают втайне, а потом и почти не скрываясь, смеяться и издеваться над своим хозяином, значит, либо хозяин тяжко болен, либо дотла разорился.

Заканчивается эпоха Президента Кучмы. Это чувствуют уже все, а главное — чувствует он сам. Чувствует, понимает и не может смириться. Вокруг полно людей, которые живут по тем же принципам, по которым он создавал свою эпоху. Но среди них не оказалось ни одного, который выдержал бы тот колоссальный объем бесконечных и бессмысленных полномочий, необъятной и ненужной власти, необозримой и нелегитимизированной собственности, которые накопил, насобирал, подгреб под себя как скупой рыцарь действующий Президент. А когда нет наследника по плоти и духу, богатство обычно либо уничтожают, чтобы никому не досталось, либо делят, что в принципе одно и то же. Начало этого дележа и будет означать начало новой Эпохи.

Эпоха пост-Кучмы

Эпоха пост-Кучмы только приближается, а уже можно достоверно сказать, как она будет называться, и даже пусть скупыми штрихами, тезисно, но обозначить ее суть. Помнится, у Гашека пьяный фельдкурат предлагал господину по фамилии, кажется, Карлов за деньги предсказать, как будут звать его будущую жену. Получив купюру, он назвал: «Госпожа Карлова».

Примерно по такой методике мы можем назвать будущее название последующей пусть краткой, но эпохи. Она будет называться Реформой Леонидовной или просто Эпохой политических реформ.

Напомню, что реформа — это эвфемизм, то есть облагороженное название передела. Соответственно, экономические реформы — это всегда передел собственности. А политические реформы — это всегда передел власти.

Конституционная реформа, в которую мы с подачи Президента потихоньку втягиваемся и которой будем жить минимум три-четыре года, если отбросить всякую идеологическую шелуху, это часть нашей будущей жизни, которая будет связана сначала с разделом, а потом и переделом наследия эпохи Президента Кучмы.

В любой реформе главное — что, между кем и для кого делится. В нашем случае понятно, что делится власть, хотя почему-то еще идут споры, между кем эта власть будет делиться. На самом деле все до изумления очевидно.

Есть такая забавная штука в социальной науке, которая называется контент-анализ. Согласно этой элементарной методике, простой механический подсчет количества употреблений того или иного термина позволяет вскрыть самый тайный и даже сакральный смысл любого документа. Я не поленился подсчитать количество тех или иных базовых терминов в действующем варианте тех статей Конституции, которые планируется изменить в ходе предстоящей реформы и в предлагаемом их (администрацией и парламентским большинством) варианте. Интересный, надо сказать, получился результат. Пожалуй, посильнее «Фауста».

В действующем варианте «президент» употребляется 61 раз, в новом — 56 (минус девять процентов, т.е. явное снижение полномочий). «Верховная Рада» соответственно 78 и 110 раз (целых 41% прироста), «Кабинет министров» — из жалких семи раз вырос аж до 35 раз (пятикратное повышение!). Просто «власть» увеличилась со 161 раза до 218 (на то это и дележ власти). «Народ» в действующем тексте употребляется два раза, в новом тексте один (!) раз). (Неплохо, что вообще вспомнили о том, что он еще существует.)

Еще раз посмотрим на эти цифры — не надо больше никаких споров о том, что делится, между кем делится и для кого делится.

Если же углубиться уже во властно-технологические подробности постэпохи, то они следующие.

Результатом этой реформы станет вместо одного центра власти как минимум три—четыре центра, конкурирующих и имеющих практически равные стартовые конкурентные возможности в борьбе за власть, во главе с президентом, премьер-министром, главой парламентской коалиции или спикером ВР.

Абсолютно не правы те эксперты, которые говорят, что, в соответствии с поправками, какой-либо один субъект политики получит доминирующие возможности. На самом же деле при новой системе получит преимущество лишь тот, кто сможет победить в конкурентной борьбе и самостоятельно «натянуть» на себя «одеяло дополнительных возможностей».

Новый президент, конечно, многое из полномочий теряет, но в принципе сохраняет достаточный их объем, чтобы заблокировать любой политический процесс и решать судьбу любого нижестоящего политического деятеля, и никак не является, по выражению Ющенко, «ритуальной куклой».

Премьер-министр становится весьма сильной в вышеназванном значении фигурой, которая на равных может конкурировать с президентом, имея доступ не только к центральным административным ресурсам, но к неисчерпаемым ресурсам регионов, через губернаторов и местную власть.

Еще один влиятельный центр возникает в парламенте в лице либо главы парламентской коалиции (которая формирует Кабмин, а, может быть, и избирает президента) либо в лице спикера ВР, который может начать доминировать над коалицией после того, как лидеры коалиции будут делегированы на премьерский и президентский посты.

Вот эти «центры силы» и раздробят, раздерибанят былую единую и нерушимую власть между собой.

Хотя какой-то позитивный момент в этом есть. В условиях появления трёх приблизительно равно влиятельных центров власти объективно произойдёт понижение роли административного ресурса и более активное включение двух остальных — финансового и информационного, которые раньше в стране практически не использовались.

(При однополюсной директорской системе два нижеуказанных ресурса — финансовый и информационный практически не работают. Информационный ресурс не работает, поскольку только Сам принимает на основе поступающей гласной и негласной информации главные решения — в частности, что является, например, компроматом, а что — нет.

