КОРНИ ТРАВЫ

Моя бабушка, всю жизнь отпахавшая в своем огромном старом саду, не приносящем ей почти никакого дохода, но весьма живописном и требующем неустанной заботы, всякий раз во время косовицы начинала мечтать о корове. Восторженно рассказывая нам, отпрыскам уже сельской интеллигенции, о пользе этой доилицы- кормилицы. Живущая безо всякой живности бабушка свой рассказ всякий раз завершала словами: «У настоящих хозяев и корова есть, и свиньи, и птица. И все есть. Не то что у вас, служащих»… В силу многократного повторения этой сентенции мы, дети директора сельской школы, крепко-накрепко уверовали в то, что служащие — самые что ни есть последние люди в селе, а по-настоящему богато и привольно живут в нем хозяева, имеющие скотины полон двор.

Муж мой оказался из семьи именно таких хозяев, хоть выбирала я его, естественно, совершенно не по этому признаку. Его родители всю жизнь жили, что называется, со своих мозолей: зарплата у заводского рабочего и колхозницы была мизерной, и без скотины на подворье никак нельзя было обойтись. А скотину нельзя прокормить без большого огорода — вот моя умница-свекровь, с детства способная к наукам, боялась и рыпнуться из колхоза: усадьбу отрежут. Так и трудились не покладая рук: мать в колхозе, муж на заводе, дети — в огороде. В хлеве всегда были корова, бычок и пара поросят. Но доходы всей семьи даже в сытые застойные времена не дотягивали до твердой ставки сельского учителя.

Пока дети были при доме, корова была одна. Уехали учиться — появилась вторая. Пошли свадьбы, внуки, перестройка, независимость, пенсия — и количество «хвостов» в хлеве год за годом увеличивалось, хоть здоровья старикам это, понятно, не прибавляло. В ответ на укоры детей мать оправдывалась желанием помочь им встать на ноги. Теперь упреки поутихли: без домашней живности в селе выжить просто невозможно…

Впрочем, даже в самые благополучные 70—80-е годы, когда колхозный строй почти торжествовал победу, в ударные рапорты об удоях, укосах и центнерах на душу населения, оказывается, тоже вносили весомую лепту приусадебные участки. При раздаче орденов и медалей о них, правда, никто не вспоминал. Зато помнили в райагропромах, кооперации и заготовительных пунктах. Была разработана целая система: планы, заготовки, оплата, поощрения. Пункты приема молока были обязательны даже в самых заброшенных селах, фруктов и овощей — в селах покрупнее. Заготовителей мяса знал каждый ребенок в селе: это были уважаемые люди. Система была далеко не целостной и совсем даже не стройной, а уж о честности вообще говорить не стоит — но она функционировала, худо- бедно поддерживая подсобное хозяйство и очень даже прилично — сельскохозяйственные показатели районов, областей и республик.

Может, продавать молоко, мясо и пр. на базаре было и чуть выгоднее в живых деньгах. Но активным сдатчикам сельхозпродукции на приемные пункты выписывались по отпускной цене корма. Предоставлялся доступ к «импорту», дефицитной бытовой технике; а рекордсменам по сдаче мяса так вообще светило счастье неслыханное — право на внеочередное приобретение легкового автомобиля. И это совершенно далекая от совершенства система гарантий льгот и поощрений очень медленно, но все же неуклонно повышала благосостояние советского крестьянства.

Почему-то разом рухнуло все. Вначале не могли определить потребность и путались в деньгах. Потом денег стало меньше. Затем платить совсем перестали. Теперь вроде бы обещают платить, но цены смешные. Обнищавшее село согласилось бы и на такие, если бы к ним прилагалось кое-что еще. Скажем, те же корма по божеской цене, комплекс необходимых в частном хозяйстве работ: вспахать огород, например, отвезти зерно на мельницу, привезти топливо на зиму, обеспечить семенами, удобрениями, товарами первой необходимости. Этот ряд можно продолжить. И совсем не обязательно, чтобы он выполнялся «в пакете». Из длинного перечня предложенных услуг селянин волен выбирать самое необходимое и подходящее ему по стоимости.

Кажется, к этому стремились депутаты Винницкого облсовета, утверждая программу развития личных подсобных хозяйств населения края. Вопрос собирались вынести на рассмотрение сессии еще в конце прошлого года. Ведь «личные» сотки виннитчан составляют ни много ни мало — 245,5 тысячи гектаров пашни, или 15,5% всех посевных площадей региона. 519,5 тысячи сельских дворов ежегодно производят 55% валовой продукции сельского хозяйства области. Вы только вдумайтесь в эту цифру, за которой стоят показатели еще покруче по отдельным отраслям. И, главное, сравните цифры: на 15,5% пашни производится 55% продукции региона! Понятное дело, только это сопоставление заставляло крепко задуматься тех, от кого зависят судьбы села и, главное, пути его развития. И при скрупулезной отработке программы поддержки подсобных хозяйств не забывать, что аграрная реформа как бы обязывает решать все сельские проблемы в комплексе, не сосредотачиваясь только на одном каком-то направлении.

