Янош Кадар: создатель «гуляш-социализма»

В середине 70-х годов прошлого века венгерское красное вино «Кадарка» было едва ли не самым лучшим импортным вином из немногих, которое можно было порой купить в гастрономах Киева. Поэтому автор, познакомившись году эдак в 1975-м или 76-м с венгерским студентом-ровесником, задал ему вопрос: «А что, собственно, означает слово «кадарка»? «Это вино назвали в честь Кадара», — с апломбом ответил молодой венгр. Я не знал, верить или нет. «Шучу, конечно, — признался патлатый ценитель рок-н-ролла. — Но если серьезно, то Старик того стоит. Нам в самом деле повезло с ним».

Янош Кадар, или Старик, как его любовно называли венгры, стоял во главе своей страны 32 года. Придя к власти с помощью штыков советских солдат в 1956 году, он правил Венгерской Народной Республикой до самого 1988-го, до времени «поздней перестройки», создав уже в 60-е годы «самый веселый барак в социалистическом лагере». Венгрия была единственной социалистической страной, имевшей трассу «Формулы-1». Ее посещало немало туристов из-за рубежа, в частности из Западной Европы и Северной Америки, там училось много студентов-иностранцев. В общем-то железный занавес в Венгрии был наименее плотным среди всех советских сателлитов. Но самое важное даже не это. По сравнению с остальными социалистическими странами Кадар создал в Венгрии самую эффективную экономическую систему. Конечно, уровень и качество жизни венгров при Кадаре даже сравнивать нельзя с аналогичными показателями западноевропейских стран со свободной рыночной экономикой. И все-таки...

Во времена Кадара Венгрия занимала первое место в Европе по производству мяса и пшеницы в расчете на душу населения, второе место — по количеству яиц. Потребительский рынок в меньшей степени страдал от разнообразнейших дефицитов, нежели во всех остальных странах советского блока. Кадар, в отличие от других коммунистических лидеров, заботился не столько о «светлом будущем», сколько об удовлетворении нужд населения «здесь и сейчас». В Венгрии рыночные побеги прививали к дереву социалистической плановой экономики самым смелым и последовательным образом из всех стран — членов Совета экономической взаимопомощи (СЭВ). И это давало свои результаты. Кадаровскую экономико-социальную систему называли и «гуляш-социализмом», и «гуляш-коммунизмом» — эдаким венгерско-коммунистическим, несколько ослабленным, но все-таки вариантом западного «общества потребления». По названию мясного национального блюда, которое могло себе позволить при Кадаре подавляющее большинство венгров практически каждый день.

Кадар — фигура сложная и крайне противоречивая: человек, имевший лишь восемь классов образования, так никогда и не сподобившийся выучить хотя бы какой-то иностранный язык, и — создатель собственной экономической системы, наиболее эффективной среди всех социалистических стран; сталинский функционер, один из организаторов и исполнителей массовых репрессий в стиле Ежова и Берии и — руководитель, построивший максимально либеральное, как для коммунистической страны, общество; советская марионетка, человек, «пригласивший» в 1956 году в Венгрию иностранные войска, сбросившие законное правительство страны и утопившие в крови народную демократическую революцию, и — лидер, о котором до сих пор с ностальгией вспоминают немало венгров.

Кадар — фигура трагическая. Десятилетиями он усердно, последовательно и не без успеха строил в своей стране определенную политическую и экономическую систему, длительное время пользуясь широкой поддержкой в обществе. И дожил до 1989 года, когда за несколько месяцев до смерти однопартийцы-коммунисты лишили его, 77-летнего, лишь за год до этого отстраненного от руководства государством, почетного звания председателя партии, а подавляющее большинство венгров принялись с энтузиазмом демонтировать его «народную республику» и «социалистическую экономику».

