Ольга Кудиненко: "Я делаю то, во что верю. Я верю в то, что делаю"

Это было странное интервью. Пожалуй, одно из самых странных в моем опыте. Не потому,
что по скайпу: Оля сейчас находится в Майами, где, возможно, уже через неделю родит своего малыша, а я - в Киеве; у нее - 6 утра, у меня - уже глубокий день. Это была такая беседа, в которой практически нет ничего "лишнего", где каждая фраза - четко и по делу.

Ни одно из прочитанных мною интервью с Ольгой Кудиненко, основательницей благотворительного фонда "Таблеточки", помогающегоонкобольным детям, увы, не дало мне истинного представления о ней. Я ожидала увидеть рыжее, жизнерадостное облако любви и милосердия. А увидела достаточно жесткого и эффективного менеджера.

Оля - действительно "икона современной украинской благотворительности" и "сгусток позитивной энергии". Вот только истоки позитивной энергии я искала не там. Мне, как и многим другим украинцам, благотворительность казалась невозможной без эмоций. Но позитивная энергия и благотворительная деятельность Ольги Кудиненко основаны не на них, а на искренней вере в то, что так - правильно, важно, необходимо, и что если человек что-то делает, то должен за это отвечать. Столь рациональный европейский подход вызвал у меня "своеобразный разрыв шаблонов". Я по привычке пыталась разглядеть за благотворительными проектами истории конкретных детей. И они, безусловно, есть. Вот только в этом интервью они остались за кадром. Потому что так - правильно.

- Оля, наверное, все уже знают, что "Таблеточки" начались с вашей поездки в Испанию и покупки там лекарств. Но одно дело - создать благотворительный фонд виртуально, собирать средства и направлять их на помощь онкобольным детям в свободное от основной работы время. Другое - сделать это, по сути, делом своей жизни. Насколько я знаю, год-два назад вы оставили прежнее место работы и целиком переключились на "Таблеточки". Почему?

- Да. Я ушла с работы в 2014-м, потому что в какой-то момент стало понятно: волонтерство отнимает столько времени, что нужно выбирать - либо мы продолжаем этим заниматься как хобби, и тогда делаем значительно меньше, либо придется чем-то жертвовать. Так совпало, что я как раз встретила моего будущего мужа, и он поддержал меня, сказав: "Уходи с работы". Так что на какой-то период времени я была уверена в своей финансовой безопасности и приняла решение заниматься только фондом.

Работа в нем придает моей жизни смысл. В октябре будет пять лет, как я этим занимаюсь. И до сих пор это приносило мне глубокое моральное удовлетворение. Думаю, так будет и дальше. Но не хочу ограничивать свою жизнь только фондом.

- Людей обычно пугают боль, страдания, больницы...

- Меня пугает, когда я что-то знаю и ничего не делаю.

Если я буду знать, что есть боль, страдания, что люди, в том числе дети, умирают, и при этом ничего не буду делать, то для меня это страшнее, чем если я буду со всем этим соприкасаться. Знаете, лошадям, чтобы их не беспокоило происходящее по сторонам, надевают шоры, мешающие им видеть. Я жить с шорами не могу. Для меня это очень странная позиция страуса. Не мой подход.

- Насколько я знаю, вы также были волонтером в онкологическом отделении "Охматдета" и общались с детьми. Какие чувства это вызывало?

- Я помогала этой больнице вначале. Сейчас уже не ограничиваюсь только "Охматдетом". С детьми общаюсь мало. Не очень люблю детей. Считаю, что каждый человек эффективен на своем месте. Мне, например, не очень интересно приходить к родителям и выслушивать их. Я достаточно часто ходила в "Охматдет", но не к семьям. Условно говоря, я не сидела у кровати и не пожимала больному руку. Я человек действия.

Психологическую поддержку в фонде оказывают специальные психологи, которые у нас работают. Я же занимаюсь организационной поддержкой.

- "Не люблю детей"?..

- Да. Не люблю детей. Это нормально.

- А своих? Беременность запланированная и желанная?

- Посмотрим. Это странный вопрос. Мне кажется, любая беременность планированная и желанная. По крайней мере у меня - это так. Когда человек что-то делает, он должен нести ответственность за свои действия.

