Украинский дом в Эдмонтоне и на Подоле

Ярослав Скрыпник, украинец, почти всю жизнь проживший в Канаде, гражданин этой страны, под старость купивший квартирку в Киеве на Подоле, последние несколько лет живет на два дома.

Мать Скрыпника — галичанка, а отец родом с Полтавы, из казацкого рода Скрыпников. Марианна, бабушка по отцовской линии, родная сестра Симона Петлюры. В 1991 г. отец Я.Скрыпника Мстислав (в миру — Степан) стал первым патриархом Украинской автокефальной православной церкви (УАПЦ) в Украине. До того Мстислав был митрополитом американской Украинской православной церкви и митрополитом Украинской автокефальной православной церкви в мире.

Сын известного отца и потомок знаменитых предков, Ярослав Степанович не очень любит, когда ему ставят это в заслугу. Потому что имеет собственные. В новейшую историю независимой Украины он уже вошел тем, что дал стартовый импульс возрождению движения кредитных союзов в Украине. Но сегодняшний разговор не только о кредитных союзах, а скорее о жизни. Как в мире, где правят деньги, сохранить традиции предков, воспитать детей, быть нужным и интересным другим?..

— Господин Скрыпник, что вас побудило стать инициатором возрождения кредитных союзов в Украине?

— Канадское правительство предоставляло фонды, а Канадская кооперативная ассоциация распространяла идею кредитных союзов и кооперативов в странах Азии, Африки, Южной Америки — там, где кредитные союзы были не слишком развиты, а экономика бедна. У меня был приятель в комиссии, занимавшейся этим. «Вы помогаете странам третьего мира, но, кроме морального удовлетворения, можете ли похвастаться большими успехами? — спросил я у него. — Есть государство Украина с населением 52 миллиона (на то время. — И.К.), высококультурное, индустриальное, с интеллектуальным населением. Когда-то там были развитые кредитные союзы. Почему бы не обратить внимание на эту страну, только что провозгласившую независимость? Здесь вы будете пользоваться успехом». Приятель со мной согласился.

В ноябре 1991-го я уже был в Киеве, где должен был подготовить приезд канадской и американской делегаций. В одной из комиссий Верховной Рады я впервые встретился с Петром Козинцем, будущим президентом Национальной ассоциации кредитных союзов Украины. С того времени нас с Петром Николаевичем связывает доброе знакомство и даже дружба. Тогда же я подружился с председателем комиссии по вопросам экономической реформы Владимиром Пилипчуком.

Так вот, почему-то считают, что я был тем, кто вернул идею кредитного движения в Украину. Однако я только сделал первый практический шаг. А украинские кооператоры из Америки, Канады, Австралии и энтузиасты в Украине претворили ее в жизнь.

— Вы занимались кредитными союзами на общественных началах. Но ведь это же требует много времени...

— За несколько лет до выхода на пенсию меня избрали президентом Украинского кредитного союза в Эдмонтоне. Позже он объединился с восемью другими (неукраинскими) местными союзами и возник Capital City Savings — четвертый по величине кредитный союз в Канаде (100 тыс. членов). Меня сразу пригласили в дирекцию. Ведь я всегда был связан с общественной жизнью, это уже семейная привычка. В наше время замыкаться только на своей работе по специальности означает остановиться в развитии. В Канаде фирмы или компании часто требуют от работников на менеджерских позициях принимать участие в общественной жизни. Я в свое время принадлежал к Lions club («Клуб львов»): мы помогали слепым, поддерживали молодежный оркестр... Работали бесплатно, и это доставляло нам удовольствие.

— Как вы оказались в Канаде?

— Когда закончилась война, мы с отцом попали в лагерь перемещенных лиц, откуда переехали во Францию. Вскоре отец уехал в Канаду, потом, в 1948 году, «выписал» меня.

После парижской жизни оказаться в провинциальном Виннипеге, поначалу было трудно. Но я с уважением отношусь к виннипегской украинской общине, которая встретила нас, новоприбывших, очень по-доброму. Оставшись в Европе, я мог бы направить свою карьеру в другое русло: скажем, генерал Удовиченко, старый УНРовец, предлагал поступить в военную школу.

