Живі і колишні

В Киевском театре на Подоле накануне Дня Победы вышла премьера по мотивам знаменитой в свое время пьесы Виктора Розова "Вечно живые" (которая, напомню, легла в основу культового фильма "Летят журавли"). В своей сценической версии режиссер Виталий Малахов размышляет, быть может, не столько о " том" времени, прочно связавшем розовских героев, сколько -- о себе и о нас.

Пребывая в состоянии транзитного пассажира, Театр на Подоле постоянно ищет "посадочное место" - на театральных площадках столицы. "Вечно живых" (как и остальной репертуар) играют в Малом зале дворца искусств "Украина" (покуда театральное здание на Андреевском спуске строится, строится, строится…)

Этот зал в "Украине" востребован. Здесь многие играют, всегда полным-полно народу. Правда, раньше на этом же месте жил чинной жизнью конференц-зал. (Звезды шоу-бизнеса здесь, как правило, рассказывали о своих "контактах с космосом"…).

Виталий Малахов, свято исповедуя принципы П.Брука ("Принеси с собой коврик - и начинай играть…"), в прямом смысле расстилает на чужой площадке "коврик" и начинает играть. В помощь ему - черный кабинет маленькой сцены и скромный реквизит.

Но, конечно, есть и главное - надежда и опора этого театра - господа актеры.

Эти актеры, как "огнеупорные кирпичи", прошедшие испытания руинами Гостиного двора, недостроем на Андреевском, транзитностью конференц-зала… Тем не менее, "упорные". Упрямые, энергичные. Собственно, на них (в основном, на них и выстраивает спектакль Малахов. Его "Вечно живые" - это и "бедный театр", перефразируя Гротовского, и, соответственно, "актерский театр", предполагая базис-надстройку данной сценической композиции. Уравновесить в старой советской пьесе слишком серьезное, несколько пафосное с современным, игровым, слегка ироничным - эта "технология" и предполагает надежду- опору в виде актеров данного театра. Они стараются.

Сразу оговорюсь: премьера подчеркнуто отдалена (отстранена) от предполагаемых колоритных реалий "советского" быта и бытия. Режиссер, вроде нарочито используя вынужденную транзитность своего обитания в конкретном зале, переносит "Живых" в черную коробку "безотносительного" времени. Люди те же - герои вчерашних дней, бывшие…Обстоятельства места и времени - возможны нюансы…

Нет, конечно, отдельные штрихи, детали, элементы костюмов, несомненно, повернут зрителя лицом - к конкретному месту, к непосредственному времени действия. (Пьеса, напомню, создана в 1943-м, позже в измененном виде подготовлена для О.Ефремова, открывавшего "Вечно живыми" светлую эру "Современника").

…Так вот, только штрихами, отдельными деталями и невинными ироничными жестами режиссер подсказывает: ход событий - "там же, тогда же", однако подобное могло бы случиться и здесь, и сейчас, и где и когда угодно.

В подобном повороте - не то чтобы попытка "люстрации" советской пьесы или опасения ее обжигающего пафоса в резко изменившейся системе координат уже нашей действительности. Скорее всего в таком "безвременном" и одновременно своевременном посыле - сознательное режиссерское ударение на первом слове в названии пьесы… "Вечно"… То есть они, эти герои - дети не только сталинского гетто, хрущевской оттепели или брежневского маразма, они как типы вечны и постоянны - всегда. В какие бы береты, галифе, платья-колокольчики, кофточки-рюшечки не одевали их разновременные поветрия моды.

…Многим известный сюжет - советская девушка Вероника предает возлюбленного Бориса Бороздина (пропавшего без вести на фронте), выйдя замуж за его же брата, пианиста Марка - режиссер использует как "вневременную" схему человеческих отношений. Главные слагаемые схемы - частная жизнь и большая война; человеческое предательство и неотвратимая расплата…

Веронику в разных сценических сюжетах играли С.Мизери (премьера 1956-го в "Современнике"), позже ввелась Л.Крылова, впоследствии появилась М.Неелова (обновленная редакция спектакля). Но для большого мира - с 1957-го - олицетворяет эту самую Веронику Татьяна Самойлова в гениальном фильме… Странная героиня с несколько раскосыми глазами, в которых можно было вычитать смятение, ужас, самобичевание, одержимость. Но главное - странность. Вероника Самойловой казалась предельно "странной" девушкой. Все последующие ее метания - любовь–предательство–раскаяние - непроизвольно навеяны ее же загадочным и спорным внутренним миром. Она была "не такая, как все". Совершенно не советская девушка. Не зря один самодур-генсек заклеймил ее как "шлюху",однажды посмотрев "Летят журавли".

