В системе образования всегда было много проблем, а с войной их стало намного больше. Кто знает о них лучше образовательного омбудсмена? К нему стекаются обращения со всей страны и от представителей разных «лагерей» — родителей, учителей; из разных уголков — из глубокого тыла и оккупации. Такая работа в полях позволяет увидеть то, чего не видно из чиновничьих кабинетов.
ZN.UA пообщалось с образовательным омбудсменом Украины Сергеем Горбачевым о самых острых проблемах, подброшенных нашей системе образования войной. Ни у кого не было опыта организации обучения в таких обстоятельствах, многие решения власти приходится принимать с колес, до некоторых просто не доходят руки, а другие, насущные, — лежат под сукном. Именно о таких проблемах мы расспрашивали омбудсмена.
— Сергей Иванович, я видела результаты опросов взрослых и детей, которые проводила Служба образовательного омбудсмена. В одном из них дети вам ответили, что 83% из них испытывают потребность в поддержке и у них плохое психологическое состояние (что и понятно во время войны). А вот среди родителей только 26% опрошенных говорили это о своих детях. То есть многие родители не замечают проблем.
— Иногда взрослые не очень понимают детей. У них разная зрелость психики, разный жизненный опыт, разные установки и уровень эмоций. У большинства взрослых тоже плохое психологическое состояние как из-за войны, так и из-за других обстоятельств. Поэтому они не всегда могут замечать состояние ребенка.
Это абсолютно нормально, но это нехорошо. Нет другого пути решения этой проблемы, кроме как просвещение и формирование в обществе понимания прав ребенка, в частности — права ребенка на собственную позицию, эмоции и даже на страх.
Формирование понимания, что как детям, так и взрослым необходима помощь психолога. Ведь часть родителей до сих пор не понимают, зачем нужен психолог, и, соответственно, не обращаются к этим специалистам.
— А психологическая служба в школе? Хотя я хорошо понимаю, что школьным психологам прибавилось сейчас работы, рук не хватает. Их еще и до войны не хватало.
— Есть приказ Минобразования о тарифных ставках в школе. Это «священное письмо» для любого учебного заведения, начисляющего зарплату. Так вот, там указано, что ставка психолога оплачивается государством, если в сельском учебном заведении от 300 детей, а в городском — от 700 учеников. Так не должно быть! Еще до войны об этом много говорили и мы, и ассоциации психологов. Психолог работает с очень деликатными и эмоционально насыщенными ситуациями и проблемами, и один человек просто физически не может помочь коллективу из нескольких тысяч, даже сотен людей. Старый приказ МОН надо менять. Нужно определить, что, например, на каждых 300–500 детей в школе должен быть один психолог.
Кроме того, чтобы психолог мог оказывать ребенку психологическую поддержку, родители должны дать согласие на работу психолога с ребенком. Это тоже усложняет работу психолога.
— Еще одна проблема — обучение детей, которые сейчас живут за границей, учатся в местных школах и не хотят терять связь с Украиной. Дети получают просто сумасшедшую нагрузку, потому что нет системы взаимозачета программ и оценок. Я уже не говорю о вреде для здоровья. Вы давно обращаете внимание на эту проблему в публикациях и интервью. Скажите, есть ли сдвиги?
— Определенные сдвиги есть. Давайте разделим готовые решения и идеи и проекты решений. Идей, собственно, три, и они хорошо известны Министерству образования и науки Украины. Мы вместе с педагогами и родителями говорим об этом еще с марта.
Первая идея — предоставить детям, которые временно учатся за границей, возможность в пределах учебного дня общаться с украинскими учителями в онлайн-формате и учиться по украинской программе. Для этого надо в Украине сделать соответствующие адаптивные программы и иметь договоренности со странами, где наши дети находятся.
Вторая идея — заключить межгосударственные соглашения о том, что официально подтвержденное онлайн-обучение в украинской школе позволяет ребенку не посещать школу в стране пребывания. И здесь просим помощи у МИД. Кстати, хочу поблагодарить МИД за то, что они еще весной по собственной инициативе провели очень важную работу: опросили посольства и сделали аналитические справки о том, как выстраивается система образования для наших детей в каждой конкретной стране. Вы, очевидно, видели наши публикации об этом. Но нужно было бы еще с весны заключать международные договора, договариваться о том, чтобы к нашим детям было особое отношение. Потому что они оказались за границей не по своей воле, а убегая от российской опасности.
— Еще один вариант — нужно позволить учитывать результаты обучения за границей в украинской школе.
— Такое разрешение есть, но нет механизма. Огромная проблема заключается в том, что наши образовательные системы очень отличаются: разные сроки обучения, образовательные программы, перечень предметов. Например, во многих странах мира нет такого отдельного предмета, как физика или химия. Вместо этого есть интегрированный курс science. Поэтому директора не знают и не понимают, как зачислять предметы, которые ребенок изучал за границей.
Реализация этих идей — прямая задача МОН. Если ребенок вынужденно какое-то время не учился в украинской школе, то для продолжения обучения в украинской школе, для зачисления в учебное заведение он должен пройти итоговое оценивание.
