Восток—запад: одним хлеба, другим — зрелищ

Уникальной чертой Украины является то, что у нас происходит одновременное формирование довольно различных типов политики. Если на западе страны и в центре — особенно в городах — популярны партии, держащиеся на харизме своих лидеров и отчасти на идеологии, то на востоке и юге доминирует патронаж — политика, в основе которой заложен принцип: я тебе — деньги, ты мне — голоса.

Тема возможного конфликта между востоком и западом Украины стала лейтмотивом прошедшей избирательной кампании. Как бы ни интерпретировали истоки этого противостояния — коварная разработка российских политтехнологов или историческое разнообразие Украины, — необходимо признать: мировоззренческое различие между донецким шахтером и карпатским вуйком все-таки существует.

Немногие, однако, задумывались над тем, что именно глубокие различия в мировоззрении жителей двух регионов были не только причиной страхов в отношении межрегиональных конфликтов, но, собственно, и механизмом, сохранявшим в Украине мир.

На заре независимости один донецкий шахтер заявил в телеинтервью: «Мне все равно «колбаса» или «ковбаса», лишь бы она была». Эта фраза стала знаменитой — над ней издевалась киевская интеллигенция, а очевидцы рассказывают, что в адрес шахтера начали поступать пакеты с колбасой из Западной Украины (дескать, чтобы хорошо наелся). Эти посылки раздражали работников местного отделения связи, ведь почта тогда работала медленно, и за несколько дней многочисленные пакеты «гуманитарной помощи» приобретали весьма неприятный запах... Но не расслышали тогда поборники украинской идеи, что и русский язык шахтеру был глубоко до фени.

Различие между Центральной, Западной и Восточной Украиной не в том, что на Донбассе, например, не уважают украинский язык, тогда как на остальной ее территории язык хоть и с трудностями, но возвращает свои естественные позиции. Разница в том, что на востоке, и особенно на Донбассе, население просто не отягощено языковыми или другими проблемами, охватывающими вопрос национальной идентичности.

Если в Донецке не открываются новые украинские школы, то политики почему-то считают это неопровержимым подтверждением пророссийскости региона. На самом же деле ему просто чужды идеологические лозунги — следовательно, жителей шахтерского края беспокоят прежде всего обычные материальные приземленные вещи.

Настоящее развитие всего Восточного региона происходило в годы масштабной индустриализации 30-х годов, когда со всех уголков Советского Союза туда свозилась рабочая сила, которая должна была выполнить сверхзадачи, поставленные большевистской партией. Изначально культ мощной промышленности заслонял любые другие ценности. Микромир шахты или завода, производивших материальные ценности, «перемолол» всяческие «устаревшие» религиозные мифы, народные легенды и идеалы.

В недавние советские времена культ индустрии, созданный еще в
30-е годы, усилился пропагандой «шахтерской» и «рабочей» славы — классовой основы Восточного региона.

Важным компонентом восточноукраинской ментальности индустриальных городов была космополитичность — ведь рабочих свозили сюда со всей страны, и любые этнические сантименты только мешали общему делу построения индустриального общества.

После появления демократических институтов восток больше, нежели любой другой регион Украины, оказался замечательной почвой для создания неидеологических связей между избирателями и политиками.

В середине 90-х материальную приземленность востока Украины быстро осознали местные олигархи, которые, ощутив потребность в электоральной поддержке, начали создавать внеидеологические методы влияния на избирателей, в постсоветских странах часто именуемые админресурсом, хотя в мире более распространено название «патронаж» или «клиентализм». В основе этих методов политики — прямой обмен между политиками-патронами и избирателями-клиентами, голосующими за того, кто им предложит самые разнообразные, но, как правило, довольно дешевые разовые материальные блага. Вся предвыборная кампания в патронажной демократии сводится к принципу: ты мне — голоса, я тебе — работу (или не уволю с работы), пакет продуктов, 20 гривен или подключенный (или не выключенный) свет.

Патронаж распространился и на остальную часть Украины, но там конкуренцию админресурсу составили идеологические структуры и партии, строящиеся исключительно на идеологии, и избиратели которых голосуют за целостную партийную программу, а особенно — харизматические, держащиеся на личной харизме своего лидера. Именно эти типы связи между политиками и избирателями — патронажная, идеологическая и харизматическая — в той или иной мере являются основой любой политической партии во всякой демократии. Но в Украине идеологические партии так и не приобрели популярности.