Мы приехали не в Канаду, мы приехали в украинскую Канаду. Здесь много сделали, чтобы новые эмигранты могли чувствовать себя как дома. Вместе с товарищем я записался в канадскую армию и девять месяцев прослужил в резервном шотландском полку. Те девять месяцев сделали меня канадцем, научили и разговаривать, и ругаться по-канадски (по-английски и по-французски). В конце 1948 года я уехал из Виннипега в Торонто, где и начал свою трудовую жизнь.

— Профессию химика вы получили в Канаде?

— В школьные годы, еще в Ривном, я любил политику, общественную жизнь, гуманитарные науки, но пошел в физико-математический лицей. Скажу по секрету: только из-за того, что там не изучали латынь.

В Канаде меня приняли в химический институт. Это был перст судьбы, поскольку химия поставила меня на ноги, позволила стать независимым. Первую работу предложил друг — химиком-аналитиком в лаборатории при металлургическом производстве. Я быстро начал расти профессионально. И вскоре уже работу не искал — она находила меня. Так из металлургии я попал в цементную индустрию. Числился главным химиком, но, в сущности, отвечал за качество и себестоимость продукции четырех заводов нашей компании.

— Ваши изделия пользовались спросом?

— Тогда в Канаде был огромный подъем. После войны канадская армия вернулась домой. В ней, кстати, служили свыше 60 тысяч украинцев, преимущественно крестьян из провинций Манитоба, Саскачеван, Альберта. Демобилизованным государство предоставляло выбор: поступление в университет или средства на приобретение земли для фермерства. Наши украинцы преимущественно выбирали университет. В стране начался большой строительный бум: дома, дороги, инфраструктура городов...

— Трудно было построить свой собственный дом?

— Когда я еще работал в металлургии, наша компания соорудила фабрику в Альберте. Чтобы заинтересовать работников в переезде на новое место, кроме повышенной зарплаты и дешевого проживания в той местности, администрация построила дома, первый взнос был очень маленький. Это был мой первый дом, и я уже никогда не жил в съемном. Потом несколько раз переезжал, каждый раз в лучший.

— Как выглядит ваш нынешний дом?

— Он приятный, уютный. 1800 квадратных футов (примерно 200 кв. м.), два этажа, по нашим стандартам — средний класс. У моего младшего сына и дочери дома больше, чем у меня. Но когда я надумал его продать, дети стали возражать — упаси Боже, это наш дом!

Это — украинское по духу жилье: десятки картин украинских художников, в каждой комнате есть полки с украинскими книгами, в большинстве своем об искусстве. Моя жена Софья им интересуется, она оформила 86 выставок украинских профессиональных художников. До независимости это были художники из диаспоры, а потом — из Украины. Есть ковры — произведения искусства, которым по 80—100 лет. Здесь звучит украинский язык, украинская музыка.

В нашем доме бывали Вячеслав Чорновил, Иван Дзюба, Николай Жулинский, Иван Драч с женой, Дмытро Павлычко, Сергей Головатый... Кстати, смешной случай. Пани Мария Драч вместе с мужем сфотографировалась с нашей собачкой Музой. А Иван, вернувшись домой, опубликовал отчет о поездке в Канаду и ту фотографию. Увидев себя в «Вістях з України», Муза, наверное, гордилась тем, что стала первой собакой диаспоры, попавшей на газетные страницы в Украине.

— У вас известные и даже героические предки. Воспоминания о них передаются в семейных преданиях?

— Мать моего отца Марианна — родная сестра Симона Петлюры. В эмиграции отец в группе «петлюровцев» был самым младшим. Петлюровские корни заставляли нас быть лучше и вести себя так, чтобы не позорить род. Это отразилось на нас всех — и на мне, и на сестрах.

— По вашему мнению, благородство, сильный дух рода — все это передается генетически или через воспитание?

— Для меня отец служил примером политика, дипломата, публичного человека. Он был депутатом польского сейма, энтузиастом кооперативного движения. Даже потом, когда ушел в церковные дела, я считал его больше общественным деятелем.

У нас с отцом были очень близкие отношения, но и по сей день не люблю, когда говорят: «А, это сын Мстислава». Разве это все, что привлекает внимание ко мне? Как сын своего отца, я пытаюсь вести себя так, чтобы не огорчить его, не унизить имя, которое он мне передал.

— А насколько вашим детям удается быть носителями семейных и украинских традиций, ведь сегодня технологии и глобализм унифицируют людей?

