Гоголь после капремонта. Иван Малкович провел капиталистическую ревизию гоголевской сказки о казаке и черте

Книжка «Ніч перед Різдвом», несмотря на снежинки на обложке, напоминает горячий пирожок: ее «сигналы» издательство только-только получило из типографии. Факт того, что рождественскую историю выпустили именно к Рождеству, — может, вполне рядовой в странах с развитым книгоизданием, но только не у нас.

Все-таки не станем забывать, что мы живем в Украине — стране, где большинство мировых бестселлеров издаются с опозданием в годы, а то и десятилетия, а слово «маркетинг» у издателей вызывает либо достойное неофита удивление, либо брезгливую гримасу, либо небескорыстную заинтересованность в том, как бы на развитие этого самого хитрого маркетинга да забульбенить какую-нибудь государственную программку поддержки чего-нибудь шибко социально значимого. Тираж книги тоже не по-украински велик, а если сравнивать с мировыми — то столь же по-украински мал: 7 тысяч экземпляров, из которых четыре уже проданы (для сравнения: средний тираж художественной литературы — 2 тысячи, причем продается он в течение года). Праздники, подарки, туристы, сувениры — в общем, все те факторы, стимулирующие спрос, о которых пишут книги по маркетингу и от которых брезгливо воротят нос коллеги Ивана Малковича по цеху.

Но есть еще то, о чем учебники по успешным бизнес-стратегиям писать не могут. В афористической формуле Венечки Ерофеева это звучит как «В мире компонентов нет эквивалентов». В этом смысле рецептура образцового книжного новогоднего сувенира из Украины Малковичем взвешена с аптечной точностью — несколько унций Гоголя, сколько-то капель Рыльского, все это заботливо перемешать в шейкере Малковича, а потом заботливо набирать на кисточку Костя Лавра и тогда… При всей внешней простоте «Ніч перед Різдвом» создана как матрешка взаимно усиливающих брэндов. На поверхности — брэнд «Гоголь» и самое украинское его произведение «Вечера на хуторе близ Диканьки». О «Вечерах…» еще Пушкин писал, что это — цитата условна — «песни и пляски веселого племени» (племя — это мы с вами), а украинские исследователи давно и бесповоротно сошлись во мнении, что и писались-то «Вечера…» по-украински, а потом, мол, переводились на экспорт, а раз так, то, следовательно, и Гоголь кроил-то свою «Шинель», из которой, как известно, вышла русская литература, из украинской дерюжки… Вот такая «теплая» литературоведческая история. В итоге «Ніч перед Різдвом» для родителей — классика, для детей — сказка, для подростков — телевизионный мюзикл с брэндовым Олегом Скрипкой в роли коваля Вакулы, для идеологов — ненавязчивое, но спокойное «напоминание москалям о Тузле». Своим приятно, а на экспорт — понятно: до конца новогодних праздников в издательстве лелеют надежду допродать стартовый тираж и начать готовить переиздание.

Кстати, для Малковича это уже не первая попытка издавать Гоголя, и конкретно «Ніч перед Різдвом» в переводе Максима Рыльского. По изданию для подростков (а были и такие пробные камни в истории «А-БА-БА-ГА-ЛА-МА-ГИ» в 1997 году) можно убедиться, что ни одного слова Гоголю редактор Малкович не дописал, ни одного слова переводчика Рыльского не исправил — лишь сделал необходимые сокращения да «подретушировал» название (у Рыльского переведено как «Ніч проти Різдва»): когда речь идет о брэндах, чистота языка уступает место демократичной удобоваримости. И в этом тоже талант аптекаря-Малковича — добавлять в свои смеси антиаллергический компонент, постепенно излечивая от аллергии на украинское даже особо ярых аллергиков. (Будь я святым Мыколаем, обязательно бы подложила «Ніч перед Різдвом» под подушку Жириновскому — заодно бы и издательство сэкономило на рекламном бюджете.)

Художник Кость Лавро рисовал книгу год. Поговаривают, что он мечтал нарисовать лучшую свою книгу (это после-то легендарной «Абетки» и потрясающего «Пана Коцького»!). Однажды, говорят, не выдержав собственного перфекционизма, даже приходил к Малковичу сдаваться… Книгу спасло то, что где-то оттуда, с хуторов близ той самой гоголевской Диканьки, родом мама художника — так он нарисовал свое детство, «когда деревья были большими», а буквы напоминали дивные, почти не утилитарные предметы: «ч» — печной рогач, «і» — свечечку с развивающимся пламенем, а тотемный казак Мамай с лубочной картинки — самого классика Николая Васильевича Гоголя… Так гоголевская история о его украинском детстве превратилась в украинскую детскую сказку о Гоголе, который в детстве был украинским казаком, верил в любовь самых красивых девушек и мог оседлать хоть самого черта, а потом вырос и стал русским классиком. Известная такая история…