Железный Гарри

Этот политический портрет написан на основе источников частной библиотеки: бестселлера Девида Маккаллафа «Трумэн», мемуаров Уинстона Черчилля, самого Гарри Трумэна и других публикаций. Я задался целью, опираясь на исторические факты, осмыслить фигуру 33-го президента США, представленную в искаженном виде в бывшем СССР и практически неизвестную в Украине, определить его роль в американской и мировой истории ХХ века. С именем Трумэна связаны, прежде всего, два события – воплощение в жизнь плана Маршалла и создание Организации Североатлантического договора (НАТО), благодаря которым была остановлена экспансия коммунизма в Европе. Важное место отведено жесткому противостоянию между Трумэном и Сталиным. Получив от своего предшественника капитулянтский для Запада багаж ялтинских соглашений, он не смог добиться своих целей на Потсдамской конференции, а со временем – воспрепятствовать приходу коммунистов к власти в Китае. Однако из остальных битв «железный Гарри» вышел победителем.

На него упали «месяц, звезды и все планеты»

12 апреля 1945 года на лечебном курорте в Уорм-Спрингс в штате Джорджия в 16.45 по вашингтонскому времени от кровоизлияния в мозг умер Франклин Делано Рузвельт. Отцы-основатели нации были мудрыми деятелями и создали четко действующий государственный механизм преемственности власти в случае возникновения драматических ситуаций. Конститу­ция США, которую принимали более чем два с четвертью века назад (к тому же не ночью, а днем) и никогда не переписывали, а только дополняли поправками, конкретно определяет, как это следует делать. В случае устранения президента, его смерти, отставки или неспособности выполнения им полномочий и обязанностей власть переходит к вице-президенту.

Гарри Трумэн – седьмой вице-президент в истории США, которому суждено было стать хозяином Белого дома после кончины своего предшественника. И на этот раз высшая исполнительная власть была передана без промедлений, со строгим соблюдением Конституции. Президентскую присягу он принимал в Белом доме в тот же день, через 2 часа 24 минуты после смерти президента. Контраст был разительный. Франклин Рузвельт – единственный в истории США глава государства, которого избирали дольше, чем на два срока (точнее говоря, на четыре), был кумиром американской нации, проводником «нового курса», выведшего страну из экономической депрессии 30-х годов. В мире его знали и уважали как одного из создателей антигитлеровской коалиции, уже приближавшейся к победе в самой кровавой в истории человечества Второй мировой войне.

Гарри Трумэн же был «темной лошадкой». Он стал вице-президентом (фигурой, реальные полномочия которой в США весьма ограничены) по стечению обстоятельств и занимал эту должность всего 82 дня, и за это время встречался с настоящим хозяином Белого дома лишь несколько раз. Его неожиданное появление в роли президента повергло американцев в не меньший шок, чем смерть любимого Франклина Рузвельта. Дэвид Маккал­лаф, автор фундаментальной биографии «Трумэн», так описывает тогдашние настроения в американском обществе: «Боже праведный, президентом будет Трумэн, говорили повсюду. Если президентом может быть он, им так же мог бы стать мой ближайший сосед. Люди боялись за будущее страны».

Во второй день своего президентства Трумэн заявил репортерам: «Ребята, если вы когда-нибудь молились, то помолитесь за меня. Не знаю, сваливался ли на вас снежный сугроб, но когда вы спросили меня, что произошло, мне показалось, на меня упали месяц, звезды и все планеты».

Под бременем власти

В первом томе мемуаров «Год решений» Гарри Трумэн вспоминает: «Был последний день апреля 1945 года. С тех пор как я стал президентом, прошло всего восемнадцать дней. Удивительно, какими же насыщенными они были. Мне казалось, будто я прожил несколько жизней. Среди многих тяжелых президентских обязанностей я быстро почувствовал постоянное давление и необходимость немедленного принятия решений». Будет ли под силу «простолюдину из Миссури» (так часто называли Трумэна по социальному происхождению и месту рождения. – А.С.) это тяжкое бремя? Многие из вашингтонского политикума, и не только они, категорически утверждали: «Нет!»

