ЗА ЕГО ГОЛОВУ ДАВАЛИ 500 ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ

«...Обладает высокой работоспособностью, достаточным дипломатическим тактом, что позволило ему создать теплые доверительные отношения с эфиопскими офицерами. Его непосредственное участие способствовало успешному претворению в жизнь рекомендаций по ведению боевых действий в сложных и горных условиях... По отношению к подчиненным проявляет справедливую требовательность, пользуется непререкаемым авторитетом. По характеру энергичен, выдержан. В быту скромен. Морально устойчив, идеологически выдержан... Во время боевых действий постоянно находился на самых трудных и опасных участках фронта, проявляя выдержку, храбрость и способность трезво оценить сложившуюся обстановку, чем снискал заслуженный почет и уважение...»

Это выдержки из характеристики последнего оставшегося в живых командующего фронтом (с советской стороны) в эфиопско-эритрейской войне, а ныне коменданта киевского гарнизона генерал-лейтенанта Николая Забелого.

С чего все началось

- Это была гражданская война, - рассказывает генерал. - Когда после свержения императора Хайле Селассие I к власти пришел Менгисту Хайле Мариам, он сразу объявил о социалистическом пути развития Эфиопии. Тем более, что он и Леонид Брежнев были большими друзьями.

В свое время СССР имел очень сильные позиции в Сомали, где в порту Бербера находилась стоянка советских атомных подводных лодок. После переворота новое сомалийское правительство предоставило 24 часа на то, чтобы все советские убрались восвояси. В это время в соседней Эфиопии приходит к власти Менгисту, и СССР начинает искать место для новой базы, чтобы не потерять контроль в этом регионе, где также «гулял» шестой американский флот. Советским лодкам необходимо было где-то пополнять запасы топлива и продуктов. Для этой цели очень подходил архипелаг Дахлак - Богом забытое место, одни голые скалы. Дахлак был территорией Эритреи, в то время провинции Эфиопии, которая хотела отделиться от менее развитой внутренней части страны. Ее столица Асмара, построенная итальянскими колонизаторами, красивый город с прекрасным климатом, а также Асаб, Масау и другие порты, привлекали новое правительство Эфиопии, которая не имела выхода к морю. Договорились, что Менгисту отдает нам Дахлак, а за это мы поддерживаем его режим. Интересно, что до этого СССР поддерживал (негласно, конечно) просоветский режим в Эритрее. Туда были вложены большие деньги. В общем, мы быстро поменяли позицию.

Много людей, недовольных новым режимом, ушли за границу, в основном в Сомали, откуда начались вооруженные набеги на приграничные села Эфиопии. Их поддерживали, в том числе и финансово, американцы, Израиль. Так получилось, что наши люди воевали не только с эритрейцами, а и с бандами по всей стране. Участие советских в этой войне было, естественно, засекречено. Мы даже письма от родных получали по адресу: Москва-400.

Полгода

на передовой

Последние полгода я провел на передовой. Кстати, у меня есть эфиопская медаль. Она для меня самая дорогая. Эта медаль дается военнослужащим от солдата до генерала, если они находились в течение шести месяцев на передовой на расстоянии менее пушечного выстрела от противника. Эфиопия находится почти на экваторе: в обед солнце в зените, тень только в том кружке, где ты стоишь. Температура воздуха - за 50 градусов. Мы воевали так: где-то с четырех часов утра начинаем воевать. Танки, авиация, артиллерия... Примерно до 9 - 10 часов. Потом наступающие уже не могут наступать, обороняющиеся не в состоянии обороняться. Человеческий организм не выдерживает. Все прячутся в норы. В машинах люди не могут сидеть, броня накаляется до такой степени, что плюнешь - шипит. Некоторые даже умудрялись яичницу жарить. Холодка нет, деревьев нет, пустыня и скалы, и ни одной травинки. Это в районе Альгены и Альфабета. Вечером начинаем вылазить из нор. С 18-19 часов и до темноты снова воюем. Во время темноты боевые действия прекращаются, стреляют только снайперы. И такая война шла ежедневно. Нам надо было ее выиграть, нам нужна была Эритрея.

- Много людей погибло во время этой войны?

- Погибали... Вот я, командующий фронтом (а фронт - это три общевойсковые армии - 15 дивизий, в каждой из которых от 10 до 12 тысяч эфиопов), посылаю армию или дивизию в бой. Воюют неделю. Через неделю от дивизии остается две-три тысячи. Большие потери были с обеих сторон. Трупы никто не убирает, они остаются на полосе между нами и противником. Через три часа тела взбухают. Орлы-стервятники налетают, разрывают, клюют. Вонь идет на десять километров. По всей пустыне - белые кости. Хоронить сотни тысяч людей просто не было сил и времени. Там надо было воевать, воевать, занимать территорию.