Понимаете, есть люди, которые говорят: "Я люблю всех деток". Тянутся к ним, обнимают, целуют и т.д. У меня такого вообще нет. Дети для меня - обычные люди. Просто маленькие. Мне неинтересно обнимать взрослых детей, играть с ними и сюсюкать. И с маленькими - точно так же.

- В сентябре вас наградила киевская секция Communication for future Davos awards, а недавно вы попали в международный шорт-лист этой премии - по результатам победителей в разных странах. Что для вас это означает?

- Для меня лично - что я делаю все правильно, и фонд движется в правильном направлении. Что тема актуальна, есть поддержка людей, и надо продолжать. Что как бы ни было порой трудно, приходят какие-то знаки о том, что все так, как должно быть.

- Я как-то слышала, что от рака в Украине ежегодно погибает больше людей, чем погибло за все время в АТО. Это так?

- Конечно. Это открытые источники данных. По темпамраспространения рака Украина - на втором месте в Европе. Ежегодно от рака у нас умирают около
90 тыс. чел. Детей - пять случаев на 100 тыс. населения. А в результате боевых действий за время АТО, по данным ООН, на Востоке Украины погибло почти 9 тыс. чел. Из них - около
2,6 тыс. военнослужащих.

Как это можно сравнивать? Это абсолютно разные вещи.

- Майдану и АТО вы не помогали принципиально?

- Я помогала раненым. Моя подруга собирает пожертвования, и я давала свои деньги. Но в основном - нет.

Понимаете, я считаю, что абсолютно все люди по своей природе - попугаи и обезьяны. Когда кто-то крикнет, все переключают внимание туда. АТО сейчас выходит на первый план в силу информационных потоков. Онкобольные, как взрослые, так и дети, никогда не выйдут в информационном потоке на первый план. Но количество фактических жертв от рака и от АТО несопоставимо. Поэтому я не переключу свое внимание от тех, кто в любой момент нуждается в помощи.

- Несмотря на переключение внимания общества на помощь армии и переселенцам, в 2014-м в рейтинге самых влиятельных женщин "Фокуса" вы все же заняли 88-е место, а в 2015-м даже переместились на 76-е. Как вам это удалось?

- Я к этому специально не стремлюсь. Мне кажется странным ставить себе целью войти в рейтинг. Мне это, конечно, приятно. Это приятно моим родителям. Но не более того. Сама оценка дает мне возможность лично говорить с людьми из данного рейтинга (не так просто, как мне казалось в первый раз, но тем не менее) от имени тех, кто сказать за себя не может. То есть это придает дополнительный вес моим словам в глазах тех, кому этот вес нужен. Когда я была просто девочкой с улицы, меня слушали не так охотно. Сейчас, может быть, тоже не слишком охотно, но теперь у меня есть какой-то статус, который обязывает выслушать. На мои письма отвечают. Раньше - далеко не всегда. Это такой пример выхода из социальных низов.

А как это удалось? Просто я делаю то, во что верю. Или я верю в то, что делаю.

- Что именно вы говорите? Как вам удается привлекать к вашим проектам известных людей?

- Онкология - проблема, которая может коснуться каждого. И пока у тебя есть силы, возможности и время, лучше помочь кому-то. Ведь однажды ты можешь оказаться по другую сторону баррикады, когда всего этого уже не будет. Мне кажется, поэтому люди соглашаются помочь.

- Когда-то создатель одного из благотворительных фондов рассказывал мне, что начинал свою фандрайзинговую деятельность с того, что просто приходил в приемную богатого, известного человека, ждал, пока выйдет хозяин, и говорил ему примерно следующее: "Поедемте со мной в детдом - посмотрим, как дети там едят суп". Какие способы у вас?

- Категорически порицаю такие способы, о которых вы говорите. Это эмоция-выжималка, как я ее называю. Если привести человека в онкоотделение, то, вероятно, он даст много денег или попытается активно помочь. Но захочет ли он сделать это во второй раз, сможет ли потом с этим жить, готов ли он был к этому психологически, не оттолкнет ли его это от благотворительности вообще? Для меня работа на эмоциях - это быстрый, эффективный, но краткосрочный результат благотворительности. Потому что по статистике, которую мы ведем в фонде, если мы приводим человека, зацепив его исключительно эмоциями в отношении какого-то конкретного ребенка, то есть очень большая вероятность, что этот человек как благотворитель уйдет от нас в течение первого года. Соответственно, это не весьма эффективно. Мировая практика фандрайзинга показывает, что значительно эффективнее, когда приходит человек, который жертвует, пусть и меньше, но регулярно.