«Даже ошибочное решение лучше, чем отсутствие какого-либо»

Определяющими были воля и решительность бывшего капитана артиллерии (во время Первой мировой войны). Однажды, рискуя попасть под трибунал, он нарушил военный приказ, зато победил в бою. Интересна и другая подробность: в школе любимым предметом Гарри была история. Он особенно восхищался биографиями американских президентов и учился на их ошибках. «Я узнал, что в те периоды истории, когда недоставало лидерства, общество обычно искало путь во тьме или в сумерках, – пришел к выводу молодой Гарри. – Я понял, что историю должны творить люди, никто не сделает этого вместо них». Это стало его жизненным кредо.

Мало сказать, что Трумэн очень почтительно относился к институту президентства. В его воображении оно было овеяно ореолом таинственности и мистики, нечто созвучное взглядам генерала де Голля. «Должность президента Соединен­ных Штатов возлагает на него личную ответственность, не имеющую аналогов, – считал Трумэн. – Почти никто и никогда не уполномочен высказываться вместо него. Никто не может принимать за него решения. Никто не знает всех перипетий его мыслей. Даже самые близкие к нему люди, даже его родные никогда не знают, почему он поступает именно так и приходит к определенным выводам. Быть президентом Соединенных Штатов, значит быть одиноким, принимая важные решения».

Конечно, эти слова не следует понимать буквально. Специальный советник президента Кларк Клиф­форд свидетельствует: «Для принятия решения ему нужны были все факты. Если он мог раздобыть только 80 процентов фактов, он не колебался из-за того, что отсутствуют 20 процентов. Он считал: даже ошибочное решение лучше, чем отсутствие какого-либо». Впрочем, одно из решений Трумэна до сих пор вызывает осуждение в мире и едва ли будет оправдано когда-либо с моральной точки зрения.

«Если прольется рекой американская кровь...»

Уже в день смерти Рузвельта перед его преемником неожиданно встала проблема, доставшаяся ему по наследству. Едва закончилось первое правительственное совещание, как министр обороны попросил президента остаться с ним с глазу на глаз по неотложному делу. «Стимсон сказал, что хочет осведомить меня относительно исполинского проекта, цель которого – создание нового взрывчатого вещества почти невероятной разрушительной силы, — вспоминает Трумэн. – Больше он ничего не сказал. Его заявление сбило меня с толку. Я впервые узнал что-то об атомной бомбе, но он не сообщил никаких подробностей. Только на следующий день я получил достаточно информации, чтобы иметь определенное представление о разработке почти невероятного проекта и страшной силе, которая, наверное, окажется в наших руках».

25 апреля (по стечению обстоятельств в день открытия учредительной конференции ООН в Сан-Франциско) Трумэн, ознакомившись с подготовленным для него докладом о сверхсекретном «манхэттенском проекте», четко высказал согласие относительно необходимости его реализации. Так утверждает генерал Лесли Гроувз – командир корпуса инженеров вооруженных сил США, на которого с самого начала было возложено выполнение проекта. Мог ли Трумэн запретить самый крупный в истории США технологический проект, на осуществление которого уже было израсходовано два миллиарда долларов и привлечено 200 тысяч человек?

Едва ли. Но согласие на продолжение проекта, последствия которого не смогли предусмотреть даже его творцы, и решение о применении самого смертоносного оружия – разные, хотя и взаимосвязанные вещи.

Окончательное решение президент США, вероятнее всего, принял 24 июля. Именно тогда состоялась встреча Трумэна и Черчилля с начальниками объединенных штабов вооруженных сил США и Велико­британии. Со временем в частном разговоре с одним из главных исполнителей «манхэттенского проекта» Артуром Комптоном президент подтвердит, что его решение принято именно в тот день, когда он сообщил о первом ядерном взрыве Иосифу Сталину. На следующий день командование ВВС США получило от главнокомандующего приказ об атомной бомбардировке.