Со дня нашего военного сотрудничества с Эфиопией я был третьим командующим фронтом, и первым, кто вернулся живым. Первый командующий погиб от единственной пули, которая попала в его вертолет во время обстрела. Второй - умер от кишечного заболевания в последний день его срока пребывания там. Двоих командующих, которые были после меня, уже тоже нет в живых.

Как говорила моя мама, меня вела какая-то счастливая звезда. Я два раза подрывался на мине. Первый раз во время операции, когда мы с генералом Асратом, командующим фронтом с эфиопской стороны (я был его советником, но подчинялся только Генштабу СССР), поехали на рубеж. В нашем БТР, кстати, американского производства, было девять человек, из них шесть генералов. Мы напоролись на двойную мину. Я сидел сверху на люке. Когда рвануло, потерял сознание. Пришел в себя, когда почувствовал дым. Сразу посмотрел на руки, пошевелил пальцами ног - вроде бы цел. Слава Богу! Радости было... Хотел пошевелиться - все болит. Что я первое увидел, метрах в семи от меня на песке лежит наш переводчик Юра Чистяков. Он меня увидел и спрашивает: «Товарищ генерал, вы живы?» Я говорю: «Жив, а ты как?» - «Да я тоже, все нормально!»

Смотрю на него, а он - без ноги, окровавленный, еще не понял тогда, что с ним. Генералу Асрату перебило позвоночник, он остался калекой. В общем, из девяти только трое остались в живых. Второй раз была аналогичная ситуация, но уже на нашем танке Т-55. Я до сих пор не пойму, как танк, полностью укомплектованный боеприпасами, не рванул. Тогда из шести человек трое погибли.

- Сколько советских военнослужащих принимало участие в войне?

- Советских там было около тысячи человек: военные советники, врачи, инженеры, переводчики, учителя, другие специалисты. У меня в подчинении было только полковников 273, не говоря о низших чинах и солдатах, которые работали на радиостанциях и поддерживали связь непосредственно с начальником Генштаба СССР. Много гибло. Подрывались на минах. За белыми (а там были только наши), охотились снайперы. Мы ходили в эфиопской форме, но без знаков отличия.

- А чье оружие применяли эритрейцы?

- Там было всякое вооружение. И американское, и советское, и израильское, и китайское. Что захватят, тем и пользуются. У меня был автомат чехословацкого производства с пулеметным диском, пистолет «смит энд вессон» (я из него на расстоянии 100 метров дикую козу прямо с машины убивал), четыре гранаты на поясе, без которых я никуда не ходил, и пистолет «беретта», его я держал для себя на случай плена.

- А что, эритрейцы - жестокий народ?

- Попадешься в плен - отрежут одно ухо, потом другое, потом выколят глаз, после - руку отрежут, ногу, пока не умрешь. У меня есть листовка, в которой за «голову советского генерала Забелого», то есть мою, предлагалось полмиллиона долларов наличными, усадьба, дом, 15-20 овец, 2 коровы, 2 осла и какое-то там количество кур и гусей.

Один раз чуть не попался. Было это в начале 1982 года. Как раз планировалась стратегическая операция под кодовым названием «Красная звезда», в которой было задействовано несколько армий. Цель операции - закончить войну и присоединить Эритрею к Эфиопии. Я, как командующий фронтом, принимал непосредственное участие в ее разработке и проведении. На третий день операции, около двенадцати часов дня, один командир дивизии по рации попросил помощи, опасаясь попасть в окружение. Я предложил поехать посмотреть и разобраться на месте. Сели на УАЗик и поехали. Ехали по руслу пересохшей реки, слева и справа - горы. Подъезжая к горе с отметкой «822», где находился командный пункт дивизии, я увидел вспышки. Мы остановились. И тут по нам начала бить артиллерия. Оказывается, нас пропустили и кольцо замкнули. Когда мы это поняли, я приказал взорвать УАЗик, и ползком стали между скал пробираться назад.