- У вас есть свои рецепты, как удержать внимание благотворителя?

- Да. Мы на них работаем. Был период, когда для сбора средств мы публиковали истории детей на страницах "Украинской правды". Но когда ты собираешь средства под конкретного ребенка, то вызываешь эмоции в отношении конкретного ребенка. И поскольку мы занимаемся раком, где статистика смертности 50%, то велика вероятность, что этот конкретный ребенок умрет. А человек хочет помочь именно ему. И если ребенок умирает, человек испытывает глубокое разочарование в своих действиях - он не спас Петеньку или Васеньку, как собирался, и больше не хочет помогать, потому что у него горе и боль. А это неправильно: таких петенек и васенек непомерно много в Украине. Поэтому теперь я строго коммуницирую то, что мы делаем.

Собирать на ремонты, поддержку врачей, реагенты, лекарства и т.д., конечно, не так интересно. Когда мы проводим какие-то акции, обязательно говорим, что делаем это в интересах онкобольных детей. Наш метод - образовательный. Мы объясняем, почему вообще надо помогать.

- То есть это продуманная, осознанная "фишка"?

- Да. Если мы хотим решить проблему, подходить к ней надо рационально, а не эмоционально. Эмоций не хватит на долгий пробег.

Эмоции есть у всех. Но как это помогает в работе? Что будет эффективнее: если я буду сидеть и рыдать над каждым ребенком из паллиативной программы или помогу исполнить его мечту?

- А какие еще есть "фишки" у "Таблеточек", и кто их придумывает?

- Это командная работа. Нас 15 человек. Что-то придумываю я, что-то - команда, что-то - вместе. Кто-то придумывает идею, кто-то ее дорабатывает. Но в основном это уже отработанная практика за границей. В Америке, Великобритании и даже в России сильно развит фандрайзинг. Мы смотрим, что они делают, вдохновляемся и адаптируем это в Украине.

- Какие проекты на сегодняшний день есть у фонда "Таблеточки"?

- Их необычайно много. Мы оплачиваем лечение за рубежом. Это один из наших самых дорогостоящих проектов. Покупаем лекарства, которые не покупает государство, поскольку они не прошли в госзакупки. Покупаем реагенты для проверки донорской крови. Проводим донорские акции. Оказываем психологическую поддержку родителям и детям, находящимся в отделении. У нас есть паллиативная программа помощи. Есть программа поддержки врачей. Мы делаем ремонт в отделениях, покупаем оборудование. У нас есть адресная помощь: мы оказываем поддержку семье, снимаем амбулаторные квартиры для иногородних, дети которых проходят лечение в Киеве. Во всем мире практика онкобольниц построена так, что человек получает химиотерапию, не находясь в стационаре. После сеанса он идет домой. В Украине же лечат в стационаре. И когда химия сводится максимум к разу в неделю и простому контролю анализов, занимать на все это время место в стационаре нецелесообразно.

В апреле мы планируем запустить новый фандрайзинговый сайт, который будет помогать искать средства на лечение жителю любого города в Украине. Это масштабный проект.

- Недавно вы писали на "УП" о Детском исследовательском онкогоспитале святого Иуды. Что вас там больше всего поразило?

- Это госпиталь, построенный в Америке благотворителями, содержится он на благотворительные средства. На его содержание уходит 2,4 млн долл. в день.

75% пожертвований - от физических лиц. Среднее пожертвование составляет 30 долл. Это небольшая сумма, вполне понятная даже украинцу.

Госпиталь специализируется только на лечении детской онкологии и исследованиях. Лейкоз - наиболее распространенный вид детского рака. Он встречается в более 50% случаях всех онкозаболеваний детей. В 1962-м лейкоз вылечивался всего в 4% случаев. Сегодня в развитых странах он дает положительный результат в девяти случаях из десяти, т.е. 90%. Это стало возможным благодаря работе этого госпиталя, постоянным исследованиям его специалистов.

