Поддержать
Украинцы считают Зеленского ответственным за коррупцию Миндича и других – соцопрос
Национальное агентство по вопросам предотвращения коррупции переживает серьезный кризис: хорошо подготовленный профессиональный боец уверенно держится на ринге, но наносит много холостых ударов. Причин много — от отсутствия политической воли для разворачивания системной и глубокой превенции и недостатка ресурсов во время войны до стратегии действующего руководителя Виктора Павлущика. Глава НАПК сознательно вывел институт за скобки антикоррупционного блока, опираясь на многовекторность функций агентства. Об этом он говорил в первой части интервью.
Кто дал советникам и помощникам руководителей госпредприятий индульгенцию от декларирования? Что мешает НАПК эффективно ловить «крупную рыбу» включая генералов спецслужб? Работает ли в полную силу мониторинг образа жизни (МОЖ) госслужащих? Очищается ли «финансовая кровь» партий? Есть ли шанс у института лоббизма? И наконец — какой аудит нужен самому НАПК, чтобы преодолеть кризис и укрепить свои институционные основы?
На эти вопросы глава НАПК Виктор Павлущик отвечает во второй части интервью.
О декларировании советников, конфликте интересов и политических финансах
— Виктор Владимирович, антикоррупционная программа в части прозрачности госпредприятий и «Энергоатома» не выполнялась, постановление Кабмина, создавшее условия для схемы «шлагбаум», не анализировалось, уполномоченные ничего не заметили, изобличители не сработали. И, как вы заявили на ВСК, Игорь Миронюк (он же «Рокет» — один из ключевых фигурантов дела НАБУ. — здесь и дальше прим. мои — И.В.), который был советником экс-министра энергетики Галущенко, не подпадает под декларирование. То есть с предотвращением коррупции не сложилось. И еще: часть госкомпаний специально переходит в форму частного права или работает через «частные офисы» политиков, во избежание декларирования. Все правильно?
— Нет, и я уже отвечал, в чем разница между вашей оценкой и моей. Но в вопросе декларирования вы правильно подметили ключевую, самую критическую проблему — определение статуса юридического лица: публичного или частного права. Четкого законодательного определения этих понятий нет. В Гражданском кодексе Украины указано только то, что юридическое лицо публичного права создается распорядительным актом органа государственной власти. На практике этого критерия для разграничения недостаточно.
ВАС ЗАИНТЕРЕСУЕТ
Более того, положения, которыми государственные и коммунальные предприятия прямо относились именно к юридическим лицам публичного права, утратили силу с августа этого года.
Из-за этого законодательного пробела мы даже имели судебный спор с «Укрнафтой» об определении ее статуса.
Если говорить предметно: все, что на 100% принадлежит государству, должно было быть юридическим лицом публичного права. Но, например, АО «НАЭК Энергоатом», согласно уставу, является юридическим лицом частного права. Однако мы считаем, что оно имеет признаки юридического лица публичного права, и поэтому тамошние должностные лица должны подавать декларации.
— И системная проблема более глубокая?
— Да. Во-первых, у нас слишком узкий круг субъектов декларирования среди должностных лиц — юридических лиц публичного права: обычно это только руководитель, его заместитель, совет директоров, члены правления, главный бухгалтер. Часть руководителей и советников, уполномоченных по вопросам закупок на госпредприятиях, вообще не декларируют активы. Это прямо противоречит рекомендациям Еврокомиссии, которая требует расширить круг декларантов, в частности на советников и топ-менеджмент компаний, владельцами которых является государство.
Во-вторых — и это катастрофа — такие должностные лица, даже если и подают декларации, не являются субъектами незаконного обогащения и необоснованных активов. Фактически приобретенные ими необоснованные активы не могут быть взысканы в доход государства.
Мы уже проходили это в истории с МСЭК: их включили в субъекты незаконного обогащения только с момента внесения изменений в закон — и норма не имеет обратного действия. Ответственность возможна только за имущество, приобретенное после изменений. Это огромный правовой пробел, который нужно срочно закрывать.
— Это понимание есть в антикоррупционной программе, действующей или будущей? Или тоже у пани Свириденко об этом спрашивать? И опять же, почему НАПК не выносило эту проблему публично ранее — до операции «Мидас»?
