Встать, самосуд идет!

В конце прошлого года были опубликованы результаты социологического исследования "Права человека в Украине", проведенного фондом "Демократические инициативы" и фирмой Ukraine Sociology Service по заказу 3 в Украине.

По результатам исследования 38% украинцев полагают, что самосуд при некоторых обстоятельствах допустим. 12% считают его вполне оправданным и приемлемым. Среди тех, кто пытался защищать свои права, 64% сказали, что это было бесполезно. Получилось как-то защититься у 36%. При этом (50% прямых и косвенных сторонников самосуда) наиболее действенным способом защиты своих прав украинцы считают обращение в СМИ (29,8%). Для них это гораздо эффективнее, чем жалобы в Европейский суд по правам человека, обращение в который считают перспективным 19,3%.

Прежде чем традиционно говорить о растущем недоверии к власти, радикализации и/или увеличивающейся агрессивности украинцев, рассмотрим ключевое понятие этого опроса. А именно - слова "самосуд".

Крайне негативное определение самосуда как бессмысленной убийственной реакции толпы сформулировало Государство. Оно всегда и везде монополизирует право на насилие, таким образом ставя акцент на части слова "само-". Хотя и лингвистически, и понятийно "суд" здесь - более важная составляющая, потому что она - описание действия. Того, как осуществляется некая жестокая, но все же процедура. Следствие, дознание, квалификация содеянного, приговор и исполнение.

Вызов бросается Государству не столько самим фактом убийства или другого жестокого наказания. А узурпацией прав и обязанностей как бы государства. Более того, факт самосуда означает, что само вот это, конкретное государство уже слишком слабо и/или некомпетентно в деле защиты граждан.

В лагерях старателей в Калифорнии во время золотой лихорадки 1848 г. появились "комитеты бдительности". Они ловили преступников и самостоятельно вершили правосудие судом присяжных. Иногда в суде участвовал весь поселок. За убийство и кражу лошади полагалось повешение, за преступления поменьше - порка или изгнание. Впрочем, изгнание по тем временам бывало лишь смягченной формой смертной казни. Говорят, уже после трех повешений золото спокойно можно было оставлять у дороги.

В этом историческом примере касательно украинского контекста важна вот какая деталь. У калифорнийских старателей было единое, достаточно узкое мнение о праве на частную собственность и ее границах, которые нельзя нарушать под страхом смерти. В старые времена любая процедура социальных коммуникаций была священной, поскольку повышала самооценку, придавала статусность хотя бы в собственных глазах, и даже нарушители закона претендовали на собственное законотворчество.

В украинских реалиях все, что связано с бюрократической процедурой, вызывает смешанные чувства зависти и ненависти. Следовать любым правилам по каким-то моральным соображениям - это сегодня удел людей, сильно юных душой. Общих границ, определяющих социальную этику, больше нет.

Они существуют в малых социальных группах, начиная с семьи, немного - в средних. Но в обществе как таковом их нет. Потому что попытки следовать в большом конкурентном обществе правилам, принятым в твоей малой группе, неизбежно со временем ведут к их девальвации, разочарованию и проигрышу. За четверть века границы допустимого медленно раздвигались политиками, бизнесменами, что, в общем-то говоря, одно и то же. В результате таких глубоких социальных реформ сегодня качество обслуживания в ресторанах наших граждан волнует куда больше, чем результаты е-деклараций государственных служащих. Есть еще заурядный страх перед Уголовным кодексом. Но и он, благодаря реформированию полиции, быстро уменьшается.

Растущее же скрытое или явное желание пограбить ближнего и дальнего, которое выдается за жажду справедливости, к самой справедливости никакого отношения не имеет. Потенциальный фейсбук-мститель обычно сначала жалуется на собственное и ближних скудное материальное положение, а затем говорит о необходимости отнять эти средства у богатых, а их самих расстрелять-сжечь-повесить и т.д. То есть причинно-следственная связь благородных целей с личным бедственным положением очевидна. И, как правило, наиболее кровожадные призыватели к мести в своей жизни лично даже курицы не зарезали.

Тем не менее потенциал готовности к насилию (или как минимум его поощрению) действительно растет в геометрической прогрессии. Но дело в том, что само насилие как поступок и намерение его совершить - это две большие разницы. Более того, затянувшееся намерение и сладострастные представления сценариев его воплощения в жизнь значительно снижают шансы на совершение самого насилия.

Поэтому потенциальную опасность жертвам представляют не ответившие положительно на вопрос о самосуде (как правило, кто много говорит, тот мало делает), а промолчавшие, которые всегда представляют абсолютное большинство. Они невидимы для социологии, но они есть, и именно их поведение, кажущееся спонтанным и немотивированным, на самом деле предопределено переходом от желания правосудия к его осуществлению.

