Бюджет для владыки. Режиссер Олесь Янчук: «Деньги, выделенные на фильм о Шептицком, могут вернуться обратно в госказну»

Кинорежиссер Олесь Янчук, извест-ный своими фильмами о героях ОУН-УПА и картиной «Голод-33», работает над новой лентой «Владыка Андрей». Съемки фильма о митрополите Андрее Шептицком продвигаются с невероятным трудом. Именно потому, что режиссер впервые за свою творческую практику решился снимать на государственные средства. В интервью г-на Янчука «ЗН» — подробности нынешних этапов больших мытарств наших кинематографистов: бюджет, чиновники, съемки. По сути, одна только история этих съемок — как зеркало украинской кинодеструкции.

На самом деле воплотить на экране образ Шептицкого довольно непросто. Митрополит, посвятивший свою жизнь борьбе за единую поместную церковь, — одна из самых масштабных и противоречивых личностей отечественной истории ХХ века. Он отстаивал украинскую независимость. Он обращался к Гиммлеру, требуя прекратить истребление евреев и использование для этой цели украинской полиции. В 1955-м, спустя 11 лет после смерти Шептицкого, Ватикан инициировал процесс по причислению его к лику святых.

«Наша съемочная группа предложила Минкульту схему контрактной системы…»

— Олесь, если не возражаете, начнем с хронологически исходной точки: когда был дан старт работе над фильмом о Шептицком?

— Минкульт утвердил этот проект еще в 2004-м. Запуск фильма намечался на конец года. Но начались наши славные события, и я написал в министерство служебную записку: «В связи с форсмажорными обстоятельствами в стране — началом помаранчевой революции — прошу перенести запуск проекта на начало 2005-го». Финансовая ситуация тогда была сложная, банковская система начинала шататься, я каждый день был на Майдане — словом, работать регулярно возможности не было. Потом возникли другие проблемы. Новый министр культуры Оксана Билозир сняла с должности человека, отвечавшего за киноотрасль, и никого не назначила. Чем в ту пору занимался «обезглавленный» кинодепартамент, непонятно. Чиновники ведь без указаний начальства работать не могут. Когда я спрашивал в департаменте, как быть с запуском, все разводили руками. Тогда я поинтересовался: «А чем вы сейчас занимаетесь?» — «Отвечаем на письма граждан». На прием к самой Билозир я попасть так и не смог. Мне сообщили: «Пани министр не может встречаться с каждым режиссером, у нее тогда не будет времени на работу». Я говорю: «Знаете, а Сталин встречался с каждым режиссером, а по ночам смотрел все советские фильмы». В итоге картину запустили только 26 декабря 2005-го. И тут начался следующий этап наших мытарств (это уже было при министре Игоре Лиховом).

Кинодепартамент постоянно предъявлял претензии к словесным оборотам в документах: там запятая неправильно поставлена, а этого вообще не надо было писать. Бумаги постоянно корректировали, возвращали нам, мы их переделывали, отправляли обратно в департамент — и так до бесконечности. Я понял, что просто не готов ко всем этим сложным министерским процедурам: за все время работы режиссером я практически не имел опыта сотрудничества с Минкультом, потому что почти не снимал за государственные деньги. Первый свой фильм, «Голод-33», в 1991 году принципиально сделал не за государственные средства. Минкульт предлагал финансирование, но я понимал: будут их деньги — будет и контроль государства. А поскольку тогда оно еще было советским, т.е. тем государством, которое отрицало сам факт Голодомора, мне такого контроля как-то совсем не хотелось. Мы тогда через СМИ обратились к людям с просьбой оказать финансовую поддержку. Пришло невероятное количество писем, многие из которых нельзя было читать без слез. В некоторых конвертах лежал рубль, в других — три, пять, десять рублей. Кто-то присылал всю свою зарплату. Откликнулось много предприятий, особенно из Западной Украины, где, как вы знаете, голода не было. Но главную помощь нам оказал один коммерческий банк из Ужгорода. Второй мой фильм, «Аттентат», тоже снят за спонсорские деньги. И только третья картина, «Непокоренный», была частично профинансирована Минкультом...

— Тогда, в 2001-м, с «Непокоренным» тоже были проблемы?

— Тогда все как-то делалось вовремя. Последний фильм, «Железная сотня», сделан за деньги австралийского мецената Юрия Борца.

— Почему же сейчас вы решили обратиться к государству?