Что побудило президента США к роковому шагу? Даже некоторые представители американской военной элиты, в частности генерал Дуайт Эйзенхауэр, были против, поскольку Япония по сути уже проиграла войну.

Психологический ключ к пониманию решения Трумэна заключается в одном из его конфиденциальных разговоров с Черчиллем в Берлине. Британский премьер-министр предложил дать возможность японцам капитулировать, сохранив, в определенном смысле, их воинскую честь. Однако президент США не согласился с его мнением. Он сказал, что после нападения на Перл-Харбор едва ли уместно говорить о воинской чести японцев. Трумэн повел речь об «ужасной ответственности, которая ляжет на него, если прольется рекой американская кровь».

Сообщения с Тихоокеанского театра военных действий вызывали у президента большую обеспокоенность. За первые три месяца его пребывания у власти военные потери США достигли почти половины от общего количества за первые годы войны в регионе. Японцы проявляли невероятный фанатизм. Особенно отчаянной была битва в марте–июне 1945 года за Окинаву, во время которой погибло, пропало без вести и было ранено почти 50 тысяч GI (огромные, как по американским меркам, военные потери).

Трумэн какое-то время обдумывал запланированный на ноябрь план вторжения на японские острова и осуществление морской блокады. Однако прогнозы были неутешительными. В таком случае потери американцев, по средним подсчетам, составили бы 250 тысяч человек. А военный министр Генри Стимсон высказывал опасения, что во время вторжения погибнет миллион американских воинов. В конце концов, это и предопределило решение Трумэна.

В обращении к американскому народу после атомной бомбардиров­ки Хиросимы он так объяснит мотивы своих действий: «Мы применили его (ядерное оружие. – А.С.), чтобы сократить агонию войны, спасти жизни тысяч и тысяч молодых американцев». У Трумэна была другая ментальность, чем у Сталина, Гитлера или у верхушки военной касты Японии, которые были готовы принести на алтарь победы или даже поражения миллионы своих соотечественников. Для президента США наивысшей ценностью была жизнь своих соотечественников. Мир (да и кое-кто в американском обществе) оценил это иначе.

Никаких свидетельств того, что Трумэн, баптист по вероисповеданию, искупил свой грех в церкви, не существует. Наоборот, он остался убежденным в правильности своего поступка. «Четверть миллиона наших лучших молодых мужчин стоили двух японских городов, – говорил Трумэн. – Я до сих пор считаю, что они стоили и стоят того». Это заявление вполне отвечало настроениям миллионов американцев, считавших атомные бомбардировки японских городов «справедливой расплатой за Перл-Харбор».

В мировой истории были разные президенты. Те, кто руководст­вовался преимущественно собст­венными амбициями, и те, кто превыше всего ставил интересы своего государства и нации. Но не было президентов, которые бы беспокоились о судьбе всего человечества. С другой стороны, страшно представить, что могло бы произойти, если бы атомное оружие оказалось прежде в руках не Трумэна, а Гитлера или Сталина.

Потсдам: был ли атомный шантаж СССР?

В советской историографии распространена версия, согласно которой Трумэн хотел использовать атомную бомбу прежде всего не как военное оружие против Японии, а как орудие давления на СССР. Как доказательство этого приводится его разговор со Сталиным на Потс­дамской конференции. 24 июля, сразу после того, как на очередном заседании во дворце Цецилиенхоф был объявлен перерыв, американский президент подошел к советскому лидеру. Вот как он изображает этот эпизод, давший пищу многочисленным толкованиям, догадкам и манипуляциям историков: «Я вскользь заметил ему (Сталину. – А.С.), что у нас есть оружие чрезвычайной разрушительной силы. Он только сказал, что рад это слышать и надеется, мы «должным образом используем его против японцев».

Генералиссимус не поинтересовался, что это за оружие, не высказал недовольства, почему ему не сообщили об этом раньше. Он не проявил к сенсационной новости никакого интереса и не упомянул о ней ни словом до конца Потсдамской конференции. Равнодушная реакция Сталина была загадкой для Трумэна (как и для Черчилля), поскольку они не владели полной информацией.