Здесь, на первый взгляд, существует набор парадоксов. Теоретически половина граждан приветствует самосуд по моральным соображениям, которые уважает, но сама ими в жизни не руководствуется. К процедуре самосуда, если исходить из уровня правового сознания и общей грамотности призывающих, наши мстители призывают в первую очередь все то же государство в лице его силовых структур. При этом призывающие рассчитывают на вполне материальные дивиденды в виде немедленного улучшения благосостояния в обмен на моральную поддержку державных мстителей.

Сейчас, к примеру, активно обсуждают около полутысячи стволов всевозможного дорогого наградного оружия. Учитывая статусы его собственников, в 90% случаев они смогут из него разве что застрелиться, не успев причинить значительного вреда другим. Анекдот про "спилить мушку" уже стал общим местом. Но важнее здесь обратить внимание на то, что такой факт вызывает гораздо больше ненависти у граждан, чем способствует безопасности - у них у всех и так личная охрана, которая, как показывают последние майданы, при реальном стреме норовит поскорее разбежаться по своим домам.

Другим вариантом глобального мстительства называется немедленное разворачивание армии на Киев в стиле "Иван Васильевич меняет профессию", потому что царь не настоящий - ветераны добровольческих батальонов (уже успешно растянуты по политическим партиям), радикальные националисты, вот, пожалуй, и все. Да, ватники и коллаборанты начинают причитать "Путин, приди!", но больше в соцсетях, тут риск физического волеизъявления как раз чреват этим самым самосудом.

Поэтому примерный рейтинг жертв самосуда состоял бы из двух пунктов. Бесспорное лидерство в нем будут занимать сторонники русской интервенции, и не важно, "жесткой" или "мягкой" силы. Но надо понимать, что зеркальная ситуация в таком случае тоже может возникнуть. При этом аргумент "не, ну а нас за что?" не будет иметь силы. Так что такие самосуды вполне могут быстро перерасти в локальные боестолкновения со всеми вытекающими последствиями эскалации.

А вот дальше, вторым пунктом "под раздачу" попадают заурядные хамы-бюрократы, наглые и жадные чиновники среднего звена. То есть все те, кто физически озвучивает гражданам решения о том, что они никто и звать их никак. У них такой риск гораздо выше, чем они себе представляют, и слово "Врадиевка" им снова ни о чем не говорит. Чем наглее они становятся, чем больше декларируют, что выполняют распоряжения центральной власти (иногда это обычные саботажники), тем больше шансов, что им не бумажки или мелочь в лицо бросят.

Фейсбук-категория во всем виновных, даже если это святая правда, идет отдельным рассмотрением. Ибо все кровожадные проклятия в адрес киевской власти - это лишь разглагольствования, облегчающие гражданам растущее чувство обиды и безысходности. Насилие над такими людьми, во-первых, физически трудноосуществимо и сильно, на месте, наказуемо.

Во-вторых, если оно когда-либо и осуществится, то будет иметь характер или политического убийства, т.е. терроризма, или "дворцового переворота". А это жанры, принципиально отличающиеся от самосуда. Хотя задним числом и опирающиеся на "негодование масс".

Если же представить себе возможную процедуру этого самосуда, то следует понимать, что социальные сети, при всей их условной репрезентативности, сегодня выполняют функцию того самого суда присяжных, о котором шла речь в начале статьи. Кто такие присяжные? Это заседатели, отобранные по методике случайной выборки и решающие вопросы факта (в отличие от судьи, который решает вопросы права). И в этой части социальные сети вполне соответствуют статусу суда присяжных. Но без судьи.

Именно потому общество так по-детски ведется на старых и новых политиков с их обещаниями справедливости и скорейшего рассмотрения народных вердиктов, присяжные сидят и ждут судью, а его все нет.

Поэтому следующий этап в социальной динамике самосуда - это когда присяжные начнут выбирать судью из своих рядов, т.е. некий лидер общественного мнения начнет оформлять народный гнев в подобие правового решения. На этом вся внешняя схожесть с судом заканчивается, ибо мы не в калифорнийском поселке позапрошлого века (хотя по состоянию дорог, кажется, приближаемся), а глобальное информационное пространство и абсолютная зависимость от западных траншей быстро напомнят о том, что Украина вполне может быстро и легко стать жертвой более масштабного самосуда. Доказано Путиным.

И тут вот образовываются такие ножницы - с одной стороны, зреет проект быстрых веревочно-мыльных решений, с другой - "не, ну а нас-то за что?". А фишка в том, что при самосуде такие вопросы вообще не рассматриваются.

Так что рассаживайтесь пока поудобнее у компьютеров, граждане присяжные заседатели. Не судите, и не судимы будете, но если очень хочется, то думайте.