Политика на востоке Украины вообще всегда ограничивалась только патронажными партиями. Даже ожидания жителей востока от, казалось бы, наиболее заидеологизированной КПУ были чисто патронажными — от коммунистов ожидали дешевой колбасы и бесплатного жилья, а не торжества марксистско-ленинских идеалов. То, что «східняків» мало интересовала коммунистическая идеология, стало хорошо видно на последних парламентских выборах: как только местные олигархи овладели всеми материальными рычагами, восточноукраинский «коммунистический» электорат легко отдал голоса классовым врагам коммунистов — местным буржуям, обещавшим то же, что еще вчера обещали коммунисты, — дешевое материальное счастье.

Подобные патронажные партии характерны для бедных стран, где формально существует демократия, но общественное мнение является далеко не решающим в определении судьбы государства. Самый распространенный регион патронажных демократий — Латинская Америка. Через патронажную демократию прошла Восточная Европа в межвоенную пору, некоторое время она была и в Западной Европе, а особенно в Соединенных Штатах — преимущественно в 1930—1950 годах.

Патронажная демократия возникает там, где у рядового жителя страны еще нет ощущения культурной или политической общности. В таком обществе за ловкими политиками-олигархами нет надлежащего контроля со стороны своих сограждан, а потому первые получают неограниченный контроль над государственными ресурсами.

Уникальной чертой Украины является то, что у нас происходит одновременное формирование довольно различных отношений между политиками и гражданами. На западе Украины и в центре — особенно в городах — популярны харизматические и отчасти идеологические партии. На западе и юге доминирует патронаж. Причем Донбасс стал «пьемонтом» патронажной системы, опыт которого бывшие власти попытались распространить на остальную Украину.

Случаи, когда в одной стране существует одновременно несколько типов политики, нередко заканчивались межрегиональным противостоянием, но что примечательно: подобное противостояние всегда происходило мирно. Едва ли не единственный случай продолжительного сосуществования двух различных систем политики в Западной Европе — Италия, где различие культур между югом и севером воплотилось в появление двух различных систем политики — открытой на севере и патронажной (известной у нас по популярным фильмам об итальянской мафии) — на юге. Однако ни разу это различие не завершилось силовым противостоянием двух регионов.

Даже если существование двух типов политики завершалось развалом страны, этот развод был на удивление мирным. Ярчайшим примером такого политического развода был распад Чехословакии, где в 1993 году к власти в Чехии и Словакии пришли различные политические силы. В Праге выборы выиграли проевропейские силы, пропагандировавшие свободный рынок. Зато в Братиславе к власти пришли сторонники патронажной экономики, как и в Украине, обладавшей своим «пьемонтом» — индустриальный район вокруг города Кошице. Очень скоро лидеры обоих регионов договорились о разделе страны, но мирное расставание стало примером для всего мира.

Несмотря на то что патронажная система представляется чем-то архаичным в политике, она обладает значительным миротворческим потенциалом. В отличие от политики, определяющей друзей или врагов на основе классового происхождения, религии или национальности, в патронажной политике социальный статус, родной язык или вера не имеют никакого значения. Патрону безразлично, кто отдает за него свой голос, а для клиента не принципиально, кто является лидером партии, ведь деньги не пахнут.

Благодаря такой универсальности в патронажной политике нетрудно сглаживать конфликты, так как интересы довольно легко могут быть выражены в денежном эквиваленте и легко поделены. Более того, при патронаже свою политическую группировку просто сменить, как только перспектива получения лучших материальных дивидендов поступит от другого патрона. Поэтому в Украине «східняки» и «західняки» способны легко менять свои политические вкусы — галичане Чорновил и Гавриш могут быть в команде «донецких», а для типичных «східняків» Азарова или Гапочки не явилось проблемой перейти под оранжевые флаги едва лишь поражение «своих» стало очевидным. Именно поэтому политика в Украине оставалась мирной и никогда не доходила до силового противостояния.

Механизмом, удерживавшим мир между востоком и западом, является различная цена, которую готовы заплатить представители двух регионов за свои символы идентичности. Украиноязычная «свідома» элита воспринимает сохранение языка как последнюю черту выживания. То же можно сказать и об обычных «свідомих» гражданах — едва ли можно доказать галичанину, что выгода от экономических связей с Россией важнее, нежели статус украинского языка и политическая независимость Украины.

Для пророссийски ориентированной элиты вопрос языка не столь важен. Они пришли в политику как прагматики-бизнесмены, вкладывающие в политику деньги так, как вкладывали бы в бизнес. Для них вопрос языка — второстепенная проблема, так же она остается второстепенной и для немалой части рядовых жителей Восточного региона.