Как станет известно со временем, сообщение Трумэна не было для Сталина новостью. По свидетельству маршала Жукова, хозяин Кремля сразу же дал указание Молотову «передать Курчатову, чтобы тот ускорил работу». Волкогонов, в свою очередь, утверждает: в тот же вечер Берия получил от «хозяина» телеграмму с требованием «надавить» относительно выполнения «проекта». Речь шла о форсиро­вании атомной программы в СССР. Но это уже другая история...

Коммунистическая пропаганда (и в унисон с ней историография) упорно убеждала советских людей, что на Потсдамской конференции Сталин проявил мудрость и стойкость, не поддавшись запугиванию Трумэна. Но конкретных доказательств дипломатического давления с американской стороны в реальном понимании этого слова никогда не приводилось. Едва ли они вообще существуют. Американский президент упомянул об «оружии чрезвычайной разрушительной силы» единственный раз и на этом поставил точку. Почему же Трумэн не воспользовался монополией США на атомную бомбу, которую в Советском Союзе еще не успели создать? Почему не пытался разговаривать со Сталиным с позиции силы, как это, наверное, сделал бы в его положении кремлевский диктатор, тем более что до полного развала антигитлеровской коалиции оставалось уже немного времени? «Идея использовать бомбу как способ давления на россиян никогда не обсуждалась в Потсдаме, – объяс­няет свидетель дипломатических перипетий, посол США в СССР Аверелл Гарриман. – Президент не был на это настроен. Он старался относиться к Сталину как к союзнику, хоть и привередливому, надеясь на взаимность».

Когда исчезают иллюзии

Трумэн делал ставку прежде всего на личную дипломатию. Накануне Потсдамской конференции он наивно верил в то, что ему достаточно будет встретиться и пообщаться со Сталиным, как тот его поймет, и они найдут общий язык. Как и другие западные лидеры, американский президент оказался в плену собственных иллюзий. За притворной сталинской вежливостью в общении с иностранными VIP он не разглядел кровавого диктатора, который с садистской жестокостью выморил голодом миллионы украинских крестьян и не щадившего даже своих соратников, подозреваемых в посягательстве на его власть. После первой встречи со Сталиным Трумэн записал в дневнике: «Он произвел на меня впечатление». Американский президент наделил «дядюшку Джо» (можно только удивляться!) «вежливостью», «хорошими манерами», даже «честностью». Действительнос­ти отвечала разве что одна характеристика – «ловкий как черт».

Трумэн поначалу попал в ту же ловушку, что и Рузвельт. Тот благосклонно относился к советскому лидеру и изменил свое мнение только после того, как его возмутило вероломство Сталина относительно ялтинских соглашений. Трумэн прозрел быстрее, хоть и не сразу. Похоже, обоим американским президентам недоставало психологической проницательности британского премьера Черчилля, который сразу раскусил «дядюшку Джо».

Кремлевский диктатор не привык никому и ни в чем уступать. Его дипломатия сводилась к тому, чтобы четко провести жесткую разграничительную линию, а после этого добиваться уступок от других. Он полностью перечеркнул скрепленные собственной подписью ялтинские соглашения, установил марионеточный режим в Польше, не допустил свободных выборов в других странах Восточной Европы и на Балканах. Опре­деляющим фактором Realpolitik на Потсдамской конференции была советская оккупация части Европы, в конце концов приведшая континент к расколу, длившемуся несколько десятилетий.

Единственным заметным успехом президента США стало достижение окончательной договоренности о вступлении СССР в войну с Японией преимущественно на американских условиях (факт, полностью замалчивавшийся в советской историографии). Трумэн категорически отверг сталинское предложение, чтобы США, Великобритания и другие союзники обратились к СССР с официальной просьбой начать военные действия против императорской Японии. Он расценил это как «циничный дипломатический шаг», считая, что достаточно советского согласия, зафиксированного в ялтинских договоренностях. «У меня не было намерения позволить России воспользоваться плодами долгой, отчаянной и смелой борьбы, в которой она не принимала участия», – так сформулировал свою позицию президент США. Настаивая на участии СССР в войне с Японией, он, собственно, добивался единственной цели – избежать тяжелых человеческих потерь со стороны Америки.