— Позиция НАПК по этому вопросу неизменна. Во время восстановления е-декларирования в 2023 году парламент сузил круг декларантов государственных предприятий. НАПК не поддерживало такую позицию тогда и не поддерживает сейчас. Сейчас Еврокомиссия прямо рекомендует Украине включить советников и топ-менеджмент госкомпаний в перечень субъектов декларирования. НАПК давно разработало законопроект, согласно которому декларантами были бы должностные лица обществ с долей собственности государства более 50% акций. Законопроект был внесен Кабмином (регистрационный номер 9457 от 4 июля 2023 года) и включен в План законопроектной работы Верховной Рады на 2023 год и в повестку дня двенадцатой сессии парламента девятого созыва. Но в связи с прекращением полномочий предыдущего состава Кабмина в июле этого года законопроект, согласно Регламенту парламента, считается отозванным, и поэтому был снят с рассмотрения.
— ЕС рекомендует уменьшить пороги незаконного обогащения и недостоверного декларирования, а сроки давности продлить или «останавливать». Закон №4496-IX, наоборот, часть порогов повысил. Какую модель реформирования поддерживаете лично вы?
— Поддерживаю модель реформирования, которая делает акцент на расширении инструмента гражданской конфискации. В отличие от уголовного производства по статье о незаконном обогащении, которое может длиться годами, гражданская конфискация обеспечивает быстрое и эффективное взыскание необоснованных активов в доход государства. Она — эффективное дополнение к уголовным инструментам. Поэтому независимо от того, как меняются пороги в уголовном законодательстве, мы считаем приоритетным именно расширение возможностей гражданской конфискации — как более результативного, оперативного и действенного инструмента для борьбы с необоснованными активами и реального наполнения бюджета Украины.
ВАС ЗАИНТЕРЕСУЕТ
В целом относительно указанных вами недостатков в направлениях финансового контроля — большинство из них мы понимаем и закладываем в Антикоррупционную стратегию для комплексного решения.
— Трехлетний срок давности для недостоверного декларирования означает, что большинство дел гарантировано «сгорает» в ВАКС/САП. Какой срок вы считаете реалистичным?
— Да, проблема есть. Есть два вида ответственности — уголовная и административная. Сроки давности разные: за недостоверное декларирование действительно небольшие, потому что это нетяжкое преступление; за незаконное обогащение — значительно большие, поскольку это тяжкое преступление. В гражданско-правовой конфискации срок давности — четыре года с даты приобретения актива. Его увеличение существенно повысило бы эффективность мер финансового контроля: информация о необоснованных активах, часто оформленных на третьих лиц, может появиться намного позже. Проверить всех в рамках срока исковой давности, прокурорам САП успеть подготовить иски, а ВАКС их рассмотреть — очень тяжело.
Сам инструмент гражданской конфискации эффективен, но более длительные сроки давности реально дали бы лучшие результаты. Поэтому дискуссия об их увеличении логична, и я, скорее, поддерживаю такую идею.
— Теневой отчет подчеркивает, что полные проверки деклараций больше касаются среднего звена. Почему?
— Смотрите, в 2022–2023 годах полные проверки не проводили вообще, поскольку это было запрещено законом из-за военного положения. Их восстановили благодаря изменениям в законодательстве только в конце 2023 года, а фактически начали проводить с января 2024 года.
Василий Артюшенко, ZN.UA
Важно понимать, что подходы к отбору деклараций на полную проверку до 2022 года и после фактического восстановления декларирования в 2024-м — совершенно разные. Тогда акцент был на проверках деклараций высших должностных лиц государства: президент, Кабмин, народные депутаты, судьи Верховного суда, Конституционного суда Украины. Полных проверок деклараций представителей государственных органов регионального уровня, руководителей государственных и коммунальных предприятий общество могло ждать годами, поскольку ресурс НАПК не позволяет проверить все поданные в Реестр декларации, а их ежегодно почти 700 тысяч. Объективно это не стимулировало декларантов качественно и добросовестно заполнять декларации.
Как я уже отмечал, в 2024 году подход изменился на риск-ориентированный. Мы проверяем декларации чиновников всех уровней. Да, акцент на тех, кто занимает ответственное и особенно ответственное положение, конечно, есть. Теперь любая декларация может быть отобрана для проверки, если по результатам логического и арифметического контроля у нее высокий рейтинг риска.