В нашей нынешней сценической версии Вероника (актриса Виктория Булитко) - девушка без философских странностей, но с явными поползновениями в сторону "нимфоманства". Душа ее, как и тело, всегда открыты для доброты первого встречного... И фатальный треугольник в пространстве пьесы-спектакля - вовсе не ее этическая проблема, не муки совести, не "я вас люблю, чего же боле". Это, скорее, ее физическая потребность - "того", чего постоянно требует тело молодое… Выбор между хорошим Борисом и плохим Марком - для этой Вероники не разверзшаяся мировоззренческая бездна, а само собой определенный ход событий. Если бы не предательство со стороны Марка, как знать, может быть, и было бы в этой личной истории все по-другому, со счастливым финалом. Виктория Булитко играет девочку-куколку, незащищенную, милую, выброшенную вихрем войны - на обочину жизни. Ее жажда ухватиться то за того, то за этого - рефлекторна, инстинктивна. Это как методика техники безопасности: если не сделаю "это" - тогда произойдет "взрыв", будет очень плохо. Подлинность ее чувств - к Борису ли, к Марку, а впоследствии и к нарисовавшемуся на горизонте фронтовику Володе - не требует проверки или специального химического анализа. Именно такая Вероника, какой и играет ее Булитко, склонна к любви безоглядной - объекты могут меняться, а безоглядность останется. За потерей честного (Бориса), а затем и за отторжением от лживого (Марка) - иногда читается не более и не менее, а всего то лишь ее девичья обида. На войну, отнявшую мальчика. На любовницу, отнявшую мужа. На судьбу свою горемычную. На сиротство и неприкаянность, на вынужденную необходимость жить на чужой территории. Между прочим, такая "аранжировка" знаменитого женского образа - достаточно живая, жизненная, даже объемная, оставляющая в ткани розовской драмы место для исключительного частного случая, частной путаной жизни… Такой, какую и проживает эта героиня.

Инна Соловьева когда-то писала, что пьеса В.Розова прежде казалась "замкнутой в кругу проблем личной этики, а в пересказе Ефремова эта же история становилась раздумчивей и крупней…" А актриса Людмила Крылова, игравшая Веронику, говорила об "ощущении дрожи и слез" в той ефремовской постановке.

В нашем случае, полагаю, режиссер не склонен провоцировать "дрожь" (да и чем вас теперь удивишь?), он сознательно локализует розовские мотивы, делает акценты и ударения - на человеческом факторе в рамках "вневременной" военной катастрофы. Драматизм в этих "Вечно живых" возникает не из каких-либо велеречивых деклараций-монологов, а из свойств самих характеров и особенностей обстоятельств, в которых эти характеры вынужденно оказались.

Малахов даже несколько "модернизировал" Розова, предложив в своем спектакле версию братьев-близнецов - Бориса и Марка. Это тоже сознательный акцент на частном. В пьесе, как известно, они - братья двоюродные. Но современный зритель пьес не читает, поэтому ему все равно…

Мотив двойников, близнецов (без намеков индийский мелодраматизм) в определенном плане даже оживляет коллизию, придает ей форму "зеркальных отражений". Одно лицо - в двух разных судьбах-зеркалах, в двух различных моделях поведения и в двух исторических измерениях-испытаниях. Один из них (близнец Борис) идет родину защищать, другой (близнец Марк) - прячется под юбками, выторговав себе "белый билет". Режиссер, временами жалея розовскую героиню, даже находит для нее непроизвольное оправдание: ведь лицо-то у двух ее мужчин - одно! Правда, характеры - разные. Актер Василий Кухарский, единый в двух ипостасях (Марк и Борис), достаточно уверенно справляется с двойственностью и сюжетной необходимостью "всегда быть в маске судьба моя". Его Борис сдержан, возможно, даже слегка грубоват. Его Марк - салонный хлыщ, резонер, типичная тыловая крыса.

Присутствие войны в спектакле, тем временем, ощутимо, иногда даже зримо. Пусть там, за кулисами, рвутся бутафорские снаряды - это все-таки за окнами дома. А здесь, внутри его, в черной коробке сцены, даже семейные церемонии за праздничным столом походят на траурную мессу… Особенно в тот момент, когда стулья из мебельного гарнитура "одевают" в черные черные чехлы. Все, прежняя светлая жизнь закончилась. Здравствуй, новая, темная, непредсказуемая военная жизнь…

Особенности выпуска спектакля, связанные с транзитностью сценической площадки, со стороны критика допускают скидки относительно его премьерного художественного состояния. Видимо, нельзя судить строго некоторые технологические сбои (особенно когда над головой грозно гудит кондиционер), иногда заторможенный темпоритм. Но вот главное - то, к чему стремились режиссер и артисты Театра на Подоле - не подметить нельзя.

…На мой взгляд, стремились они к тому, чтобы раскрыть тему войны - как семейную драму, как цепь родственных конфликтов. Военный ад проникает в самое сердце прежнего семейного рая. Война ломает отношения, проявляет характеры.

На основе розовского сюжета (практически без декораций, только столы и стулья) режиссер и намерен представить войну - как испытание для избранной "ячейки общества": для большой семьи Бороздиных.

Одна из героинь спектакля, преподавательница истории Анна Михайловна Ковалева (в этой роли, без преувеличения, прекрасна и во всем убедительна актриса Алла Сергийко, создавшая подлинный социально-психологический тип "той" эпохи) говорит: "Война уничтожает внутренний мир…" И для Малахова важно выделить именно эти слова. И посредством своего спектакля показать - как по-разному рушатся разные-разные внутренние миры (и Федора Бороздина, и Бориса, и Марка, и Вероники, и Монастырской, и даже Нюры-хлеборезки). Как писал Окуджава: "Ах, война, что ж ты сделала, подлая?"

Подлость войны, она ведь не только опустошает дворы, чьи-то семьи, она, проявляет и натуру человеческую, и изменчивый внутренний мир. Любая война всегда так не вовремя… - сетуют на сцене "бывшие" и пока еще живые. И им будто бы вторит уже сама наша жизнь - да, конечно, всегда "вовремя" может быть только мир…