Трумэн отводил Советскому Союзу исключительно военную роль. Иначе говоря, никаких отдельных зон в Японии наподобие созданных в Германии, никакого распределения контрольных функций. Военно-политическая ситуация на Дальнем Востоке напоминала положение в Европе с точностью до наоборот. Так что Трумэн, вопреки домогательствам советского лидера, не допустил оккупации Японии «на основании немецкого опыта».

Трумэн против Сталина: кто кого?

История становится интереснее и понятнее, если воспринимать ее через ее творцов. Встреча Трумэна со Сталиным на Потсдамской конференции была первой и последней. Со временем тот ответит тради­ционным «нет!» на приглашение американского президента посетить его страну. Личное отчуждение между ними придало еще большей остроты американо-советским отношениям, добавило «льда» холодной войне между Западом и СССР. Трумэн называл ее иначе – войной нер­вов. Вопрос стоял ребром – кто кого? Споры, ключ к решению которых так и не был найден на Потс­дам­ской конференции, усиливались. После вывода британских войск из Греции там разразилась гражданская война, ширилось инспирированное Кремлем партизанское движение. Летом 1946 года началась концентрация советских войск на границе с Турцией. В ответ США направили в опасный регион специальное соединение ВМС.

Трумэн, не сомневаясь, принял вызов кремлевского диктатора. «Мы должны действовать немедленно и решительно», – заявил он в марте 1947 года на общем заседании обеих палат Конгресса. Это и было обнародованием доктрины Трумэна, предусматривавшей оказание военной и экономической помощи Греции и Турции. Конгресс поддержал предложение президента, ассигновав, соответственно, 300 миллионов и 100 миллионов долларов. Трумэн не позволил Сталину «проглотить» стратегически важные государства, но это не умерило советские аппетиты в Европе.

У президента США уже не оставалось никаких сомнений: Сталин был намерен полностью подчинить себе Старый Свет, воспользовавшись послевоенным экономическим и политическим хаосом. На этот опасный вызов Трумэн ответил планом Маршалла (названным по инициативе самого президента фамилией тогдашнего госсекретаря США). Это была по сути масштабная проекция предыдущей доктрины на Западную Европу. Целью плана Маршалла было экономическое возрождение континента, движущими силами должны были стать инициатива самих европейцев и американская помощь. Рассчи­тывая на поддержку Конгресса, Трумэн заявил: «Мы должны быть готовы заплатить за мир, а если нет, то, наверное, заплатить за войну».

Трумэн осудил агрессивные действия «Советского Союза и его агентов» публично. Вместе с тем предложил им присоединиться к программе европейского восстановления. Это была дипломатическая игра с просчитанными заранее последствиями. Сталин, как и следовало ожидать, категорически отверг американский план как неприемлемый для СССР и заставил страны-сателлиты отказаться от участия в нем. Так он невольно стал союзником Трумэна, гарантировав своим отказом одобрение Конгрессом плана Маршалла.

Примерно 13 миллиардов долларов, ассигнованных США на протяжении четырех лет, помогли странам Западной Европы встать на ноги и отвести коммунистическую угрозу. Американский альтруизм на самом деле был проявлением стратегического расчета. Если бы США пришлось давать отпор советской агрессии, то, согласно гипотетическим расчетам, они одержали бы победу, которая обошлась бы им в 400 миллиардов долларов.

Осознавал ли «вождь всех времен и народов», что он потерпел стратегическое поражение? Публич­но он никогда не признавал своих просчетов. Очевидно другое: Трумэн как мощная личность стал для него неприемлемой фигурой. Пожалуй, не случайно берлинскую блокаду Сталин объявил во время президентской избирательной кампании в США 1948 года, еще и в тот день, когда Республиканская партия выдвинула кандидатом в президенты Томаса Дьюи.