Парень с самого дна

26 мая 1912 года служанка Борбола Черманек родила внебрачного ребенка. Случилось это в городе Фиуме (ныне Риека, Хорватия) на побережье Адриатического моря. Сто лет назад Фиуме — «вольный город» в составе Венгерского королевства, которое, в свою очередь, являлось частью Австро-Венгерской империи. Большинство городского населения в то время составляли этнические итальянцы, языком правления был итальянский. Поэтому младенца зарегистрировали как Джованни, хотя мать хотела назвать его Яношем. Ведь самое распространенное христианское имя — русский Иван, немецкий Йоганн, английский Джон или испанский Хуан — по-итальянски произносится как Джованни, а по-венгерски — Янош. Джованни Черманек и стал спустя 20 лет Яношем Кадаром.

Полусловачка-полувенгерка Борбола происходила из села Одьялла на севере Венгрии. У ее отца был целый выводок детей, однако совершенно не было земли. Поэтому, как только Борболе исполнилось 16 лет, она подалась искать хоть какую-то работу, лучшую, нежели участь сельской батрачки. Пешком исходив все Адриатическое побережье Австро-Венгрии (ныне хорватская Далмация), Борбола наконец-то устроилась служанкой в Риеке. Отцом же Яноша, по словам матери, стал сельский парень из восточной Венгрии, в то время солдат кайзерско-королевского полка, стоявшего в Риеке. Он очень любил Борболу и хотел на ней жениться, даже ездил просить разрешения у родителей. Однако те запретили вступить в брак с голодранкой и заставили взять в жены девушку из своего села, за которой давали несколько хольдов земли. Так это было или нет, сейчас уже не установить, однако факт, что Борбола осталась одна с ребенком на руках. Без денег и без работы — никто не хотел брать служанку с грудничком. О том, чтобы вернуться к родителям, даже речи не могло быть — родить ребенка вне брака считалось в венгерской деревне начала ХХ века страшным позором. А клеймо внебрачного ребенка, незаконнорожденного, стало проклятием детских и юношеских лет Яноша.

Борбола нашла выход — уговорила взять мальчика на содержание пожилую бездетную крестьянскую пару из деревни Капой неподалеку от города Шомодь, куда ежемесячно пересылала какие-то деньги из своего скудного жалования служанки. Именно это село Янош и считал потом своей малой родиной. Его опекун дядя Шандор напутствовал парня: «Помни, Ян, дети бедняков всегда должны работать».

Осенью 1918 года, когда Яношу было шесть лет, мать забрала его в Будапешт. За то время она родила еще одного внебрачного ребенка, но смогла устроиться в венгерской столице помощницей дворника, получила «служебное помещение» — крохотную комнатушку в подвале — и мизерное жалованье. Борбола подрабатывала прачкой, разносила газеты, и все равно семья жила в ужасной нищете.

Мать Кадара чувствовала себя несчастной. Она была совершенно необразованной, едва умела читать, в порыве раздражения часто била своих детей. Однако Янош любил и всегда помнил свою «муттер» (большинство будапештцев начала прошлого века разговаривали на венгерско-немецком суржике, и семья Черманек не являлась исключением), старался поддержать ее материально. Когда же после 1945 года занял высокий пост, забрал Борболу жить к себе. «Муттер» никогда не ложилась спать, пока сын не вернется домой — пусть даже под утро.

Как вспоминал затем сам Янош, довольно долго после переезда в столицу он чувствовал себя деревенским парнем и не воспринимал Будапешт в качестве родного города. Каждый год на целое лето уезжал в Капой к дяде Шандору, где работал помощником свинопаса и осенью привозил в Будапешт немного сала и муки. Пойдя в школу, первое время разговаривал на «отборном» шомодьском диалекте, из-за чего над ним подтрунивали не только одноклассники, но и учитель.

Борболы с утра до вечера не было дома, поэтому шестилетний мальчонка имел немало обязанностей: он убирал жилище, готовил еду и присматривал за младшим братом. А еще на «отлично» учился в школе. Обязательным в то время в Венгрии было лишь четырехлетнее образование, но Янош как лучший ученик класса в начальной народной школе получил право бесплатно учиться в Высшем начальном городском училище. Таким образом наш герой получил восьмилетнее образование. Даже спустя многие десятилетия председатель Венгерского государства гордился этим: «Это было большим достижением для человека моего социального положения».