Ключевое преимущество нового подхода — его огромная превентивная роль. Каждый декларант теперь понимает, что его декларации могут проверить. Это побуждает всех подавать информацию честно, достоверно и прозрачно, что и есть на самом деле главная цель Реестра деклараций — обеспечить открытость власти и возможность общества следить за изменениями в имущественном состоянии должностных лиц.
— Эксперты говорят, что в логико-арифметическом методе есть пробелы, в частности, отсутствие инструмента рыночной оценки. В МСЭК перед скандалом была проверка, и НАПК ничего не заметило. Почему такие пропуски?
— Проблема на самом деле комплексная. Во время проверок мы исследуем обстоятельства приобретения активов по заниженной стоимости, в первую очередь это касается автомобилей — в подавляющем большинстве случаев это связано с занижением базы налогообложения, о чем мы информируем налоговую. С 1 января правила изменились, и «продажа за 50 тысяч» теперь почти невозможна — эффект в разрезе декларирования будет в 2026 году с появлением этой информации в декларациях. С недвижимостью проще: есть утвержденная процедура оценки. Нужно учитывать много факторов, в частности и дату приобретения, например, признать необоснованным можно актив, приобретенный после ноября 2019 года.
Есть и проблемы с оценкой земли — в новой Антикоррупционной стратегии предлагаем ее усовершенствовать. В любом случае во время проверки мы анализируем доходы декларанта и членов его семьи, их соразмерность с затратами. Это всегда комплексный и индивидуальный анализ.
Что касается скандального кейса с руководительницей МСЭК. Важно понимать, что НАПК — не правоохранительный орган, не проводит оперативные мероприятия, обыски, а работает с данными реестров и полученными документами и пояснениями декларанта. Поэтому установить незаконную незадекларированную наличность или средства на счетах за границей исключительно силами НАПК без помощи правоохранительных органов невозможно.
— Как в случае с бывшим главой Департамента кибербезопасности СБУ Ильей Витюком, который стал причиной публичного конфликта между НАПК, медиа и другими антикоррупционными органами? Они нашли незаконное обогащение, а вы — нет.
— Нужно понимать главное: как я уже подчеркнул, НАПК не является правоохранительным органом. Мы работаем только с официальными данными, которые можем документально подтвердить. Мы не можем оперировать «рыночной ценой», если нет никакого официального подтверждения. Отдельно стоит заметить, что, согласно статье 290 ГПК, для определения стоимости активов, указанных в части второй этой статьи, применяется стоимость их приобретения, а в случае их приобретения бесплатно или по цене, ниже минимальной рыночной, — минимальная рыночная стоимость таких или аналогичных активов на дату приобретения.
ВАС ЗАИНТЕРЕСУЕТ
Есть оценщик, есть его отчет — именно на него мы и должны опираться. Все дела о необоснованных активах, которые мы передаем в САП, содержат исключительно официальную оценку. Мы не можем базироваться на журналистских оценках или предположениях. Каждый наш вывод должен опираться на объективные данные, которые в совокупности подтверждают или опровергают факт несоответствия образа жизни субъекта декларирования.
Переписки? Мы не имеем полномочий самостоятельно их получать и требовать — это не наша зона ответственности. Поэтому проверяем факты: движение средств, официальные акты, источники доходов. Если деньги зашли официально, есть акты — мы это фиксируем. Под законными доходами лица следует понимать доходы, правомерно полученные им из законных источников. Мы не можем ставить под сомнение полученные официально документы без наличия другой информации.
Есть еще одна типичная проблема. В резонансных сюжетах медиа часто игнорируются доходы родственников, полностью покрывающие затраты фигуранта. И таких кейсов у нас несколько. Но я не могу озвучивать персональные данные — и не буду, потому что это противоречит закону.
Что касается указанного должностного лица СБУ — мы обработали имеющуюся информацию в рамках своей компетенции всеми возможными путями мониторинга образа жизни в сентябре 2024 года. НАБУ же объявило о подозрении через год после этого, обнаружив определенные переписки, чего мы не можем делать и кроме как от правоохранительных органов получить не можем.
— Журналистские расследования выявили серьезные имущественные несоответствия и возможные российские связи у высокопоставленных чиновников СБУ, в частности, у генерала Сергея Дуки, который вместе со своим коллегой Иваном Сухорадой фигурирует в деле НАБУ. И НАПК, и НАБУ имеют доступ к закрытым декларациям работников СБУ. Почему в этих и других резонансных случаях мы не увидели публичные результаты полных проверок и протоколов, в то время как, например, на одного из народных депутатов вы составили протокол даже из-за полученного им журналистского гонорара в ZN.UA? Чем объясняется такая избирательность или отсутствие результатов в отношении «крупной рыбы» из СБУ?