- Почему, на ваш взгляд, не получается создать нечто подобное в Украине? Все мы помним неудачу с Детской больницей будущего и замороженный проект "Охматдет".

- Потому что у нас слишком много популистов. Детскую больницу будущего я даже комментировать не хочу. Это был просто колоссальный "развод", травмировавший всю сферу благотворительности, за что я никогда не прощу семью Ющенко. Даже если повернулось так, что построить больницу не получалось в силу объективных причин (во что я не очень верю), то Е.Ющенко - публичный человек, ей доступны все средства коммуникации, СМИ. Выходи и требуй, чтобы построили.

Почему не получается? Потому что те, кто стоят у верхушки, лечатся за рубежом, надеясь, что своих детей они тоже будут лечить не в Украине. Но есть такие заболевания, когда даже на частном самолете можно не успеть отправить ребенка за границу.

А тем, кто внизу, не хватает смелости и дерзости добиваться того, во что они верят. Анализируя, как все происходит в Америке, мне кажется, что у украинцев просто нет веры в собственные силы, в то, что можно добиться успеха.

Да, мы "прокололись" с Детской больницей будущего. Но это не означает, что теперь ничего не стоит делать. Нужно смотреть вперед - на то, что будет дальше.

- А что будет дальше?

- Это зависит от нас, от того, что делает каждый. Вот люди же вышли в поддержку полиции. Но почему они не выходят в поддержку открытой реанимации?

Когда люди осознают, что нужно защищать свои права, выходить на митинги, тогда все начнет меняться.

- Я слышала, что вы невероятно активный человек. Из чего складывается ваш день?

- Это какой-то миф. Все почему-то так думают. Я живу на два города - Киев и Москву. Когда я в Москве, у меня более пассивный график. В Киеве у меня много встреч, в основном связанных с работой фонда "Таблеточки". Обычно они начинаются в 8 утра и заканчиваются в 10–11 вечера. В таком режиме проходит неделя-две. После этого я возвращаюсь в Москву и неделю-две делаю все то, о чем договорилась в Киеве. Вот и все. Просто у меня скорость работы другая. Я работаю невероятно быстро. Это правда. То, на что у многих уходит целый день, у меня занимает пару часов.

Сейчас я работаю пару часов в день - в основном на поддержание команды. Ребята делают проекты сами. Меня привлекают только в том случае, если не смогли с кем-то договориться, или кто-то не отвечает.

- А что вас связывает с Москвой?

- Мой муж оттуда, занимается продажами в IT-компании.

- Он помогает вам в работе?

- Мы с ним друзья. Муж - очень опытный управленец, он помогает мне в построении
команды, в решении каких-то спорных вопросов. Я девушка эмоциональная. И иногда вместо того, чтобы довести переговоры до нужного мне результата, могу уйти в эмоции. Муж подсказывает, как правильно выстроить коммуникацию, чтобы этого не происходило. Поддерживает фонд финансово, когда я прошу. В основном это связано с административными затратами, например созданием сайта.

В оперативную деятельность Коля, конечно, не вникает. Я не все ему рассказываю, ибо знаю: ему это тяжело. Мужчины вообще более эмоционально воспринимают, например, тяжелые болезни. И тому, что мужчины иногда уходят из семьи, не справляясь с эмоциональной нагрузкой, есть научное объяснение - они действительно это тяжелее переносят.

- У большинства украинцев упоминание о Москве сейчас вызывает некую настороженность. Вам не приходилось сталкиваться с негативной реакцией?

- Нет. У меня адекватное окружение - как в Москве, так и в Киеве.

- А у вас лично поездки в Москву не вызывают дискомфорта?

- Нет, никаких негативных эмоций в связи с этим у меня не возникает. В Москве - мой муж, которого я люблю. И я не переношу действия политиков России на обычных людей. Так же, как не переношу на украинцев все действия украинской власти. Ибо, проводя параллели, точно так же плохо можно относиться и к украинцам, которые не строят детские больницы и не добиваются того, чтобы реанимация была открытой…