Кроме учебы, Янош увлекался футболом и шахматами, очень много читал — без разбора все попадавшиеся в руки книги. Делать это он мог лишь поздно вечером. В комнатушке Черманеков электричества не было, а керосин для лампы, учитывая достатки Борболы, был слишком дорог. Поэтому Янош выходил на улицу и читал под уличным фонарем. Любовь к чтению Янош сохранил на всю жизнь: и в его рабочем кабинете генерального секретаря партии, и в жилище стояли тысячи изданий из различных областей знаний и художественных. «Не могу обходиться без книг так же, как не могу обходиться без пищи», — говорил Кадар незадолго до смерти.

Одна книга сыграла в его жизни очень важную роль. 16-летний Янош занял первое место на шахматном турнире, устроенном профсоюзом парикмахеров для своих членов и всех желающих. Подросток, переигравший десятки взрослых, — этим можно было гордиться! Победителю вручили приз — книгу, в венгерском переводе носившую название «Как герр Ойген Дюринг осуществил переворот во всех науках». Это был «Анти-Дюринг» Фридриха Энгельса — весьма сложный философский труд, в котором изложены основные положения марксизма.

«Книга была отпечатана по-венгерски, — вспоминал Кадар. — Я мог прочитать все буквы. Я понимал большинство слов, некоторые предложения. Но из книги в целом я не понял ничего. Излишне говорить, что в то время я оценивал свои умственные способности очень высоко. И решил, что дефект заключен в книжке. Меня интересовала тайна жизни. А тут утверждалось, что «жизнь — способ существования белковых тел». «Не скажу, что после восьмимесячной «борьбы» с книгой я полностью понял мировоззрение Энгельса. Но эта книга изменила образ моего мышления. Она доказала мне, что в мире существуют непреложные законы и зависимости, о которых я в то время не подозревал».

В то время Янош, в 14 лет окончив свою «высшую начальную» школу, был учеником мастера по ремонту печатных машинок. Парень уже оставил детские мечты стать игроком национальной команды по футболу или шахматным гроссмейстером, он стремился стать квалифицированным рабочим — таким, который бы имел солидный заработок, уважение близких и знакомых.

Функционер-подпольщик

В 1929 году 17-летний Янош получил сертификат подмастерья по ремонту печатных машинок. В мастерской, где он был учеником, свободного места подмастерья не нашлось, и его направили к другому. Когда он пришел устраиваться на работу, владелец мастерской, обратив внимание на его латанную рубашку, сказал, что такой работник будет позорить его «солидное учреждение». «Это моя единственная рубашка», — объяснил Янош. «Ну, хорошо, приходи в воскресенье, я дам тебе свою старую рубашку, которая, тем не менее, имеет вид получше твоей», — снисходительно сказал босс. «А почему не сегодня?» — спросил парень. Мастера возмутила такая «наглость», и он заявил, что вообще не нуждается в услугах столь неблагодарного «коммуниста». Поскольку в Будапеште было всего несколько мастерских по ремонту машинок, их владельцы уже спустя несколько дней знали, что юный Яни Черманек — опасный подстрекатель. Так ему и не пришлось никогда в жизни работать по обретенной с такими трудностями специальности...

Тем более что именно тогда Венгрию настигла мировая Великая депрессия 1929—1933 годов. Безработными стали 40% всех венгерских рабочих. Новые рабочие места практически не создавались, и найти работу было крайне трудно. Лишилась своего места и «муттер» Яноша.