Василий Артюшенко, ZN.UA
— Категорически не согласен, НАПК направило материалы по результатам МОЖ и полных проверок трех генералов СБУ. Один материал — на рассмотрении в САП, один — в работе у детективов НАБУ и еще один — в ГБР. О конкретных этих фамилиях информация мне неизвестна.
Если говорить о спецсубъектах в целом, то у них немного другая специфика декларирования и соответственно их проверка обусловлена специальным статусом. Мы создали отдельное подразделение, занимающееся этими проверками, в июне прошлого года, кстати, на выполнение рекомендаций внешнего аудита. С тех пор проведен большой массив работы для запуска процесса полных проверок деклараций спецсубъектов.
— Некоторые говорят, что НАПК нужно вообще отказаться от полных проверок и сосредоточиться только на мониторинге образа жизни, который фактически и стал у вас приоритетом. Ваша позиция?
— Я бы не говорил о приоритетах. Это разные функции с разной логикой и ролью. Полная проверка — превентивный инструмент: ее предмет — декларация за определенный отчетный период, возможность попасть под проверку побуждает корректно декларировать сведения об активах (своих и членов семьи), доходах, быть готовыми объяснить происхождение средств на приобретение актива, потому что анализируется каждый конкретный объект.
Мониторинг образа жизни — другой инструмент и фактически будущее системы, потому что в центре внимания — сам декларант, исследование соответствия образа жизни его и семьи доходам, полученным из законных источников. Совершенствовать можно все. Мы это делаем, в том числе в части отбора деклараций на полную проверку с учетом предложений международных и национальных экспертов.
Сейчас у нас есть сотрудничество с МВФ по фокусированным проверкам деклараций лиц, ведущих деятельность в сферах с повышенными коррупционными рисками, — это предусмотрено Меморандумом. Экспертную помощь уже оказывают и мы нарабатываем точечные изменения, которые дадут возможность повысить эффективность обоих инструментов.
— Полные проверки — прозрачная процедура. А мониторинг образа жизни — закрытый.
— Это две совсем разные процедуры с разными последствиями. Полная проверка предусматривает публикацию результатов, потому что основывается на конкретной декларации.
Мониторинг образа жизни — другая история. Он выборочный, не направлен на констатацию нарушения как такового и очень ограничен законом о персональных данных. Конституционный суд Украины в одном из решений отнес к конфиденциальной информации о физическом лице, кроме указанной, еще и сведения о его имущественном состоянии и другие персональные данные.
К тому же результаты МОЖ часто приводят к искам о необоснованных активах. Если сделать такие данные публичными до подачи иска, фигурант просто скроет имущество или доказательства. Это уничтожит сам инструмент и не даст возможности вовремя применить меру обеспечения иска, а именно наложить арест на активы, являющиеся предметом спора в делах о признании необоснованными активов и их взыскании в доход государства.
— У нас вся страна — в состоянии конфликта интересов. Включая армию, где «пристроить своего» — давно система. А о вашем профильном департаменте говорят, что он в упадке: нет обновленной методологии, внутреннего порядка мониторинга, не запущено автоматизированное распределение, статистика почти не публикуется. В аудите времен Новикова были и фамилии Ермака и Татарова. Что реально изменилось за эти два года?
— Эта сфера — не о фамилиях, а о системе. По порядку: порядок мониторинга уже подготовлен, утвержден и передан на регистрацию в Минюст. В июле этого года утверждены новые методические рекомендации про мониторинг на конфликт интересов. Ежемесячно на сайте НАПК публикуются самые актуальные принятые меры реагирования, а также информация о составленных протоколах, предписаниях, обоснованные выводы и тому подобное.
Что касается автораспределения, то действующее законодательство не предусматривает обязанности автоматизированного распределения конфликта интересов между уполномоченными лицами НАПК. Автоматически распределять обязанности по проведению мониторинга в этом направлении невозможно и нецелесообразно. Потому что это постоянный непрерывный процесс, обусловленный хаотичным появлением информации об обстоятельствах, которые могут нуждаться в контроле в рамках полномочий агентства. Например сообщение в медиа или по инициативе уполномоченного лица НАПК, аргументированы его предположениями или наблюдениями.