Благодаря тому, что в различных регионах цена символов политической самоидентификации — статус родного языка, значение истории и культуры, роль идеологии — различна, между востоком и западом возможен непубличный компромисс.

«Східняки» получали управляемые властью экономические преференции, и их элита не особо была озабочена языковыми вопросами. «Західняки» получили свой государственный украинский язык, официально провозглашенный курс на евроинтеграцию и демократические ценности, хотя, собственно говоря, экономическая ситуация в Центральной и Западной Украине была не самой лучшей. Конечно, для русскоязычного восточноукраинского населения сохранение родной речи тоже является важным, как и социальное обеспечение для Западного региона, но приоритеты отличаются: шахтеру безразлично, на каком языке называть колбасу, а для галичанина не имеет значения, есть ли эта колбаса вообще, лишь бы был украинский язык.

Сохранить мир в Украине было бы намного труднее, если бы приоритеты электората востока и запада были аналогичными. А особенно трудно, если бы на востоке не было патронажной политики — тогда «східняки» ради своих «символов» готовы были бы идти на открытый конфликт с остальной Украиной.

Если политика, построенная на этнической принадлежности, может грозить стране немалыми проблемами, то для отдельных лидеров она является достаточно удобной. Ведь в виде четко фиксированных групп, члены которых не могут менять свою этническую принадлежность, они получают постоянный электорат, который ни при каких условиях не перебежит в лагерь противника. Более того, электорат, который мобилизовали не за деньги, а за идеи, является значительно более преданным своим лидерам.

Поэтому многие политики Восточной Украины были бы не прочь сплотить граждан вокруг идеи своей особенной восточноукраинской идентичности или — с идентификацией, альтернативной к общеукраинской идентификации, например, с общеславянской или русской.

Однако предшествующие попытки мобилизовать граждан по этническому признаку, воплощенные в проектах (в частности ЗУБР и Русский союз), завершились провалом. Политические символы — язык или политическое самоопределение — оказались несущественными для жителей Донбасса, Харькова или Луганска. Конечно, они выражали готовность защищать свой регион от «националистов», но как только перед местными олигархами возникала альтернатива — сохранить свои политические монополии, обеспеченные официальным Киевом, или, рискуя собственным бизнесом, отстаивать региональное самоопределение, — они сразу выбирали монополии. Равно как и их электорат ставил социальные гарантии превыше борьбы «за идеи».

Последние президентские выборы должны были стать началом идеологической мобилизации Восточноукраинского региона — многие избиратели голосовали за Януковича именно благодаря ощущению региональной самоидентификации, дескать, он «свой», донецкий. Фактически, во время прошедшей президентской кампании мы были свидетелями эмбрионального зарождения этнической идентичности, основанной на символах. Но чтобы такая идентичность обрела реальные и четкие политические очертания, нужно значительно больше, нежели символы Донецка — клуб «Шахтер» и пальма Мерцалова. Необходима общая история, трагические или торжественные события, которые бы отделяли регион от остального мира; нужны местные лидеры, которые за Донецк готовы жить и умиреть, и люди, которые ради своего региона могли бы легко пожертвовать благосостоянием. Всего этого в Донецке нет...

Среди всех возможных символов, способных объединить Донецк и весь Восточный регион в целом, может быть русский язык. Именно на нежелании «східняків» изучать украинский язык теоретически могут сыграть ловкие политики, заинтересованные в создании постоянного электората, голосующего по этническому признаку. Однако чтобы этого достичь, политическим предпринимателям нужно изолировать регион от информационного и политического влияния политически более развитого центрально-западного сообщества, которое сыграло решающую роль в оранжевой революции, благодаря которой в Украине, собственно, и формируется политическая нация. Решиться на это местные политики едва ли смогут, хотя для них было бы политически выгодно объединиться ради создания гарантированного электората. Индивидуальный страх потерять все, что может дать официальная власть, если с ней не очень ссориться, перевесит. Им, как и тому шахтеру, безразлично, на каком языке называть колбасу.

В свою очередь новая власть имеет все шансы говорить на языке Донбасса — языке социальных гарантий и гарантированных зарплат. Если борьба с коррупцией будет успешной и рядовые шахтеры ощутят на собственном кармане эффект от президентства Ющенко, они будут голосовать за него во второй раз — так, как это уже сделали партийные вожди, когда осторожно высказывали поддержку новому Президенту после его избрания и голосовали за премьера Тимошенко, которую еще недавно так критиковали.

Благодаря очень разным интересам востока и запада Украина представляет собой территорию мира, чем будет удивлять своих друзей и тех, кто будет стремиться этот мир разрушить.