Похоже, его устраивал кто угодно, лишь бы не Трумэн. Сталин провоцировал его или эвакуироваться вместе с союзниками из Берлина, или же взяться за оружие. Но кремлевский диктатор просчитался, по сути содействуя победе Трумэна на выборах. В драматический момент американцы, как обычно, сплотились вокруг президента.

Трумэн повернул ход событий неожиданным образом: был налажен бесперебойный масштабный воздушный мост. Сталин не осмелился дать приказ открыть огонь по самолетам ВВС США, поставлявшим продовольствие и другие грузы жителям Западного Берлина. В мае 1949 года, после тайных переговоров между Вашингтоном и Москвой, он вынужден был прекратить берлинскую блокаду.

Зато Трумэн успел осуществить новый стратегический план. Сразу после победы на выборах он дал рас­поряжение Госдепартаменту начать переговоры по созданию военно-политического альянса. В апреле 1949 года США, Канада и десять западно­европейских государств подписали в Вашингтоне договор об основании Организации Северо­атланти­ческого договора. Трумэн считал НАТО, вместе с планом Маршалла, наибольшим достижением за время своего президентст­ва.

В Европе неугомонный «дядюшка Джо» оказался загнанным в глухой угол. Так что новое испытание Трумэну он решил устроить на Дальнем Востоке, инспирировав в июне 1950 года вторжение войск КНДР в Южную Корею. Американ­ский президент расценил это как «часть глобального сценария рус­ско-коммунистической агрессии» и занял жесткую позицию. Буквально через несколько часов после начала агрессии он отдал приказ об участии в военных действиях ВМС и ВВС США, а со временем – сухопутных сил. Между тем по инициативе Вашингтона Совет Безопасности ООН осудил «акт вооруженной агрессии», проголосовав за использование вооруженных сил для отпора ей. Американ­ская дипломатия добилась важной победы: односторонняя акция Трумэна превратилась в международную. Вместе с тем стало очевидно, что советская дипломатия допустила грубый просчет. СССР как постоянный член Совета Безопаснос­ти мог наложить вето на проект американской резолюции, однако по указанию из «центра» советский представитель, выражая протест против отказа лишить места в ООН националистический Китай, не принимал участия в заседаниях СБ. И в этот раз он отсутствовал, поэтому не смог повлиять на ход голосования. Войска США и других государств вели вооруженную борьбу на Корейском полуост­рове под флагом Органи­зации Объединенных Наций.

Трумэн, однако, отказался играть в русскую рулетку с риском использования атомной бомбы. Он был сторонником формулы «если не победа, то мир». После того как американцы вновь перехватили инициативу, президент США выдвинул предложение прекратить огонь. Но ему не пришлось дождаться подписания мирного соглашения. Лавры миротворца достались его преемнику — генералу Дуайту Эйзенхауэру. Это произошло уже после смерти Сталина, в значительной степени вследствие угрозы нового президента США использовать тактическое ядерное оружие.

Противостояние между Трумэном и Сталиным длилось почти десятилетие. В январе 1953 года 33-й президент США оставил Белый дом. А в марте умер кремлевский диктатор.

Ответ на вопрос «кто кого?» не вызывает сомнений. На Потсдамской конференции, где дипломатическая игра велась по заранее определенным правилам, Трумэн в основном оказывался в роли побежденного. Но после Потсдама положение изменилось. Единственную неудачу (правда, масштабную) он потерпел в Китае. Вашингтон израсходовал на поддержку коррумпированного националистического режима Чан Кайши свыше двух миллиардов долларов. Но, как высказался один из ближайших соратников президента – госсекретарь Дин Ачесон, «зловещее последствие гражданской войны в Китае было вне контроля Соединенных Штатов». Сталин имел все основания радоваться победе, которая после его смерти и начала советско-китайского конфликта окажется для СССР абсолютно призрачной.

