Мы и они

Пять лет назад, аккурат в канун первого «взрослого» юбилея нашей страны, приехал я на родную Харьковщину на 90-летие своей бабушки. В подарок внук привез цветной телевизор, чем крайне порадовал именинницу, поскольку ее древняя «Березка» приказала долго жить еще в 1991-м. 24 августа 2001 года Евдокия Семеновна, спустя десятилетие, вернулась в строй активных телезрителей. Первой программой, увиденной старушкой после столь долгого перерыва, была трансляция праздничного парада. Рокочущие самолеты, грохочущие «Хаммеры», выбивающие искры из крещатицкой мостовой десантники, пограничники и бойцы налоговой полиции произвели неизгладимое впечатление на виновницу торжества. Не отрываясь, она восхищенно взирала на роскошное действо, от избытка чувств охая и всплескивая руками. Умильную картину разрушил неожиданный и, в целом, безобидный вопрос: глядя на развевающийся небесно-золотой стяг, бабуля невинно поинтересовалась: «А чому це прапор не червоний?» В наступившей тишине подал голос один из членов многочисленной родни: «Только флаг и поменялся… Парады устраивают… Лучше бы рассказали, что они сделали за десять лет!»

Очередной юбилей отечественной государственности — хороший повод в который раз поразмышлять, что они и что мы сделали за эти полтора десятка годков. При ближайшем рассмотрении выяснится, что мы сделали гораздо больше. Список достойных упоминания вех в новейшей истории страны отнюдь не долог. По сути, состоит он всего-то из трех пунктов. Провозглашение независимости, принятие Конституции да оранжевая революция — вот собственно и все, о чем приятно вспомнить и за что, по крайней мере, не стыдно. Политики охотно приписывают себе авторство всех трех побед, хотя творцами двух побед из них, вне всякого сомнения, был народ. Студенты, вгрызшиеся в стылый гранит будущего Майдана осенью 1990-го, имеют куда больше прав считать себя крестными отцами возрождения Украины как страны, чем нардепы, голосовавшие за это летом 1991-го. Политики лишь воспользовались плодами чужой победы, одержанной в Москве несколькими днями раньше. Это — правда, но не вся. 24 августа произошла формализация независимости, а 1 декабря легализация государственности. С исторической точки зрения, наверное, было бы справедливо, если бы день рождения страны мы отмечали именно в первый день первого зимнего месяца. Потому что именно тогда территориальную и политическую самостоятельность республики поддержали не четыре с половиной сотни политиков (некоторыми из которых двигали пошлый страх и банальная корысть), а подавляющее большинство народа. «Да!» независимости сказали 90% участников референдума. С учетом явки это составляло 76% дееспособных граждан страны.

Эта цифра пятнадцать лет назад удивила Леонида Кравчука, изумила Джорджа Буша-старшего и потрясла Михаила Горбачева. Эта цифра — убийственный ответ современным словоблудам (доморощенным и заграничным), позволяющим себе называть события тех лет чем-то вроде исторического недоразумения либо сговором кучки властолюбцев. А еще эта цифра — приговор нескольким поколениям политиканов, не оправдавших чаяния миллионов людей. Не воплотивших в жизнь надежды страны, которую тогда ни у кого не повернулся бы язык делить на восточную и западную зоны. В том, что многие разочаровались, не их вина, сие — «заслуга» тех, кто не сумел распорядиться плодами оглушительной победы. Творцы которой — мы. А вовсе не мастера искусства невозможного, продуцирующие фантастические мемуары и год от года украшающие униформенные «Бриони» очередными фанерными орденами за несуществующие виктории.

Мы с вами вправе гордиться и еще одной звездочкой на фюзеляже — помаранчевой революцией, истинное значение которой, надеюсь, когда-нибудь оценят потомки. Потому что объективно сделать этого мы, сторонники и противники Майдана, не сможем в силу множества субъективных причин. А верховоды наши не имеют на это морального права. Поелику они так и не поняли, что события полуторагодичной давности были вызваны не столько желанием увидеть конкретного персонажа в конкретном кресле, сколько нежеланием быть покорным быдлом.