Нужно было с чего-то жить, и Янош работал грузчиком, дорожным рабочим. А в сентябре 1931 года случайно встретил на улице своего сверстника Яноша Фенакеля, с которым вместе играл в детской футбольной команде HSV и которого не видел уже пять лет. После часового разговора приятель признался Яношу, что является членом нелегальной Федерации коммунистической рабочей молодежи, что обрести лучшую жизнь рабочие могут лишь с помощью Коминтерна, и пригласил присоединяться к ним. На следующий день безработный Черманек стал членом комсомольской ячейки им.Свердлова.

Тогда же Янош получил свой первый подпольный псевдоним — Барна (Шатен). Псевдоним Яношу не нравился, казался претенциозным. Спустя несколько месяцев он сам выбрал себе новый — Кадар. С тех пор почти полтора десятилетия для знакомых, соседей и должностных лиц он был Черманеком, а для товарищей-коммунистов — Кадаром. В 1945 году первый секретарь Будапештского горкома Компартии Венгрии официально поменял свою фамилию на Кадар. Быть может, здесь сыграло свою роль и то, что Черманек — фамилия словацкая, а венгры словаков недолюбливали, и делать политическую карьеру лучше было с чисто венгерской фамилией. Кстати, главный идейный оппонент Кадара — примас католической церкви Венгрии кардинал Миндсенти тоже поменял свою настоящую австрийскую фамилию Пем на венгерскую. «Маленькое» отличие заключается лишь в том, что слово «миндсенти» по-венгерски означает «святейший», а «кадар» — просто «бондарь», и является довольно распространенной фамилией в Венгрии.

Кадар сделал головокружительную карьеру. Спустя два месяца после вступления в комсомол он стал членом партии, через полгода — секретарем ЦК комсомола.

Но чтобы оценить особенности этой карьеры, нужно знать венгерскую специфику 20—40-х годов прошлого века. Венгрия была довольно отсталой страной с ощутимыми феодальными пережитками — часть земли, принадлежавшей помещикам, была здесь едва ли не самой большой в Европе, а крестьянство, соответственно, было почти безземельным. Тем временем общий уровень развития экономики был примерно вдвое ниже среднеевропейского.

В 1919 году бывшие военнопленные, проникшиеся большевистским духом в России, вместе с левыми социал-демократами на три с половиной месяца захватили власть, провозгласив Венгерскую Советскую Республику. После этого в стране воцарился крайне правый, авторитарный и репрессивный режим адмирала Хорти. Пять тысяч левых были убиты, 70 тысяч арестованы. Венгрию провозгласили королевством, вместо короля «временно» правил регент Хорти. И так продолжалось 25 лет. Сама принадлежность к компартии наказывалась длительным заключением. В коммунистические организации массово засылали провокаторов. Поэтому, по оценкам венгерских историков-коммунистов, в середине 30-х годов связь с подпольным ЦК КПВ поддерживали не более 500 членов партии. Еще две-три тысячи сами себя «законсервировали», оставаясь сторонниками марксизма-ленинизма-сталинизма, но не осуществляя активной партийной работы.

Кадар был в числе этих «пятисот смелых». Уже спустя несколько месяцев после вступления в комсомол его впервые арестовали. Правда, в скором времени выпустили. Но в 1933 году он попал в тюрьму вторично, на этот раз проведя за решеткой уже два года. Кадар угодил в «черные списки» и не мог претендовать на более или менее квалифицированную работу, поэтому в перерывах между тюремными отсидками он работал сортировщиком на фабрике по переработке лекарственных растений, грузчиком и сторожем на складе, подсобником на зонтичной фабрике.

В то время руководство венгерской Компартии во главе с Белой Куном, сидевшее в эмиграции в Москве, резко выступало против любого сотрудничества с социал-демократами. Зато подпольное ЦК в Будапеште, которым руководил Енё Ландлер, считало, что коммунисты должны внедряться в социал-демократические организации с тем, чтобы со временем взять их под контроль. В 1935 году Кадар вступил в социал-демократическую ячейку в VІ районе Будапешта и спустя несколько лет возглавил эту районную организацию. При этом он пребывал в «двойном подполье» — подавляющее большинство его социал-демократических товарищей даже не догадывались, что Черманек — коммунист. Спор же между Ландлером и Куном завершился печально для обоих — в 1936 году Коминтерн распустил подпольный ЦК венгерских коммунистов за «ревизионизм», а уже в следующем году Бела Кун оказался «врагом народа», был арестован НКВД и расстрелян.