— Бюджет у фильма приличный — 10 миллионов гривен. К тому же плата за услуги кинопроизводства выросла. И если бы мне удалось найти необходимые средства у спонсоров, я бы к государству, конечно же, не обращался. Мне в Кабмине сказали, что у нас уже принят закон, действующий в западных странах, — когда часть средств, которые частное лицо отдает на культуру, засчитываются ему как уплата налогов. Но я спрашивал у многих бизнесменов, они ничего об этом не знают. Закон принят как-то тихонько, и никто о нем даже не догадывается. И он не работает.

Согласно контракту с Минкультом, нам в этом году должны были перечислить 7 миллионов гривен. Но перечислили только 83 тысячи. С июля на киностудию Довженко деньги поступать перестали. При этом гуманитарный вице-премьер Дмитрий Табачник заявляет в эфире канала ICTV: мол, в национальном кинематографе плохой менеджмент, не могут даже освоить выделенные государством 50 миллионов гривен. Но, извините, этих миллионов просто нет. Кинематографисты их не получали! Самое неприятное то, что среди чиновников много абсолютно равнодушных людей, которым безразлично, снимут тот или иной фильм, будут ли вообще какие-то перемены в кинематографе. Им удобнее, когда их никто не трогает. Они получают высокую зарплату вне зависимости от того, сколько картин снято и снято ли вообще. Когда Виктор Янукович второй раз стал премьером, первое что он сказал: «Необходимо избавиться от неэффективных госменеджеров». Это, по-моему, самая актуальная проблема. Наша съемочная группа предложила Минкульту схему контрактной системы, которая обеспечила бы сотрудникам достойную зарплату. Сегодня ведь собрать профессиональную съемочную группу очень трудно: специалисты у нас хорошие, а потому востребованные. Их постоянно приглашают работать в частные кинопроекты, где платят хорошие деньги. Вот у меня художница по костюмам ушла — со слезами на глазах — в российскую группу, снимающую в Украине. Я целое лето провел в министерстве, нам постоянно обещали, что контрактная система будет принята. Но ничего не произошло. А с недавнего времени для всех культурных проектов, претендующих на госфинансирование, ввели тендеры, которые тоже занимают массу времени. Многие так и не поняли, почему культурный проект должен участвовать в конкурсе наравне с продукцией тяжелой или легкой промышленности. Тем более что кинопроекты проходят отбор в Минкульте — сценарий читает экспертная комиссия, и если по каким-то причинам он ее не устраивает, к запуску сценарий не утверждают.

«Только на грим Шептицкого уходит два часа»

— Знаете, государственные деньги с трудом выделяются, зато легко тратятся. Ваши фильмы хотя бы идут в прокате и выпускаются на DVD. То есть приносят какую-то прибыль. А судьба большинства картин, снятых по госказаказу, такова: премьера в Доме кино, все поют дифирамбы режиссеру, потом идут в буфет, напиваются, и после этого фильм больше никто не видит, потому как кинотеатры эти «шедевры» не берут, рискуя прогореть.

— Это ужасно, согласен. Я всегда думал о будущем каждого своего фильма так же, как думаешь о будущем своего ребенка. Режиссер должен знать, как он может увлечь за собой зрителя. Кино — искусство коллективное. Если фильм никто не видит, он мертв. Раньше на киностудии был худсовет, в который входили режиссеры, кинокритики, писатели, художники. Режиссер показывал актерские пробы, потом первые отснятые тысячу метров, т.е. на любой стадии можно было оценить, в правильном ли направлении он двигается или свернул не туда. И на любой стадии проект можно было остановить или поменять режиссера. Потом худсовет перестал работать, все пошло на самотек. И режиссеры начали снимать «гениальные» фильмы, которые показываются только в Доме кино, а потом хранятся в Центре Довженко. В этом году у нас на киностудии возродился художественно-экспертный совет, и я даже имею честь его возглавлять. Двум режиссерам, недавно снявшим фильмы, мы очень тактично предложили показать свои произведения совету. Увы, эти господа просьбу проигнорировали.

— У вас сейчас съемки полностью остановлены?