Разжигатель войны или спаситель западной цивилизации?

В бывшем Советском Союзе Гарри Трумэна называли не иначе как «разжигателем войны». Оценка ничего не стоящая, как и каждое идеологическое клише. Пожалуй, лучше всего охарактеризовал Трумэна Уинстон Черчилль: «Вынужден признать, сэр, что я относился к вам с большим неуважением. Мне очень не нравилось, что вы заняли место Рузвельта. Но я грубо недооценил вас. С того времени вы сделали для спасения западной цивилизации больше, чем кто-либо другой». Реакция Трумэна на агрессивные действия Кремля была неизменно решительной и эффективной, с использованием экономических, военных и технологических преимуществ США.

В своем последнем обращении к нации больше пяти десятилетий тому назад Трумэн заявил: «По мере того, как свободный мир будет становиться крепче, сплоченнее, привлекательнее для людей с обеих сторон железного занавеса, а надежды СССР на легкую экспансию будут блокироваться, в советском мире настанет время перемен. Никто не может сказать наверняка, когда и как это произойдет – революционным путем, через волнение в государствах-сателлитах или посредством изменений в Кремле. Независимо от того, добровольно ли изменят свою политику коммунистические правители, или же изменения произойдут каким-то иным образом, у меня нет никаких сомнений в том, что это произойдет».

Кто скажет после этого, что «простолюдин из Миссури», которому по стечению обстоятельств суждено было стать 33-м президентом США, не владел даром предвидения?

Демократ Гарри Трумэн был по сути предшественником республиканца Рональда Рейгана. Они словно дополняют друг друга. Первый считал, что коммунистический полицейский режим ничем не отличается от нацистского. Второй назвал Советский Союз «империей зла». Трумэн остановил экспансию коммунизма в Европе после Второй мировой войны. Рейган, как и обещал, похоронил коммунизм «на свалке истории» в конце ХХ века. Они были не только великими американскими президентами, но и в значительной степени определили направление мирового развития.

P. S. Каким был Гарри Трумэн как человек? Он отказался снова баллотироваться в президенты, хотя принятая по настоянию республиканцев поправка к Консти­туции США об ограничении пребывания на высшей государственной должности двумя сроками не распространялась на него. И объяснил почему: власть развращает человека так же, как и деньги.

В январе 1953 года, когда закончился срок его президентских полномочий, Трумэн вернулся в родной штат Миссури. В отличие от своих богатых предшественников Теодора Рузвельта, Вудро Вильсона и Герберта Гувера, Трумэн столкнулся с финансовыми трудностями. Правда, со временем (по собст­венному утверждению, ради принципа) он добился принятия Конгрессом закона о государственной пенсии для себя и для всех будущих президентов. (См. «Кучма, Трумэн и Грант, или Экс-президентские пенсии. «ЗН», №16 (645), 28 апреля – 11 мая 2007 г.)

Гарри Трумэн прожил почти 89 лет вечным трудоголиком, работая по 17 часов в сутки. Он придерживался старых привычек, и круг его интересов не изменился: семья, книги, история, музыка. Его новыми хобби стали строительство библиотеки и музея собственного имени в г. Индепенденсе и написание мемуаров.

Трумэн был домоседом, однако в третий раз в жизни, после Первой мировой войны и Потсдамской конференции, посетил Старый Свет по приглашению Оксфордского университета, где ему присвоили почетную научную степень. В Лондоне он встретился с 82-летним Уинсто­ном Черчиллем, и тот сказал, что было бы хорошо, если бы его гость вновь стал президентом. Тем не менее в ответ услышал: «Это невозможно». В Зальцбурге Трумэн исполнил на клавикордах сонату своего любимого композитора Моцарта. Во Франции он отказался побывать в Вердене и на местах иных сражений. Пожалуй, ему были неприятны воспоминания о крови, смерти и ужасах войны. Но чувствовал ли он угрызения совести от предсмерт­ных мучений японских детей, заживо сгоревших в ядерном пламени?