Тем временем партийная карьера Кадара у «своих» — коммунистов — оказалась еще более успешной, нежели у «врагов» — социал-демократов. Летом 1941 года он возглавил Будапештскую городскую организацию коммунистов, а в мае 1942 года стал секретарем ЦК. Быть может, свою роль сыграло то, что Кадар, отбывая в 1936—37 годах наказание в тюрьме строгого режима Чиллаг, познакомился и заслужил благосклонность Матяша Ракоши. Последний в 1919 году был в Советской Венгрии наркомом, потом бежал в Москву, в 1924-м вернулся на родину, был арестован и провел в хортистских тюрьмах 16 лет, пока в начале 1941-го не был депортирован в СССР. Ракоши после расстрела Куна стал самым авторитетным лидером венгерских коммунистов.

В 1942 году Кадар с полулегального положения перешел на полностью нелегальное, жил по чужим документам, а через два года был арестован за уклонение от военной службы — Венгрия в то время уже четвертый год воевала в союзе с нацистами против антигитлеровской коалиции. Над «Яношем Луптаком» нависла угроза смертной казни за дезертирство. Коммунисты пытались устроить ему побег, подкупив надзирателя. Деньги тюремщику передавала молодая коммунистка, «сестра Луптака», после войны ставшая женой Кадара. Так он познакомился с Ильзой, со временем, при его власти, работавшей завотделом в информационном управлении Кабмина. Однако побег устроить не удалось — в Венгрии произошел военный переворот, на смену Хорти, попытавшемуся заключить с СССР сепаратный мир, пришли ультранационалисты-нилашисты, а все «неблагонадежные» заключенные из венгерских тюрем были вывезены в лагеря смерти в Германии. Кадар по пути бежал и пробрался обратно в Будапешт.

Так контрреволюция или национальная трагедия?

Первым назначением, которое Кадар получил после взятия Будапешта советскими войсками, стала должность зама начальника полиции его родного города. Тогда же ему выделили конфискованную небольшую трехкомнатную виллу в Буде, в которой он, кстати, прожил до конца жизни (с трехлетним перерывом на тюремную отсидку). При этом Кадар возглавлял Будапештскую городскую организацию коммунистов, а в 1946 году стал еще и замом генсекретаря ЦК венгерских коммунистов, возглавлял «отдел кадров» ЦК, был членом парламента.

Венгрия оказалась самым преданным союзником гитлеровской Германии — ее войска оказывали сопротивление советским воинам уже на территории Австрии и Германии вплоть до 9 мая 1945 года. Поэтому советский оккупационный режим в этой стране в первые послевоенные годы был жесточайшим. Сразу же начались массовые репрессии против всех, кто был связан со старой властью, были запрещены все традиционные правые партии. Несмотря на это и массовые предвыборные фальсификации — все члены компартии и ее сторонники получали в день выборов открепительные талоны и должны были проголосовать в каждом из 17 районов Будапешта (почему-то вспоминается 2004 год в Украине. — Авт.) — во время первых послевоенных выборов коммунисты получили только 17% голосов. А более половины голосов собрала крестьянско-ремесленная Партия мелких собственников (ПМС). Их, однако, заставили создать коалицию с коммунистами, установившими контроль над всеми силовыми структурами. Уже спустя несколько месяцев начались аресты активистов ПМС, и премьер Венгрии Ференц Надь вынужден был попросить политического убежища во время официального визита в Швейцарию. В 1948 году социал-демократы «добровольно» объединились с коммунистами в венгерскую партию трудящихся (ВПТ), а председателем комиссии по подготовке этого процесса стал старый «социал-демократ» Кадар.