Но для этого он должен учиться в украинской школе. А большинство детей, которые учатся за границей, перевели в школах на семейную форму обучения или экстернат, или вообще «попросили» забрать документы. Потому что, согласно законодательству, если ребенок отсутствует в школе больше десяти дней (это касается и дистанционного обучения), школа должна сообщать об этом в полицию и Службу по делам детей.
Большой вопрос — возрастное распределение учебного материала. Во многих странах определенные темы, например по той же математике, изучаются совсем не в том возрасте, как в украинской школе. Чаще всего украинская школа в более раннем возрасте начинает нагружать детей математическими знаниями без привязки к жизненному использованию.
— Да, я знаю такие примеры. Родители рассказывают: «В четвертом классе зарубежной школы наш ребенок — звезда по математике, поскольку они там только в рамках таблицы умножения вычисляют, а мы в Украине уже в столбик делили». Это не лучшие знания, это опережение.
— Зарубежные программы идут вперед не резко, они постепенно набирают обороты, но ученики на выходе достигают лучших результатов. И мы это видим по итогам международных исследований.
В начале августа Министерство образования и науки Украины заключило соглашение с Кембриджским университетом о проекте, в рамках которого Кембридж за свои средства проводит исследование образовательных систем разных стран, чтобы выяснить, как можно зачислить результаты обучения в Британии или в Германии в украинское образование. Каковы результаты этого исследования, какие решения на его основании будут приняты — пока неизвестно. А у меня сейчас огромное количество обращений — и официальных, и неофициальных. Люди пишут из-за границы, что детям очень тяжело, и никто не понимает, что надо делать.
К сожалению, должен заметить, что из-за отсутствия эффективных решений (хотя бы перечисленных выше) мы рискуем потерять целое образовательное поколение.
— Теперь я хотела бы спросить вас о проблемах учителей, которые находятся на оккупированных территориях. С одной стороны, есть статья Уголовного кодекса о том, что тот, кто работает на оккупанта, будет считаться коллаборантом и нести за это ответственность. Но вместе с тем учителям угрожает оккупационная власть, и некоторым приходится работать под принуждением, опасаясь за свою семью, за свою жизнь. Хотя, конечно, есть и те, кто сжигает вышиванки и помогает организовывать «референдумы».
— Статья № 111-1 Уголовного кодекса, о которой вы сейчас говорили, работу по образовательным программам оккупантов определяет как одну из разновидностей коллаборации. Но вы абсолютно правильно говорите, что много принуждения и что эта статья нуждается в очень тщательном уточнении механизма применения. Чтобы мы четко понимали: где пророссийский предатель, который помогает и работает на оккупантов, а где — человек, вынужденный это делать под дулом автомата.
Я вам больше скажу: там, где оккупанты были довольно долгое время, скажем в Харьковской области, части Запорожской, Херсонской области, — возникают проблемы уже другого рода. Мы получаем обращения с освобожденных территорий о том, что определенный представитель власти, начальник управления образования, директор школы, учитель побежали работать на оккупантов, а теперь, после освобождения территорий, продолжают работать в украинской школе или власти, получают зарплату, и это угнетает учителей, которые оставались верны Украине.
Это новая проблема, возникшая в последний месяц, ее надо осознать и искать решение: что мы будем делать в таких случаях? Хочу пообщаться по этому поводу с народными депутатами. Уже сейчас в Уголовном кодексе Украины, кроме лишения или ограничения свободы, определен такой вид ответственности, как запрет определенное время заниматься отдельными видами профессиональной деятельности. Но эти нормы Уголовного кодекса нуждаются в уточнении и определенных механизмах применения. Потому что если человек работает на оккупанта, сознательно идет на должности оккупационной администрации, то он не имеет права занимать определенные должности в течение длительного времени. Это вопрос защиты прав наших детей, учителей и всех украинцев очень назрел. Мы не можем допустить, чтобы наших детей учила всякая рашистская сволочь.
— Хочу также спросить о детях, оказавшихся на оккупированных территориях. Как им учиться по украинской образовательной программе, получать документы об образовании?
— Этот вопрос очень болезненный. Еще месяц назад по поручению Координационного штаба Кабмина по вопросам защиты прав ребенка была создана рабочая группа, которая разработала алгоритм доступа к украинскому образованию детей с временно оккупированных территорий. Туда вошли представители Службы образовательного омбудсмена и МОН.
— Кто еще вошел в эту группу?
— Руководители школ и руководители органов управления образования с временно оккупированных территорий. То есть люди, которые реально с этим сталкивались и сталкиваются. Тщательно разработанный алгоритм еще месяц назад мы передали в Министерство образования и науки Украины, оно должно этот алгоритм утвердить, но пока мы его не видим. Там первым пунктом идет безопасность. Мы попросили, чтобы с этим разделом нам помогли в Минцифре, и они откликнулись и помогли. Этот алгоритм очень нужен, — и его надо принимать как можно быстрее.
— Вы держите связь с учителями и родителями во всех соцсетях, это очень важно, за это вам отдельная благодарность. Я видела там сообщения учителей с оккупированных территорий о том, что они не всегда получают деньги за простой.