ВАС ЗАИНТЕРЕСУЕТ
Мы работаем, чтобы стать примером для других органов. Исследуем и новые подходы, например рекомендацию Еврокомиссии по внедрению понятия «мнимый конфликт интересов». Восприятие работы этого подразделения является сугубо субъективным, в то же время оценки европейских партнеров более конкретны. Например мониторинговая группа Стамбульского плана действий по борьбе против коррупции оценила усилия Украины в сфере урегулирования конфликта интересов и декларирования активов в более чем 78 баллов из 100 возможных. Конечно, они определили и направления для улучшения этого института в будущем, и мы над этим будем работать.
— Как вы оцениваете запуск и имплементацию закона о лоббизме?
— Я верю в институт лоббирования и делаю все, чтобы он работал качественно. Но во время запуска Реестра прозрачности и подготовки к имплементации мы обнаружили ряд пробелов, преимущественно технических. В частности, часть бизнеса не подпадает под определение субъектов лоббирования, хотя фактически осуществляет влияние. Это нужно урегулировать. Сейчас над этим трудится рабочая группа Комитета по правовой политике, и вопрос точно нуждается в доработке, куда мы тоже включены.
— Сумма штрафа за нерегистрированное лоббирование для крупного бизнеса или олигархических групп меньше, чем стоимость поездки авто с водителем. Это тоже «технический пробел»?
— Наша задача сейчас — запустить институт лоббирования, а не подавить его штрафами. Наказание само собой не сформирует культуру прозрачного влияния. Нарушения, конечно, будут проверять, но ключевое — стимулировать добросовестную регистрацию и отчет. В Украине слово «лоббист» до сих пор носит негативный оттенок, но мы должны изменить это восприятие: лоббирование — это дополнительный аналитический ресурс, который помогает качественно готовить законодательные изменения. Это преимущества, которые создаются для субъектов лоббирования.
— В реестр уже вошли адвокаты, экс-чиновники, табачные компании. Застройщики — нет. Telegram-каналы, которые формируют общественное мнение, тоже «в тени».
— В первую очередь нужно изменять восприятие лоббирования. Это выгодно и самим лоббистам: закон дает им конкретные права и гарантии, включая изменения в регламент и работу комитетов ВРУ. Когда субъекты лоббирования поймут, что могут действовать открыто и в пределах правовой рамки, институт заработает полноценно.
— А как быть с депутатами, бизнесами на родственниках и помощниками-«прокладками»?
— Закон определяет как метод лоббирования прямую или опосредствованную коммуникацию с объектом лоббирования — следовательно, это тоже зона контроля. Закон компромиссный, но он принят, и мы будем работать над минимизацией «серых зон». Международная практика показывает: институт, построенный на принуждении, не работает. Права лоббистов действуют только там, где существуют обязанности для публичных служащих. Пока что их минимум: объект лоббирования должен только «содействовать». А вот у народных депутатов в комитетах теперь есть реальные обязанности — рассматривать аналитические материалы лоббистов, включать их в документы законопроекта, не отказывать в доступе, привлекать к заседаниям.
— Это, кстати, больше, чем имеют общественные активисты.
— Вчера я услышал другое мнение: лоббисты считают, что ОО сегодня имеют больше влияния, чем официальные лоббисты. Но разница простая: активисты работают из-за политической ответственности, лоббисты — в рамках закона. Единственный путь к результату — стимулировать добропорядочность и формировать позитивные примеры открытого лоббирования.
— Кстати, о политических финансах. НАПК ежеквартально обрабатывает тысячи страниц отчетов и составляет сотни протоколов, но эксперты не видят никаких «больших» схем — только мелкие нарушения, которые не меняют поведение партий. Как объясните этот диссонанс между масштабом работы НАПК и фактически нулевым влиянием на политические финансы? Соглашаетесь ли, что сегодня система контроля партийных финансов, скорее, консервирует старые практики, чем меняет их? И что НАПК де-факто превратилось в технический архив, а не watchdog-орган?