Во главе «народно-демократической» Венгрии стали Ракоши и другие эмигранты, вернувшиеся из Москвы. В стране воцарилась жестокая диктатура сталинского пошиба. Была проведена национализация и коллективизация, началась индустриализация. «Венгрия должна стать страной угля и стали!» — провозгласил Ракоши. Практически все средства были направлены на развитие тяжелой промышленности, однако жизненный уровень населения падал. Ракоши во всех мелочах пытался уподобиться сталинскому СССР. Например, в венгерских школах всегда высшей оценкой была единица, а самой низкой — шестерка. Коммунисты ввели советскую пятибалльную систему. Венгерских солдат и полицейских (теперь — милиционеров) переодели в гимнастерки советского образца. И, конечно же, начались поиски «врагов народа».

В политбюро ЦК ВПТ было пятеро «москвичей» и только два «венгра» — Кадар и Ласло Райк. Бывший студент Художественной академии — блестящий оратор и интеллектуал Райк и «типичный рабочий» Кадар, казалось бы, не имели между собой ничего общего. Но Ракоши усматривал угрозу в них обоих. И чисто по-макиавеллевски уничтожил одного руками другого — Кадар в 1948 году был назначен министром внутренних дел, а главной его задачей на новой должности партия (а конкретно Ракоши) определила изобличение «антипартийной деятельности» «титоиста» Райка. Ведь в том же году коммунистический лидер Югославии Иосиф Броз Тито отказался повиноваться Сталину и сразу превратился из «выдающегося деятеля международного коммунистического движения» в «главу кровавой фашистской клики». А в соседней Венгрии начали «разоблачать» агентов Тито. Кадар на «отлично» выполнил задание партии — Райк был арестован, «разоблачен» и казнен вместе со всеми его «последователями-титоистами». А спустя два года, в 1951-м, «титоистом» оказался и сам Кадар...

Он провел в тюрьме три с половиной года и чудом остался жив.

Кадар вышел на свободу осенью 1954 года — «выяснилось», что он ни в чем не виноват, — и возглавил один из райкомов партии в Будапеште. За месяц до этого Никита Хрущев, прилетев в Будапешт, сказал Ракоши: «Нельзя же все время держаться на советских штыках. Народ вас ненавидит». Но в стране сложилось фактическое двоевластие: Ракоши сохранил высшую власть в партии, а правительство возглавил другой, намного более либеральный «москвич» — Имре Надь. Однако уже в апреле 1955 года Ракоши удалось «отыграть назад» — Надя отправили в отставку и исключили из партии за «правый уклон». Но народное недовольство нарастало. В июле 1956 года с подачи Кремля был отстранен от руководства партией и государством одиозный Ракоши. Но на смену ему пришел такой же сталинист Герё.

23 октября 1956 года в Венгрии произошла народная антикоммунистическая революция. Все началось с мирной 100-тысячной демонстрации, которую бестолковая и напуганная власть приказала расстрелять. После этого противостояние перешло в вооруженную борьбу, в которую сразу же вмешались советские оккупационные войска, стоявшие в Венгрии. 24 октября восстановленный за десять дней до того в партии Имре Надь стал премьером, а Кадар — генсеком ВПТ. Несколько дней в Будапеште продолжались отчаянные бои между повстанцами и советскими войсками, пока Надь не уговорил Москву прекратить вооруженное вмешательство, поклявшись, что сохранит социализм и руководящую роль коммунистов в Венгрии. 30 октября начался вывод советских войск из Будапешта, а генсек ВПТ, министр правительства Надя Янош Кадар торжественно заявил по радио: «Славное восстание нашего народа свергло диктатуру Ракоши, восстановило народовластие и независимость страны».