Шли долго. Вода во флягах горячая, как чай, солнце в зените, жара невозможная. Мы пошли дальше, и тут на каменном плато увидели эритрейцев. Это был взвод, расположившийся перекусить. Одни справляли свою нужду, другие открывали консервы. Когда мы вышли из-за скалы, они, увидев нас, кинулись к автоматам, но было поздно. Мы расстреливали друг друга в упор на расстоянии 3-6 метров. Когда все было кончено, мы побежали дальше, к своим. Но тут открыли огонь с нашей стороны. Расстояние было метров пятьсот, кто идет - не видно, а мы ведь бежали со стороны противника. Как врубили пулеметы! Это страшное дело. У меня до сих пор остались шрамы на лице от камней, которые откалывали вокруг нас пулеметные пули. Ну все, думаем, конец нам. Вручили одному из эфиопов автомат, он нацепил на штык-нож свою далеко уже не белую майку, поднял автомат - стрельбы нет. Он встал на колени - стрельбы нет, поднялся во весь рост и пошел. После того как он объяснил в чем дело, встали и мы. Нам сразу дали по стакану воды, оказали первую помощь. На вертолете мы прилетели в штаб фронта в Альгену. Там я увидел, что поседел. Мне тогда было 45 лет.

Джин - лучшее лекарство

- Среди ваших вещей, что хранятся в киевском музее истории ВОВ, есть бутылка из-под джина. Почему именно этот напиток?

- А мы джином спасались. В Эфиопии очень распространены всякие кишечные заболевания. Спиртное не спасает само по себе, а можжевельник способствует нейтрализации в желудке. Виски, спирт - ничто не поможет. Доктор советовал даже детям давать по чайной ложке джина, разведенного в воде или чае. По местной традиции, гостям предлагали съесть кусок сырого мяса. Отказаться нельзя. Поперчишь посильнее, джином запьешь. Так и спасались.

- А как вообще было с питанием?

- Мы голодали там, в пустыне. Нас кормила только страна Советов. А что она могла прислать? У тех, кто был в столице Аддис-Абебе, было все. Но я-то был на фронте. Туда пароходы не ходят, а транспорты с продовольствием часто подрывались, на них нападали. Запасы не пополнялись по несколько месяцев.

Однажды я попал на официальный прием к Председателю, так называли Менгисту. Это был маленького роста человек с постоянно засученными рукавами гимнастерки, неизменным пистолетом Стечкина и стеком в руках. Лицо конопатое такое. На него было совершено более сорока покушений, половину нападающих он убил собственноручно.

Короче, представьте себе стол метра 2 - 3 шириной и 15 - 20 длиной. А на этом столе, в этом бедном государстве, где люди умирают от голода, и перепелки, и куропатки, и куры, и гуси, и индюки, и рыба, и виноград, и арбузы, и чего там только не было!

* * *

- Еще снятся сны об этом?

- Снятся. Или я наступаю, или отступаю. Я иногда просыпаюсь в холодном поту. Жена спрашивает: чего ты кричишь? А я командую... Это страшно. Я был там два года - с 1980 по 1982 - и вот только пару лет назад мне стали реже сниться сны об этой войне.

- Что вы тогда чувствовали? Ведь это была чужая война. Эритрея воевала за независимость, вы же были оккупантами...

- Когда меня посылали туда, меня вызвали в ЦК партии в Москву, в командование Вооруженных Сил СССР. Мне там сказали: вы - военный человек, вам надо ехать выполнять свой долг, потому что для Родины это надо. Я, как принимавший военную присягу, сказал: «Есть!» и поехал. Я, конечно, не знал, что там такая страшная война, самое настоящее убийство. Но, как говорится, два года прожито. Мне предлагали еще там остаться. Конечно, были и такие, что по четыре года служили. Но это те, кто были в столице, сидели в шикарных кабинетах с кондиционерами, пили пепси-колу и холодное пиво. Я не согласился остаться там хотя бы на одну минуту. Я ехал на аэродром и не верил, что уезжаю. И только когда сел в советский самолет, когда вышла наша стюардесса и голос объявил, что самолет следует в Москву, у меня потекли слезы. Я не верил, что вырвался из этого ада.

Тогда мы чувствовали только высокую ответственность перед Родиной, перед правительством, да и перед собой. Я знал, что выполняю свой воинский долг и выполняю его честно. Да, войска Менгисту были оккупантами, но тогда мне это не приходило в голову. Нам казалось, что мы освобождаем страну от буржуев, от сепаратистов, добываем свободу эфиопскому народу. Это уже с колокольни сегодняшнего дня, сегодняшнего мировоззрения я знаю, что это была очень постыдная, нехорошая война. Мы вели войну против народа, который боролся за свою независимость, свою свободу. Мы этого не понимали. Но мы вели ее, стыдно может быть сказать, но с честью. Я не кривил душой, я выполнял свой долг. Хотя сейчас я бы совсем по-другому действовал. Может быть, я и не поехал бы на эту войну, если бы разобрался в той ситуации так, как сейчас разбираюсь...