— Я категорически не соглашаюсь с определением НАПК как «технического архива». Мы перевели партийный отчет в полностью цифровой paperless-формат через реестр POLITDATA и обеспечили доступность данных для общественного контроля. Схемы незаконного расходования средств мы идентифицировали. Наши выводы имеют прямой экономический эффект: да, отображение недостоверных данных парламентской партией привело к тому, что в бюджете Украины, который нуждается в средствах на оборону, осталась сумма свыше 400 миллионов гривен. Даже «мелкие нарушения» в 2025 году принесли бюджету около 1,7 миллиона гривен, подтверждая неизбежность ответственности.
Но отсутствие крупных схем объясняется изменением контекста: почти полной остановкой частных взносов с 2020 года, отсутствием выборов и фокусом общества на помощи ВСУ. Мы понимаем, что это лишь один механизм предотвращения политической коррупции. Система действительно консервирует старые практики, но именно поэтому НАПК — генератор изменений, чтобы их сломать.
Вы точно видите уже сейчас, насколько тема выборов актуализируется каждый день. И вопрос происхождения политических средств достигнет пика актуальности именно во время послевоенных выборов, когда финансовая прозрачность станет критичной для обеспечения честного процесса и недопущения теневого финансирования из вражеских источников. Нужно учитывать, что в этом направлении давление на НАПК усилится в разы, поскольку наша задача — это и контроль финансов политических кампаний. И здесь мы снова возвращаемся к аллегории, которую я приводил раньше, — что общество делится сейчас на черное и белое.
Вместе с тем мы продвигаем системную реформу: участвуем в разработке нового закона о политических партиях, который наконец спустя шесть лет подается в Верховную Раду, и изменениях в Избирательный кодекс, а вместе с Гражданской сетью «ОПОРА» и «Рухом ЧЕСНО» — над усилением юридической ответственности и борьбой со скрытым финансированием. Наши наработки уже внесены в дорожную карту вступления в ЕС.
Об аудите, риске отставки и деформированном запросе общества
— На волне «Мидаса» и упоминания о «двадцатке за справку для НАПК» антикоррупционное сообщество вместе с парламентским комитетом требует аудита Национального агентства. По закону его должны проводить раз в два года, и с 2023-го этот срок уже прошел. Но аудита нет. Более того — нет даже критериев. Потому что есть разные видения: НАПК настаивает на том, чтобы оставить подход, который был в первом аудите, а общественность и партнеры хотят изменить и критерии, и саму модель — по образцу аудита НАБУ, где критерии формирует не Минюст, а независимая комиссия, которая его и будет проводить. Что скажете?
ВАС ЗАИНТЕРЕСУЕТ
— НАПК отстаивает позицию устойчивости и институционной памяти, поэтому максимально поддерживает проведение аудита согласно действующему законодательству. Здесь есть несколько ключевых моментов, которые нужно разъяснить.
Василий Артюшенко, ZN.UA
Во-первых, мы категорически против ситуации, когда правила игры меняют во время игры или даже после нее. Это как в футболе, когда просто во время матча команде вдруг «добавляют» фору в три гола. Так же и с изменением критериев задним числом: это неправильно с юридической и институционной точек зрения. Это касается как изменений критериев постановлением Кабмина, так и изменения модели аудита, когда аудиторы определяют критерии самостоятельно.
Во-вторых, аудит должен быть последовательным в годах. НАПК выступает против пересмотра критериев перед аудитом именно того периода, который уже прошел. Хотя, конечно, с учетом новых функций, которые получило НАПК, корректировать критерии на будущее нужно.
В-третьих, внешний аудит — одна из гарантий независимости института, поэтому критерии не могут содержать нормы, которые расширяют круг оснований для возможности влияния на организацию и ее руководителя, создавая угрозу этим самым гарантиям.
— Возможно, дело в другом: несмотря на ряд проблем, определенных предыдущим аудитом, институция все равно была признан эффективной, руководитель сохранил должность — и позже ссылался на эти выводы. Не получается ли так, что слишком сложная система оценивания нивелирует возможность своевременной реакции государства на проблемы в институции? Или, возможно, вас беспокоит перспектива отставки, если подход к аудиту и выводам по его результатам изменят?
— Есть действующие критерии в законодательстве, есть предложения по их изменению и есть позиция НАПК по этим подходам. Мы всегда готовы к аудиту — это не проблема. Лично я могу сказать спокойно: меня избирали эксперты по результатам конкурса, прозрачного и конкурентного, который был фактически уникальным в Украине, в частности потому, что всем членам комиссии пришлось аргументировать, почему именно такую оценку они поставили тому или другому кандидату в прямом эфире. Комиссия тогда единогласно, мотивируя свой выбор, поддержала мою кандидатуру — шесть голосов из шести. Поэтому я точно не боюсь независимой оценки экспертов.