Но выпущенного из бутылки джинна народного недовольства уже невозможно было загнать в рамки «борьбы за обновление социализма». В Будапеште наблюдались случаи самосудов над венгерскими «энкаведистами» и коммунистическими функционерами. Идейным лидером революции стал кардинал Миндсенти, которого повстанцы освободили из тюрьмы, где он сидел с 1946 года. А примас католической церкви требовал не «обновления социализма», а многопартийной демократической системы и свободных выборов. Да и советские войска, которые Хрущев пообещал вывести из Венгрии, никуда не ушли, а стояли на окраинах Будапешта. В воздухе пахло порохом.

«Я сам лягу под первый советский танк, который попытается войти в Будапешт», — заявил Кадар на заседании правительства утром 1 ноября. А вечером того же дня вместе с еще одним членом политбюро — Ференцом Мюннихом — тайно пробрался на советскую военную базу в Чепеле, откуда утром 2 ноября на советском военном самолете вылетел в Москву. Ведь еще 1 ноября Надь после продолжительных душевных мучений решил присоединиться к своему народу — его правительство заявило о выходе Венгрии из Организации Варшавского договора — и обратился к четырем великим государствам с просьбой защитить страну от возможной советской агрессии.

2 ноября в Москве Кадар вдвоем с Мюннихом (после переговоров с Хрущевым) создали Временное рабоче-крестьянское правительство и обратились к СССР с «просьбой» о вмешательстве. 4 ноября началась операция «Вихрь» — кроме пяти советских дивизий, дислоцированных в Венгрии, туда вторглись еще 17. «Мы больше не могли безразлично смотреть, как контрреволюционные террористы и бандиты прикрывались флагами демократии и по-зверски убивали наших лучших братьев, держали в страхе мирных граждан, ввергали нашу родину в состояние анархии, хотели на долгие годы обречь весь наш народ на жизнь в условиях контрреволюционного рабства», — сказал Кадар по радио 4 ноября. Революция была утоплена в крови — 11 ноября были подавлены последние очаги сопротивления. В боях погибли 2502 повстанца, 19266 были ранены, советские потери — 660 убитых, 1450 раненых и 51 без вести пропавший.

На «белый террор» (как выяснилось спустя десятилетие, в конце октября — начале ноября 1956 года в Венгрии были линчеваны 37 гэбистов и коммунистических функционеров) новое «народное» правительство ответило 604 смертными казнями.

Венгерские либералы особенно вменяют в вину Кадару участь Петера Мансфельда. В 1956 году 16-летний Петер принимал участие в самосудах. Но ведь несовершеннолетних казнить нельзя. «Рабоче-крестьянская» власть два года продержала его в тюрьме, дождалась, пока ему исполнится 18, и тогда приговорила к смертной казни и расстреляла! Десятки тысяч венгров были арестованы, часть из них депортированы в СССР, где в тюрьмах Стрыя, Станислава, Дрогобыча и Черновцов без суда и следствия какое-то время содержались тысячи венгерских патриотов. Сотни тысяч успели бежать на Запад, в кризис так и не вмешавшийся. Надь после захвата столицы советскими войсками скрывался в югославском посольстве. Кадар лично пообещал, что ему предоставят возможность ухать на Запад. Однако на самом деле Надю позволили выехать лишь в Румынию. Там он был арестован, возвращен в Венгрию и в 1958 году казнен. Кардинал Миндсенти нашел убежище в американском посольстве в Будапеште и находился там до самого 1971 года, пока наконец-то не получил возможность выехать в Вену.

Казалось, что предатель и палач собственного народа Кадар недолго продержится у власти — слишком уж одиозной фигурой он стал. Однако его властвование длилось 32 года. А уже спустя несколько лет он признал, что события 1956 года были не просто «контрреволюцией», а национальной и личной трагедией для миллионов венгров. В 1962 году он амнистировал всех «контрреволюционеров», кроме кардинала Миндсенти. В отличие от любимого лозунга Ракоши «Кто не с нами — тот против нас», Кадар выдвинул свой: «Кто не против нас — тот с нами». Он сделал все возможное, дабы достичь в стране широкого общественного консенсуса. И это ему в значительной степени удалось.

