Выдерживая паузу. Эмма Андиевская: энергия собственного стиля

Два поэтических сборника Эммы Андиевской — «Півкулі і конуси» и «Погляд з кручі» (издательский дом «Всесвіт») презентованы в Киеве. Сама г-жа Андиевская — аристократичная и ребячливая одновременно — терпеть не может, когда ее называют членом Нью-Йоркской группы, и обеспокоена языковыми проблемами в Украине, а точнее, современным разрушением нашего богатого и неповторимого языка. Ведь не с пеленок слышала она украинское слово, а вопреки серой и одномерной для многих жизни, а также вопреки воле родителей, захотела выучить украинский язык и утвердиться в собственной силе и ответственности за выбор — и выучила. «Захочеш — і будеш!»

«Вся країна — трупарня, де ще живі мерці...»

Андиевская, как никто другой, самодостаточно и совершенно излучает в поэзии стихии бытия. По­жалуй, ее излюбленная поэтическая форма — канонический сонет, который г-жа Эмма перестроила по-своему: ее сонеты имеют консонансную рифму (хотя самой поэтес­се более точным кажется не литературоведческий, а музыкальный термин — диссонансные рифмы, ведь весь ее внутренний мир — это склеивание диссонансов, которые становятся причиной фантастических творений непокорного духа).

Она постоянно окутана аурой загадочности, молчаливой паузы, когда мир ищет поэта, а поэт скрылся от мира в своей келье. Но что поделаешь: зачастую мир не понимает, что нужно поэту, и нагло врывается в уют гармоничных отголосков творческой лаборатории. Мир по сути своей жесток, он топчет и сгибает. Из-за этого мира и мирских обязанностей
г-жа Эмма уже который год не может завершить роман «Лабиринт», отрывки из которого она прочитала на вечере (и должен отметить, что тектоника романа, его фактурная сюрреалистичность не просто поражает, но одновременно ужасает и очищает; это очень интересный модерновый роман). Однако роман до сих пор живет на тридцати страницах, поскольку поэтесса никак не отваживается отключить свой телефон — связь с местами безумным миром. А роман, знаете ли, не любит, когда его автору кто-то названивает каждые пять минут. Но что поделаешь…

Как спастись от мира, которому все полярные и сибирские медведи наступили на ухо чуткости и милосердия?

Однажды Эмма Андиевская написала:

«Вся країна — трупарня,

Де ще живі мерці

Виголошують промови

Про нешкідливість опромінення,

Школярі, яким жити лише кілька днів,

Влаштовують велосипедні перегони

Землею, що дихає смертю».

Конечно же, мир не раз обманывал Андиевскую. И, к сожалению, на ее поэтическом вечере в Киеве пришлось услышать довольно прозаические вставки. К примеру, поэтесса дарит издательству «Веселка» в Киеве тысячу экземпляров поэтического сборника и вдруг узнает, что в столице читатели не могут приобрести ее книги. Почему?

Потому что 250 экземпляров издательство раздарило (это, конечно, на здоровье!), а остальные (750 экземпляров) догнивают в подвале. И все...

Вот он, путь украинской поэзии.

Могло бы такое случиться с поэтическим сборником во Франции, Бельгии, Германии, Великобритании? Что же это за украинский феномен, который лучше всего описывает слово «расхлябанность» духа? Какая-то погоня за второстепенным — вот цель общества сегодня. А медиумов (которые лучше академиков разбираются в украинской истории и языке) люди слушать не хотят. Но неужели сегодня не тяжело без Атлантов? А если на месте Атлантов — пигмеи, неужели не страшно? Может, уже привыкли к мелководью? Нет, тогда уж лучше потонуть на глубине...

«Вхід? Брама смерти?»

Литературове­ды трактуют Ан­диевскую неоднозначно. Но зачастую ученые забывают, что этот человек создал самобыт­ную поэтическую систему, собст­венный мир Слова, в который не каждому удастся войти. Олег Ми­китенко на вечере подчеркнул, что понимание ее поэзии может прийти не сразу. Нужно читать и ждать... Г-жа Эмма вспомнила совет, данный Марком Твеном: если анекдот не поняли с шестнадцатого раза, нужно пересказать его в семнадцатый. И тогда уж точно дойдет.

Поэзия Андиевской — тонкий и по-своему герметичный мир. В Украине защищено 17 диссертаций по изучению ее творчества, но постигли ли суть диссертанты? Многие вопросы до сих пор остаются без ответа...

Г-жа Эмма однажды отметила в частном разговоре, что быть настоящим художником — значит постоянно находиться в Аду. Полнос­тью согласен, ведь сила, которую черпает творец-медиум, — это такие высоковольтные удары, такие торнадо энергий, что приходится жертвовать всем, дабы обрести «демоническую» силу слова. Вот и сегодня у нас есть поколение литераторов, которые просто «штампуют» литературу, претендуя на место на троне. Но разве претендует на что-то Андиевская, которая молчанием в Мюнхене может сказать больше, чем некоторые представители современной литературы? И это молчание дает возможность прислушаться к голосам, которые другие не слышат, ибо их разум и сердце омрачены суетностью...

Единственное, чего не может принять поэтесса, — это причисление ее к Нью-Йоркской группе поэтов. Для чего г-же Андиевской принадлежность к группам, если она сама — непревзойденный голос, обладающий силой творить собственный красивый и непостижимый мир — и скрываться в нем от суеты и тщеславия! Ну зачем историки литературы вписали ее в канон, если она всего лишь некоторое время проживала в одном доме с Бойчуком? И все.

Но до сих пор молчат литературоведы, а в Украине пишут о любовной лирике Дмитра Павлычко и Лины Костенко, а Эмма Андиевская до сих пор — член Нью-Йоркской группы.

Эмма Андиевская, несмотря на всю воображаемую легкость поэтического письма, в каждом случае выискивает именно то единственно возможное слово. Олег Микитенко отмечает, что для ее поэтического стиля большое значение играют паузы, долгие и страшные, обозначенные в книгах тире.

Страшные прежде всего потому, что образовывают большое пространство между написанным, позволяя читателю найти единственно возможную мысль, высказать ее и дополнить поэтический космос. Но как же тогда быть с герметичностью? Однако закрытость письма заключается не в том, что его нельзя дешифровать, а в том, что нужно войти в одно силовое поле с автором, чтобы увидеть мир так, как его видит Андиевская. А видит она его неподражаемо.

Не буду вдаваться в детали, но отмечу, что регистры поэтической симфонии являются столкновением сложных материй бытия. Айсбер­ги, воплощающие огромные фрагменты мира, подмеченные взглядом поэта, — это обломок, отколовшийся от материи вечного льда. А тире (молчание, паузы) лишь обрамляют эти обломки мира.

Поэтический стиль Эммы Андиевской, на мой взгляд, можно сравнить с джазом. Неуправляемость — и вместе с тем огромная ответственность за текст, стрем­ление к универсальной целостности — и вместе с тем конструирование мира из микроскопических фрагментов.

На обложке сборника «Погляд з кручі» приведены слова Марка Роберта Стеха о поэзии г-жи Анди­евской: «Пути, который эти стихи указывают, невозможно дать четкое рациональное объяснение, хотя бы потому, что он для каждого из нас несколько иной, ведь каждый должен сам открыть свой неповторимый путь в «невыразимое».