— Наши дети по пути из школы обычно разговаривали по-английски, поскольку там, где мы жили, украинцев было довольно мало. Но когда с улицы они сворачивали на тропинку, ведущую к дому, переходили на украинский. Дома у нас всегда звучал только родной язык. У меня трое детей. Старший сын Андрей оставил дом, когда ему исполнилось 18 лет, и переехал на запад Канады, на остров, был рыбаком. Он до сих пор говорит по-украински с прекрасным волынским акцентом. Но ему иногда не хватает слов, поскольку живет не среди украинцев.

Дочь Ксения работает в министерстве образования, она вышла замуж за канадца, украинца в четвертом поколении. Наш Иван до пяти лет не разговаривал на английском, только на украинском. Но потом родители переехали в другое место, появилось иное окружение и он забыл язык предков. Дома он говорит по-английски, дочь — по-украински. А их дети к отцу обращаются на одном языке, к матери — на другом.

Мой младший сын Остап занят сугубо украинской жизнью. Историк. Сегодня он исполняющий директор Конгресса украинцев Канады. Был на первом и втором туре президентских выборов в Украине, привозил группы по 50—60 наблюдателей. Во время третьего тура, когда канадское правительство серьезно заинтересовалось выборами и предоставило несколько миллионов долларов на поездку 1000 наблюдателей, Остап остался дома, на связи, а в Украину отправилась сама президент конгресса Орыся Сушко.

Остап был первым из канадских студентов, которые поехали в Украину по программе обмена студентами в конце 80-х. Он попал во Львов. Что он там изучал, не знаю, но жену привез. Их дом тоже украинский: дети посещают украинские школы, входят в украинские организации, были в лагерях пластунов.

— Получается, «отакий малий, і вже — українець». Проблемы не возникают?

— Украинство зависит от нас самих, насколько захочешь быть украинцем, настолько и будешь. Также приходится «тянуть» детей. Другие дети идут играть в хоккей, а наши — в украинскую школу, в Пласт или в СУМ. Трудно быть украинцем... Впрочем, из 800 тысяч жителей Эдмонтона 100 тысяч заявляют, что они украинцы. А сколько детей от смешанных браков...

Центрами формирования украинских общин традиционно были церкви. А сейчас церкви утрачивают эту роль. Мы боремся за украинский язык, но препятствуют жизненные обстоятельства... Многие из наших прошли армию, сделали карьеру: стали адвокатами, учеными, руководителями высокого ранга, живут не в украинской среде.

Недавние выборы в Украине нам очень помогли разбудить национальную заинтересованность у неукраиноязычных украинцев. Они впервые увидели, что Украина — не Ботсвана.

Сегодня авторитет Украины снизился из-за особенностей ее политической жизни: взяточничество... Для нас в Канаде до сих пор непонятно, как можно стать миллионером за какие-то несколько лет.

— Как вам нравится Киев, где вы живете уже довольно долго?

— Не нравится полностью разрушенный Майдан незалежности. За что выдворили в Донецк святого Михаила? Из Майдана сделали китч. Сегодня это, возможно, «модерн», но не живой, привлекательный, исторический наш киевский Майдан.

Когда я иду по Эдмонтону, Торонто или Виннипегу, и мама говорит с ребенком по-украински, а он ей отвечает, я не оглядываюсь. Здесь, в Киеве, когда мать разговаривает на улице с ребенком по-украински, мы с женой останавливаемся. В нынешнем году мы здесь живем уже четвертый месяц подряд, должны ходить в ЖЭК, в другие инстанции, и видим, что Киев стал более русскоязычным. Нет уважения к языку, для сохранения которого многие люди жертвовали собой.

— Вы смотрите в будущее с оптимизмом или пессимизмом?

— После оранжевой революции старых чиновников сменили молодые. А у последних нет практики и во многих случаях они дурно воспитаны. Дорвались до власти, и точно так же на черных машинах гоняют по Киеву. Например, сегодняшние должностные лица не отвечают на письма. У них отсутствует выработанное чувство пиара. Но эта проблема связана с вхождением подростка во взрослый возраст. Знаю многих молодых людей, успешных предпринимателей, развивающих свое дело. Они бывали за границей, знают, как это делается там. Хорошо платят своим работникам, то есть делят с ними свой успех. Поэтому в будущее смотрю с оптимизмом. Хотя иногда критикую, но все же надеюсь на молодых. Они содействуют развитию Украины. Я верю, что завтрашний день Украины будет солнечным.