— Да, это большая проблема, возникшая давно. Здесь есть два фактора — объективный и субъективный. Объективный фактор — это то, что часто во время оккупации или боевых действий уничтожается документация, по которой проводится начисление заработной платы, компьютеры, пароли доступа, токены (специальная флешка, дающая доступ к бухгалтерской системе). В первые дни войны мне приходилось поднимать на ноги всех, кого я мог достать в казначействе, в Минфине, для того чтобы людям помогли с начислением денег.
Есть и субъективный фактор. Некоторые руководители органов образования на оккупированных территориях пошли на сотрудничество с оккупантами. Их надо отключить от наших платежных систем. У них надо забрать наши деньги, потому что мы получали неединичные обращения, что деньги, которые Украина передает на зарплату учителям, иногда тратятся на оплату работы коллаборантов. Но этот вопрос уже решается.
— Что со школьниками, которые учатся в Украине? С какими проблемами, требующими немедленного урегулирования, обращаются к вам?
— Первая проблема, о которой вы уже сказали, это проблема психологической поддержки. Вторая — проблема оценки образовательных потерь. Как их определить и компенсировать? Как человек может получить качественное образование в таких, мягко говоря, некачественных условиях? Нам очень нужны качественные образовательные измерения и концепция, стратегия восстановления образовательных потерь.
Пока что сдвигов в этом вопросе я не вижу. А образовательные потери были и во время карантина из-за особенностей дистанционного обучения, с началом же войны эта проблема лишь заострилась.
Часть детей долгое время не училась по разным причинам: пребывание в укрытиях, бомбардировка, переезды, отсутствие гаджетов и Интернета.
Много детей у нас находятся за границей, а это — отдельная проблема. Потому что по законам страны пребывания дети должны посещать там школу, иначе родителям угрожает очень ощутимый штраф. Поэтому многие дети не имеют возможности учиться в украинских школах — и нуждаются в поддержке Украинского государства (мы об этом уже говорили в начале нашего разговора). А это снова образовательные потери.
Очень большая проблема — организация обучения. Я вполне разделяю идею Министерства образования и науки Украины, что возможно и даже желательно, чтобы в пределах одного учебного заведения комбинировались все формы получения образования — очная, дистанционная, смешанная. Но под эту идею нужны механизмы новой организации образовательного процесса и оплаты труда учителя. Родители выбрали форму обучения, но как ее организовать? Ведь уроки онлайн, консультации — это дополнительная педагогическая нагрузка, которая должна оплачиваться. Только на каких основаниях? Меня директора школ спрашивают об этом. И если бы я сейчас был директором школы, у меня возникли бы те же вопросы.
По моему мнению, сейчас для принятия эффективных решений нам очень не хватает широкого привлечения экспертного сообщества. Причем экспертами должны быть люди, не сидящие в далеких от школы кабинетах, а непосредственно погруженные в процесс, именно те люди, которым эти решения нужно будет выполнять. Потому что никто лучше, чем директор школы, завуч или учитель-практик, не знает всех нюансов, тонкостей составления расписания, тарификации и т.п.
— Еще одна болезненная проблема — студенты, которых не выпускают на учебу за границу. Они к вам обращаются? Как вы оцениваете ситуацию?
— Обращаются. Здесь вопрос честности власти перед гражданами. Если власть считает, что для защиты страны эти люди нужны в Украине, то следует запретить выезд всем на законодательном уровне.
А сейчас получается так, что закон якобы не запрещает, а на границе останавливают людей неизвестно на каких основаниях. Только недавно, буквально за несколько последних недель, разъяснения поступили.
До этого времени вообще просто останавливали людей и не пускали, хотя у них есть подтвержденные приглашения от зарубежных заведений высшего образования. Знаете, я понимаю подозрения относительно тех, кто не хочет идти воевать и планирует сбежать с помощью студенческого билета. Такие люди всегда есть и будут, к сожалению. Но мы видим, что украинцы в целом защищают свою страну, иначе бы мы все были под Москвой.
А в отношении тех, кто действительно учится, нужно тщательно разобраться. Очень много людей подавали документы в зарубежные ЗВО еще задолго до активной фазы войны, и обвинять их в желании «откосить» — абсолютно неправильно.
Нужны действенные и эффективные механизмы, чтобы отделить тех, кто планирует в самом деле ответственно учиться, от тех, кто таким образом пытается избежать обязанности защищать Украину.
— Пока известно об одном рабочем механизме: студенты пишут письма в МОН, а министерство рассматривает отдельно каждый случай. Об этом говорил Сергей Шкарлет.
— Нужен эффективный механизм проверки документов из зарубежных университетов в сотрудничестве с ними. Возможно, следует проводить автоматизированную проверку факта обучения студентов в заграничных университетах, чтобы максимально избежать субъективных факторов. Потому что это — возможности для коррупции. Сейчас Служба образовательного омбудсмена готовит предложения по этому вопросу, которые скоро будут отправлены в Верховную Раду и Кабмин. Очень надеюсь, что мы найдем решение этой непростой проблемы. Как и других проблем.
Больше статей Оксаны Онищенко читайте по ссылке.