Вопрос действительно требует настоящего, а не показного внимания. Возьмем хотя бы такой факт. Десять лет назад колхозы — безусловные монополисты на рынке земли — производили все виды продукции. Но и тогда частный сектор, занимавший на немереных просторах Союза всего-навсего 8% пригодных к обработке сельхозугодий, обеспечивал более половины (!) народонаселения «от Москвы до самых до окраин» картошкой, мясом, медом, яйцами и т.д. А ведь нынешние валовые объемы продукции, произведенной коллективными хозяйствами, — не чета прежним. В самом лучшем случае они составляют половину от показателей 1990 года. А некоторые отрасли вообще исчезли из коллективных хозяйств как вид — например, картофелеводство, бортничество. Но предложения нет не потому, что нет спроса. Просто-напросто рынок заполнила продукция, можно сказать, мелкохозяйственническая. Жалкие частные сотки плодороднейшего подольского чернозема обеспечивают население Виннитчины 99% картофеля, 85% овощей, 75% фруктов и ягод. На примитивно механизированных сельских подворьях, зачастую лишенных не то что какой-либо государственной, колхозной и т. п. помощи, но и законных зарплат или пенсий хозяевам, сегодня производится 85% меда, 83% яиц, 68% мяса, 61% молока.

Ни для кого не секрет, что именно благодаря продаже всей этой продукции, выращенной в домашних условиях ценой немалых затрат на корма и не учитываемым ни в каких ведомостях тяжелым крестьянским трудом, и выживает сегодня основная масса сельских жителей. Часто можно услышать, что домашняя живность исправно набирает вес в основном за счет ворованных колхозных кормов. Однако в наше время это довольно спорный тезис. Люди просто выкручиваются как могут, приспосабливаясь к нынешним условиям чуть ли не полного отсутствия кормов в хозяйствах. И нужно еще подумать, что назвать воровством: уходящие под снег колхозные поля с неубранной кукурузой и свеклой или подмерзший, подмокший, подгнивший, но все же урожай из этих же полей, без разрешения (что поделаешь, не разрешают ведь!) и без спросу убранный теми же колхозниками поздней осенью, зимой или даже (и такое случается) ранней весной, но уже для единоличного своего хозяйства.

Воистину, бытие определяет сознание. И приусадебный участок, и домашняя живность на нем для селянина, всецело зависящего от капризов природы и плодородности родной земли, — что корни для травы. Ее могут скосить люди, перетоптать животные, выжечь солнце — но, пока живы корни, трава будет снова и снова пробиваться сквозь землю к небу, к теплу, к людям…

И это — даже в неблагоприятных условиях. Когда же они создаются специально для роста травы, всегда можно ожидать богатых укосов. На Виннитчине уже не сомневаются в необходимости переориентировать заготовительные организации, перерабатывающие предприятия, агросервисные службы на особое внимание и поддержку частного сектора. Ведь он, кстати говоря, не требует дополнительных инвестиций, льготных кредитов, бюджетных средств. Он менее зависим от цен на энергоносители и другие материально-технические ресурсы. А вот по товарному виду и качеству составит конкуренцию продукции любого другого производителя — как отечественного, так и зарубежного. А уж гибкость цен вообще вне всякой конкуренции. Да и у сельской рабочей силы, здорово страдающей от повсеместной безработицы, появляются какие никакие, но рабочие места. Тем более, что приусадебные участки не только обеспечивают продуктами сельских хозяев и их городских родственников, но все чаще приобретают четко выраженную товарную направленность. У молодых соседей моей свекрови, например, картошка на огороде родит дважды в год: едва потеплевшую землю они засаживают ранними сортами, до середины июня уже продают сверхранний урожай, а на участке вновь выращивают то ли картошку, то ли кукурузу, то ли еще какую-либо культуру для личного хозяйства.

Принятая на Виннитчине программа поддержки сельских подсобных хозяйств на бумаге выглядит очень привлекательно. Она предусматривает расширение площадей землепользования, обеспечение сортовыми семенами, племенным молодняком скота и птицы, минудобрениями, средствами защиты растений, повышение уровня племенной работы, ветеринарного обслуживания, материальной заинтересованности в реализации продукции. Для этого даже планировали выделать 3 миллиона гривен из областного и 2,5 миллиона — из районных бюджетов. Однако, исходя из многолетнего опыта наблюдений за тем, как рождаются, живут в документах и средствах массовой информации и погибают в реальной жизни сотни и тысячи таких же прекрасных программ, я почему- то склонна верить в действительное воплощение только одного пункта: создание отдельного подразделения специалистов как в области, так и на местах — так сказать, для координации вопросов. И от них была бы, слов нет, несомненная польза, имей они в руках материальные ресурсы, реальные рычаги влияния на решение конкретных вопросов. Но в нынешних условиях надеяться на это — значит предаваться несбыточным грезам.

Хоть очень хотелось бы ошибиться. Очень.