Экономист с... восьмилетним образованием

С 1962 и по 1984 год в Москве каждые четыре-пять лет издавались толстенные книги переведенных на русский избранных речей и интервью Героя Советского Союза, лауреата Ленинской премии мира, генерального секретаря ЦК Венгерской социалистической рабочей партии товарища Яноша Кадара за «отчетный период». На первый взгляд — набор обычных пропагандистских штампов в стиле незабвенного Леонида Ильича. Но, если внимательнее вчитаться, — то не совсем.

«Необходимо всегда видеть действительность, а не то, что нам хотелось бы», — утверждал Кадар.

С 1968 года он ввел в Венгрии новый экономический механизм, предусматривавший практический отказ от централизованного планирования, и возлагал обязанность составлять планы на сами предприятия: «Все мы знаем известные мировые фирмы, но нет ни одной, которая бы занималась буквально всем — от яблок «джонатан» до задних мостов для автобусов и автомобилей. У меня есть определенное мнение о самом себе, и я, безусловно, уважаю членов политбюро и Совета министров, однако мы не можем знать все и все решать. Невозможно правильно и без потери времени решать из центра, какую продукцию нужно выпускать на том или ином предприятии, какое оборудование заменить на более современное, во что вкладывать деньги. Все это нужно определять на местах и там же принимать решения».

Венгерская экономика меньше всего среди всех «братских» стран страдала от уравниловки в оплате труда и дефицита товаров и услуг — этих двух язв социализма. «Настоящим работникам эта реформа принесет пользу, бездельникам же не приходится ждать от нее добра», — утверждал Кадар. И еще: «Рабочий человек недоволен, если он хочет что-то купить, а денег у него на эту покупку не хватает. Но он еще больше недоволен, если деньги у него есть, а купить на них нужное он не может. Поэтому повышать заработную плату мы должны лишь в той степени, в которой увеличиваем ее товарное обеспечение». И все это были не просто слова. Кадаровский «гуляш-социализм» стал реальностью.

«Вы так смело внедряете в экономику Венгрии капиталистические методы хозяйствования», — из года в год делали Кадару «комплименты» различные западные журналисты. «Это не капиталистические методы, это социалистические рыночные методы», — каждый раз отбивался от этой «чести» Кадар. Тем временем лишь одна птицефабрика «Баболна» выращивала 350 миллионов цыплят в год — по 35 на каждого венгра. Эта страна не знала дефицита продовольствия, а в середине 70-х полная конвертируемость венгерского форинта (правда, так и не достигнутая из-за очередного кризиса на мировых рынках энергоносителей в 1979 году) стала вполне реальной.

Впрочем, уже с конца 70-х годов в Венгрии снизились темпы экономического роста и жизненный уровень перестал повышаться. Кадаровская «рыночная» система, базировавшаяся на государственно-кооперативной собственности, исчерпала свой потенциал. Стандарты жизни в Венгрии были выше, чем в других государствах «социалистического лагеря», но несравнимо ниже демократических стран с развитой рыночной экономикой. Показательно, что после начала горбачевской перестройки на венгерских рынках можно было увидеть листовку с изображением двух составленных из кирпичей идолов — Брежнева и Кадара. И кирпичики высыпались из них обоих... Однако пропасть, отделявшая Кадаровское квазисоциалистическое общество от настоящей демократии и развитой рыночной экономики, была менее глубокой, чем, скажем, в соседних Чехословакии и Польше. Поэтому и демонтаж социализма в Венгрии проходил мягко, без такого острого противостояния, как в других «бараках» социалистического лагеря. В 1990 году на первых демократических выборах к власти пришли правые. Кадар этого уже не увидел — он скончался 6 июля 1989 года. Однако уже спустя четыре года маятник качнулся в другую сторону: после очередных выборов правительство сформировали левые — наследники Кадаровой Венгерской социалистической рабочей партии.