Они — в ответе за то, что страна так мучительного долго не может доказать свою состоятельность. За то, что до сих пор на просторах необъятной нашей родины есть местечки, где за пятнадцать лет ровным счетом ничего не изменилось. Кроме цвета флага.

Они — в ответе. А мы? Не пора ли и нам взвалить на свои плечи часть вины безответственных политиков? Не пора ли нам пересмотреть наши взгляды на тех, кто по Конституции числится нашими слугами, а по жизни держит нас за обслугу? Недоразумение, случившееся в стране несколько недель назад, вылившееся в подписание бессмысленного документа и появление двусмысленного союза, должно помочь нам переосмыслить взгляды на политику и политиков.

Очень даже славно, что наши многочисленные вожди — политический абсурд. Что они до такой степени изолгались. Что они так часто изменяли собственному слову, так охотно давали новые клятвы, от которых тут же с готовностью отрекались. Мы увидели цену им всем. И всякий, имеющий глаза, способен оценить, сколь низка эта цена.

Недоумение избирателей Востока страны и разочарование населения Запада Украины — штука болезненная. Но вполне может оказаться целебной, если недоумение не превратится в раздражение, а разочарование не выльется в апатию.

Главный урок, который мы наконец-то обязаны вынести из политической истории последнего пятнадцатилетия, — народ должен научиться жить, невзирая на политику и вопреки политикам. Представителей этой славной профессии глупо демонизировать и смешно идеализировать. Попробуйте их просто пожалеть. Говорю это безо всякой иронии — долгий опыт созерцания жизни небожителей убеждает, что политика… Нет, даже не портит, калечит. Прошедших испытание властью, деньгами, известностью, обожанием и подхалимажем — ничтожная малость. Причем половина из них сумела сохранить человеческое лицо лишь потому, что не смогла или не успела забраться на самый верх. Они не достойны нашей любви, как не заслуживают нашей ненависти. Наша необоснованная ненависть закалила одних, а беспочвенная любовь развратила других. А они вправе рассчитывать лишь на наше сочувствие. Ибо всякое уродство (в том числе и уродство моральное) заслуживает сострадания. Особенно тогда, когда оно заметно всей стране, но упорно не замечается самими носителями душевного увечья.

Мы сильны — и мы силу свою продемонстрировали как минимум дважды — в 1991-м и в 2004-м, показав им, что и как надо делать. Осознание правоты нашей силы позволит нам с пониманием относиться к их слабостям — славословию, позерству, беспринципности, тщеславию, стяжательству, идеологическому прелюбодейству. Но понимать — не значит прощать. Как шутили в советские времена, лучший контролер — это совесть. А народ не только может, но и должен быть совестью политики. «Оранжевый» урок уже пошел впрок — страх перед гневом народным еще жив. И от нас зависит, не умрет ли он в их душах окончательно.

Во всем мире политики подвержены тем же порокам, что и у нас. Коллеги наших вождей тоже лгут, крадут, берут взятки. В чем же тогда разница между развитыми демократиями и нашей, никак не разовьющейся? В масштабах. В стремлении придерживаться норм и правил. В умении не торговать родиной ради собственного обогащения. И, самое главное, в умении общества время от времени брать на себя функции совестливого контролера циничной политики.

Мы станем на шаг ближе к демократической Европе не тогда, когда будем соответствовать копенгагенским критериям или ВТО-шным стандартам. А когда все свое неравнодушие, всю свою нерастраченную энергию научимся выливать не только в протест против одного политика и поддержку другого. В стране больше не осталось политических икон. Но остались проблемы.