Но очень важно понимать: функции НАПК нельзя упрощать. Мы с вами говорим уже четыре часа — и это только часть того, чем занимается НАПК. Невозможно сравнивать критерии для НАБУ — следственного органа — и НАПК, у которого десятки разных функций. Если речь идет только о желании «снять руководителя, который, по мнению многих, слишком много молчит», — так это об объективности?
Я прекрасно вижу, как активно распространяется нарратив о «плохих парнях в антикоррупции». Но я и не претендую быть «хорошим парнем» для всех. Потому что понимаю: с тем перечнем полномочий, который есть у НАПК, и с тем количеством стейкхолдеров, которые влияют на наши процессы, невозможно быть удобным для всех одновременно.
Моя задача — исполнять закон и полный объем функций, а не подстраиваться под ожидания каждой отдельной группы влияния или конкретных лиц. И я это четко осознаю.
— Я подробно изучала результаты первого аудита НАПК — там были зафиксированы и раскрыты очевидные структурные проблемы институции. Мы об этом писали. И, по моему мнению, дело не в том, что критерии «плохие», а в том, что ни НАПК, ни Общественный совет, ни антикоррупционные организации, ни парламент тогда даже не отрефлексировали эти выводы. Аудит фактически проигнорировали. Вместе с тем аудит НАБУ, на который сейчас активно ссылаются депутаты, был более поверхностным.
— Что касается аудита — почти 90% рекомендаций выполнены или частично выполнены, начиная с момента публикации результатов аудита. Среди невыполненных только те, которые не в нашей компетенции, невозможны из-за существующего законодательного запрета и так далее.
Что касается другого — я восемь лет работал в НАБУ и делал свою работу. А сейчас делаю ее так же — но уже как руководитель НАПК. И я точно уверен: эта институция существует не для того, чтобы просто «подавать патроны» НАБУ или САП. НАПК способно заниматься институционной превенцией, меняя подходы государства и психологию общества. К сожалению, общество это не до конца понимает.
— Что вы имеете в виду?
— Запрос в обществе сегодня деформирован. Это не тот ожидаемый запрос на справедливость — скорее, на «зраду» или расправу. И тому есть причины. Чувствуете разницу? И с этим нужно работать. После обыска и подозрения есть еще расследования, суд и приговор. И приговор может быть оправдательным — это абсолютно нормально для демократического государства. Это нужно понимать, анализировать и строить заключения — не только «все пропало», «топ-коррупционеров не сажают». Эту проблему можно частично решить поддержкой разработанного НАПК законопроекта о недопустимости злоупотребления процессуальными правами.
ВАС ЗАИНТЕРЕСУЕТ
Бывают дела, где просто обеспечить участие свидетелей в рассмотрении дела в суде — уже подвиг. Как в деле заместителя руководителя департамента Генпрокуратуры в 2016 году. (Речь идет о Дмитрии Сусе, работавшем под влиянием представителей предыдущей власти — Грановского и Кононенко.) Его признали виновным в завладении имуществом в особо крупных размерах. ВАКС назначил ему наказание — девять лет с конфискацией, апелляция изменила на семь, он реально отбывает наказание. Но кто сегодня вообще помнит уровень влияния этого фигуранта? Новость НАБУ об этом решении суда прошла почти незаметно.
— Вот я вас слушаю и думаю: пан Павлущик столько всего пережил, столько дел раскрыл, будто ему на самом деле больно… А про пана Павлущика говорят, что он «под Банковой». Почему?
— Я уже это все объяснил в самом начале. В нашем обществе третьего не дано: если ты не за нас, то ты против нас — четкая поляризация общества, где нет места мнению, которое бы отличалось от мнения «полюсов». Другой вопрос — где в этой поляризации место для независимых институций?
А имея функции Национального агентства — в частности контроль над финансированием избирательных кампаний — мы не можем быть «там» или «здесь». Мы не можем ставить себя в оппозицию к кому-либо. Мы должны стоять над процессом. Мы — национальный арбитр, который следит за чистотой правил игры. Всех игроков.
Следить в Телеграмме
Войти с помощью Facebook
Войти с помощью Twitter
Войти с помощью Google