— Съемочный период должен был начаться 17 сентября. Но киностудию с июля перестали финансировать, у нас был простой. Потом дирекция нам помогла — за счет оборотных средств киностудии мы начали снимать в октябре. Но поскольку все средства уже израсходованы, мы опять остановились. В Минкульте постоянно говорили: деньги вот-вот будут. Буквально на днях сообщили: деньги уже поступили, но их будут перечислять не на киностудию, а на Государственную службу кинематографии. Но все дело в том, что эта Служба, появившаяся в мае, до сих пор не имеет счетов, на которые можно перечислять средства, а ее глава Анна Чмиль до последнего времени даже не получала зарплату. Просто когда Служба создавалась, Минкульт подал в казначейство только ее штатное расписание – без бюджета и плана ассигнований. Этот неполный пакет, естественно, вернули, поэтому Служба до сих пор не может полноценно работать. Ситуация крайне странная. Все может закончиться тем, что 50 миллионов гривен, которые в ноябре было решено перевести со счетов Минкульта на счета кинослужбы, могут вернуться обратно в госказну, и кинематографистов опять обвинят в плохом менеджменте. Такое впечатление, что кому-то этого очень хочется. Я, как режиссер, подписывал государственный контракт не со Службой, а с Минкультом. Но пока все выяснится, за время очередного простоя может разбежаться вся съемочная группа. Наша картина (между прочим, ее сдача запланирована на первый квартал 2007-го) очень трудоемкая, в работе над ней необходимы хорошие специалисты. Только на грим Андрея Шептицкого уходит два часа. И у нас блестящий гример — Таня Татаренко, которую постоянно куда-то приглашают. Этим летом, когда она работала на картине у Владимира Мотыля, он вообще предложил ей остаться в Москве.

«Львовская облрада выделила нам 300 тысяч гривен»

— И все же, полагаю, дело не только в отсутствии денег…

— Проблемы возникают повсюду, где приходится сталкиваться с госчиновниками. Например, осенью надо было снять небольшую сцену в Мариинском парке — два пенсионера беседуют на лавочке. Нам сказали, что для съемок необходимо разрешение Киевской горадминистрации. А там сообщили, что мы должны предоставить им сценарий, копии паспортов всей съемочной группы и заявление, которое будет рассматриваться в течение 30 дней, потом показать им отснятый материал. Мы так и не поняли, к чему все эти меры предосторожности. Я бы еще с ними согласился, если бы мы снимали сцену, в которой 50 танков движутся по Мариинскому парку в направлении Верховной Рады. А так я сказал: «Спасибо, до свидания». И сняли в другом парке. Но среди чиновников есть и отзывчивые люди. Губернатор Львовской области Петр Олийнык пообещал частичное финансирование. А львовская облрада, возглавляемая Мирославом Сеником, на съемки во Львове выделила нам 300 тысяч гривен. Кстати, когда правительство Юлии Тимошенко отправили в отставку и на должность министра культуры искали новою кандидатуру, один из претендентов, Юрий Богуцкий, в ответ на вопрос, в чем он видит главную функцию министра, тогда сказал: «Я хочу создать комфортные условия для деятелей культуры». Это, в принципе, все, что требуется от министерства. Теперь его снова возглавил Юрий Богуцкий. Надеемся на его решительные действия.

— Интересно, каким вы хотите увидеть экранный портрет Шептицкого? Он ведь, при всей своей благородной патриотической деятельности, совершал иногда поступки, мягко скажем, неблаговидные. Писал благодарственные письма Гитлеру, а потом Сталину. В августе 1942-го благословил прихожан на работу в праздничные дни на благо рейха — и это после того, как немцы отправили в концлагеря многих оуновцев во главе со Степаном Бандерой, а некоторых расстреляли…

— Когда в 1939-м Западную Украину присоединили к СССР, местное население встречало Советы хлебом-солью. Тогда еще не знали, что буквально через год будет репрессировано и уничтожено почти 10% населения Галичины. Потом с хлебом-солью встречали немцев — как освободителей. Шептицкий в такой сложной ситуации искал меньшее зло среди большего. Но конформизм не был генеральной линией его поведения. И при каких бы режимах он ни жил — при австро-венгерском, польском, немецком, советском — никогда не изменял своей главной позиции пастыря украинской нации. Между прочим, умение вести гибкую политику помогло ему спасти огромное количество людей во время фашистской оккупации. Он, например, спас более двух тысяч еврейских детей, сказал им: «Пока вы находитесь в стенах моего собора, вы в безопасности». Его имя высечено на Стене плача в Иерусалиме. В Нью-Йорке я общался с сыном львовского раввина, которому помог выжить Шептицкий. Он хотел укрыть и самого раввина, но тот ответил: «Я буду умирать со своим народом. А сына спаси». Митрополит был еще и большим меценатом. Во Львове есть этнографический музей «Шевченковский гай», куда стараниями Шептицкого была перевезена деревянная бойковская церковь — ее таким образом сохранили, потому что она была в плохом состоянии. Параджанов в этой церкви снимал сцену «Теней забытых предков». Для меня самым главным было исследовать и показать в фильме причины, по которым Шептицкий избрал путь священнослужителя. Еще в девять лет он сказал своей матери, что станет священником. И молодым ушел в монастырь. А ведь в миру перед ним открывались большие перспективы: родом он из графской семьи, получил прекрасное образование, к тому же был очень красив.