И нам их решать. Потому что они сами этого делать не станут. Мы должны заставить их строить дороги, чинить лифты, повышать зарплату учителям, завозить в больницы лекарства. Мы должны запретить им строить мноэтажки на детских площадках, повышать налоги, бить журналистов. Если каждая проблема, требующая неотложного решения, обернется мини-Майданом, власть наконец-то станет делать то, что она, собственно, и должна делать, — не мешать народу жить, а стране развиваться. Но для этого необходима самоорганизация. Необходимо воспитывать готовность жить, не надеясь на государство, и умение, если надо, бороться с этим государством. Время персонифицированной надежды должно отойти в прошлое. Поддержка политической силы, основанная на симпатиях к конкретным персонам, рано или поздно умрет. И выживут на этом кладбище иллюзий только те партии и деятели, которые смогут на деле доказать свою способность помогать нам решать наши проблемы. Как часто они при этом будут ходить в церковь, сколько иметь детей, у какого кутюрье одеваться, какие часы носить и какие именно произносить лозунги, не суть важно. Не слушайте их, не верьте их крикам, вздохам, обещаниям и слезам. Оставьте политикам их слабости. Но не забывайте демонстрировать им свою силу. Иначе в один прекрасный день они отменят не только празднование Дня Независимости, но и саму независимость. При этом очень красиво, очень убедительно обоснуют этот шаг.

А на прощание еще одна байка. Без малого два десятка лет назад приключилась с вашим покорным слугой забавная и в некотором роде поучительная история. В то время автор этих строк носил сапоги и шинель, исполняя священный воинский долг по защите социалистической Отчизны на унылой белорусской земле. Стояли мы, помнится, в оцеплении, ограждая мирных граждан от случайного попадания в зону боевых стрельб. Забрать нас троих с поста, расположенного прямо в лесу, на перекрестке пары тропинок, должны были через два дня. Должны были да не забрали. Забыли — случай для советской армии не то чтобы обыденный, но отнюдь не уникальный. Отряд не заметил потери бойцов. На четвертые сутки, когда была съедена последняя крошка скудного сухпайка, рискнули горемычные вояки пробираться к своим самостоятельно. Задача оказалась не из легких — в тамошних краях мы не ориентировались вовсе. А места там, должен заметить, к прогулкам не слишком располагающие: комары лютые, трясины «гостеприимные» — танк в мгновение ока на дно уходит. Часа через три, вдоволь наблуждавшись, изголодавшиеся, вымокшие в болотной жиже набрели мы на деревеньку. Зашли в нее и вздрогнули.

Картинка нашим глазам предстала почти апокалиптическая. Повалившиеся заборы, продырявленные крыши, заколоченные окна, сломанные колодезные журавли. И ни души — как в войну после карательной операции. Признаки жизни угадывались только в одном жилище — стоявший на пригорке двухэтажный дом был похож на Пизанскую башню, и от полного обрушения его спасал, похоже, только прислоненный к обветшавшей стене проржавевший трактор. Обитала в этом дворце местная завмаг. Она поведала нам, что к деревеньке вот уже два десятка лет грозятся построить дорогу, да никак не соберутся с силами и деньгами. Народ из села бежит, а потому верность маленькой родине сумели сохранить полтора десятка жителей да десяток собак. Остальные давно отправились в путь через болота, на большую землю. Попытки купить съестное для нас закончились неудачей. Во вросшем в землю, холодном как склеп сельпо в наличии были только отсыревшие сигареты «Памир», бутылки с уксусом и банки с давно просроченной тушенкой. Да еще в углу — ржавый огнетушитель и короб с позеленевшими от плесени пряниками вперемешку с дохлыми мышками.

Добрая женщина, вдоволь нажаловавшись на нерадивое местное начальство, собрала нам «тормозок» в дорогу и порекомендовала идти на запад — там, по ее словам, находилась еще одна деревушка, как она выразилась — «тоже блокадная, но повеселее». Деревушку мы нашли — в нее тоже давно не наведывалась советская власть, телевизоры и радиоточки служили там исключительно деталями интерьера, а в пищу употребляли только то, что выращивали сами. Но жизнь там била ключом: в колодцах не плавали дохлые собаки, в хлевах жизнерадостно мычали коровы, а по улицам бегали дети. В селе даже церковь была. Ее стены непривычно для глаза и, судя по всему, совсем недавно были подкрашены невесть откуда взявшейся зеленой армейской. Видать никакой другой в деревне не нашлось, а беспорядка здесь не терпели. Хмурый дядька в кепке, представившийся несколько старорежимно — «староста», на наш вопрос, давно ли не приезжали к ним с «большой земли», ответил уклончиво: «Да мы сами привыкли… Без них…» В его выцветших глазах была сила.