В такой системе минимальной является и роль денег как политического инструмента. Можно, например, иметь неограниченную сумму денег для лоббирования законопроекта в парламенте и не провести нужного решения из-за запрещающего сигнала со стороны президента.)

То есть теперь выиграть в конкуренции этих трёх центров может тот центр, который быстрее других сориентируется в не ясной для большинства ситуации и подтянет «под себя» все названные ресурсы. (Кстати говоря, на сегодня есть гранд-персоны, умеющие работать с актуальными в новой ситуации ресурсами. Но каждый из них имеет навыки работы только с одним из ресурсов: команда Януковича в основном освоила работу с админресурсом, команда Ющенко худо-бедно умеет работать с финансовым ресурсом (инфраструктурой), команда, например, Марчука как бы умеет работать с информационным ресурсом.)

Соответственно, эффективность любого из трёх конкурирующих за власть центров будет определяться прежде всего их способностью овладеть наибольшим количеством ресурсов. Победит же в конце концов тот, кто первым сможет консолидировать в своем подчинении и административный, и финансовый, и информационный ресурсы.

Исходя из всего сказанного, главной стратегией в пост-Эпоху станет борьба не просто за какую-то конкретную должность, а борьба за ту должность, которую получить наиболее реально, и затем максимальное наполнение этой должности новыми ресурсами.

Если раньше в условиях Директората работала ленинская формула — «власть не дают, власть берут», то скоро заработает новая формула: «власть не берут, власть создают».

Собственно, это и будет главным тезисом и принципом наступающей эпохи.

И еще. Через некоторое время вдруг появится много свободы. Потому что много свободы бывает не тогда, когда возникает демократия, а когда умирает деспотия. Но эта неожиданная свобода, скорее всего, не будет сладкой.

Эпоха пост-пост-Кучмы

Помните старый анекдот, когда лектор говорит: «При коммунизме денег не будет». А ему из зала недоуменный вопрос: «А когда же они будут?».

Похожий вопрос мы можем задать сегодня. А будут ли когда-то в нашей стране политики делить власть не для себя, а для народа? Будут ли когда-то реформы не экономические, не политические, а просто общественные, то есть на благо и пользу не аппарата, не номенклатуры, не пресловутой элиты, а общества?

Отвечаю. Может быть, это когда-то и будет, но о-о-очень не скоро. И зависит здесь многое и от самого народа, и от элиты, да еще и от международного окружения.

Во-первых, нельзя не признать, что народ Украины в своей политической жизни за Эпоху Кучмы проэволюционировал три стадии. Если применить, заранее прошу прощения, фривольные аналоги, то эти стадии выглядели бы так.

В начале 90-х народ отдавался политикам (естественно, в электоральном смысле) «за любовь» — помню, в то время мы, политтехнологи, изобретали самые изощренные способы, как влюбить избирателей в «их политика». (Первый мой клиент — кандидат в народные депутаты потратил на всю избирательную кампанию около 100 у.е.)

В середине 90-х народ уже отдался в основном за подарки и услуги. Главное в то время было завезти в округ бесплатный уголь, провести газ, построить храм или просто раздать всем избирательницам цветы на 8 Марта.

На последних выборах в значительной своей массе народ отдавался чисто за деньги. Во многих округах уже не было даже намека на прежнее «обольщение» — агитацию и всякую там пропаганду. Были конкретные «несторки» — 20-гривневые купюры или «хмельки» — 50-гривневые, которые торопливо, без всяких рассюсюкиваний передавались перед голосованием в потные трудовые руки.

Поэтому пока народ сам не поймет, что выбор у него простой — либо участие во всей полноте политической да и жизни вообще (за что нужно бороться и рисковать), либо одно упоминание в Конституции, «несторку» в руки — ничего не изменится.

Во-вторых, пусть хилые, но уже существующие в стране элементы гражданского общества (разные экспертные группы, профсоюзы, общественные институты и организации), если они хотят быть честными перед собой людьми, должны постоянно объяснять — подлинная реформа общества это та, где:

а) не только элита (кланы, олигархи, аппарат), но и сам народ является субъектом социально значимых изменений. Для этого в мире разработаны сотни форм политического участия от референдумов до восстаний;

б) не только элита (и т.д.), но и сам народ является объектом всех социально значимых изменений. То есть если в ходе реформ не происходят явные, быстрые и резкие изменения в жизни народа (а не только его «номенклатурных слуг»), то это, собственно, и не есть реформа. (Когда-то незабвенный Столыпин сказал, что реформой можно называть только такие шаги государства, в ходе которых широкие слои населения получают доступ к высокой культуре, к новой технике и технологиям, к денежным ресурсам и к собственности.)

(В свете подобного подхода, о каких, пардон, к черту, реформах можно говорить, когда Национальный банк досрочно и с помпой выплачивает внешние долги полному сил МВФ при том, что государство просрочило все мыслимые сроки выплаты внутренних долгов и задолженностей умирающему населению.);

в) где критерием реформ выступают не полномочия различных частей одной-единой и неделимой номенклатуры, а качество личности (со всеми ее ценностями и правами), которую создает, продуцирует и воспитывает государство и общество.

Короче, будет конечно, как говорил один герой, и на нашем празднике играть музыка, но мы, живущие сегодня, скорее всего ее не услышим.