У тыквенной грядки, или Несколько слов о несовершенных родителях и неидеальных детях

Каждый хочет принести домой тыкву совершенной формы и окраски, но в действительности так не случается. Трудно сказать, что заставило вас выбрать именно эту тыкву из сотен других, лежавших на поле. В какой-то момент вы принимаете тот факт, что ваша тыква имеет некоторые дефекты, но довольствуетесь тем, что если повернуть ее немного влево, то будет видна хорошая сторона. А что случается с теми, кого не выбрали? Они возвращаются в землю, чтобы обогатить почву.

М.Шварц. «Тыквенная грядка.
Международная усыновительная поездка одинокой женщины»

«— Дети, усыновленные из Украины, имеют очень серьезные диагнозы. Очень часто это дети алкоголиков и наркоманов. А теперь я готова отвечать на любые, самые неприятные вопросы. Я привыкла, — говорила нам в Нью-Йорке доктор Джейн Аронсон. Высокая и худощавая, с резкими чертами лица… Кто-то из ее предков, по-моему, был индейцем. — Ну же, задавайте… Я жду.

— Если украинские дети столь плохи, то почему американцы так рвутся усыновлять их? — разозлилась я.

— Потому что они белые. Мы можем говорить о том, что в Америке нет расовых предрассудков. К сожалению, это пока не совсем так. Сама я усыновила двоих детей — из Вьетнама и Гватемалы. В том районе, где живу я, на это не обращают внимания.

У меня есть программы, в которых задействованы педиатры, педагоги и психологи. Я готова приехать с ними в Украину и привлечь ваших людей к этой работе, научить. Вы понимаете мой намек?

— А какую выгоду от этого будете иметь лично вы? Или это то, что называется «пусти козла в огород»?

— Вы меня не знаете, поэтому, конечно, вправе мне не доверять… Никакой выгоды».

Я поняла ваш намек, доктор Аронсон. К сожалению, у меня нет полномочий на него реагировать…

— Мне никто не платит за то, что я часами сижу в Интернете, отвечая на вопросы родителей, езжу на конференции и читаю лекции… У меня просто есть возможность помочь, что-то сделать для этих детей. Точно так же, как и у доктора Аронсон, — говорила мне в этот же день другой доктор — педиатр Алла Гордина, с которой мы встретились поздно вечером в ее клинике — в маленьком городке Нью-Джерси неподалеку от Нью-Йорка. Около 15 лет назад Алла приехала в Америку как беженка. В 2005 году получила от Конгресса США звание Ангела. Кстати, Джейн Аронсон тоже Ангел…

— А что такое Ангел и за что это дают?

— Это звание присваивают людям, которые сделали что-то особенное для детей, нуждающихся в усыновлении или опеке, помогли изменить их жизнь. Врачам, юристам, работникам социальных служб, волонтерам, родителям… Ежегодно каждый член американского Конгресса может номинировать одного человека. А началось это в 1999 году…

— Часто ли вы бываете в России, в Украине?

— Если есть возможность поехать, тем более если кто-то заинтересован в том, чтобы это спонсировать, я с удовольствием еду. В прошлом году была в России. Меня пригласили читать лекцию по перинатологии. Я собрала всех врачей и психологов, имеющих отношение к усыновлению в России, которые на тот момент были в Москве. Мы сели и поговорили. Я походила по детским домам…

Получилось так, что мне позвонила одна американская мама, которая усыновила ребенка из Петербурга. Во время судебного разбирательства выяснилось, что у девочки есть очень больной старший брат. Она не может его усыновить ни физически, ни материально — у нее уже трое усыновленных детей. Но женщина нашла этого ребенка, получила о нем информацию с видео, договорилась о том, чтобы привезти его в Америку на лечение. Рядом с детдомом, в котором находился этот ребенок, располагается другой детдом, где условия лучше. Поэтому женщина хотела перевести его туда. Она даже собиралась заложить свой дом. Но российская сторона сказала, что ребенок сильно болен и даже на лечение они не могут отправить его в Америку.

Я поехала посмотреть на мальчика. И выяснилось: все, что было написано в диагнозе, далеко не соответствует истине. Да, у него ДЦП, он наполовину глухой и слепой, но он не так плох. Мальчик находился в детдоме для глубоко умственно отсталых, и, соответственно, детей там не учат никаким альтернативным способам общения — ни писать, ни читать… Забудьте про компьютеры — очков и слухового аппарата не было. С ним никогда не занимался логопед, с ним не делали ничего. Я попросила копию медицинской карты, и сотрудникам детского учреждения пришлось готовить для меня новую, потому что в старой было написано, что ребенок тяжело болен.

Уже из Америки мы перевели этого мальчика в другой детдом — для детей с поражением слуха. Слава богу, что у него нашлась такая мама, потратившая деньги, время, силы и нервы на незнакомого ей ребенка, который никогда не станет ее сыном.

— Почему вы занимаетесь просвещением врачей? Почему вы знаете больше, чем другие?

— Потому что в России я работала врачом в детском саду, как и моя бабушка. Я знаю систему. Потому что я «докапываюсь». Например, этим летом я перевела все законы Российской Федерации, касающиеся усыновления. Я должна была выступать с лекцией по медицинским аспектам на конференции «Северо-Американский конгресс по усыновляемым детям», а в результате выступила с информацией по законодательству России.

— Что вас побудило этим заниматься? После чего вы стали «докапываться», как вы говорите?

— Десять лет назад я открыла маленький офис в Нью-Джерси. Меня нашла пара семей, усыновивших детей из России. Им говорили, что у детей проблемы, связанные с тем, что они не могут забыть русский язык. Я была первым русскоговорящим педиатром в округе, поэтому они обратились ко мне. В то время я ничего не знала о проблемах, связанных с усыновлением. Но я четко знала, что за два года, проведенные в американской семье, ребенок должен был забыть, как звучит русский язык. И вместо того, чтобы говорить родителям, что все нормально, я начала искать, связалась с психологом, которая обследовала таких детей через систему государственного образования в Нью-Йорке. Нашла врачей, которые этим занимались… Сейчас я фактически единственный врач в Нью-Джерси, который занимается проблемами детей, усыновленных из стран бывшего Советского Союза.

— А что с теми детьми?

— В тех двух семьях было четверо усыновленных детей. Проблемы были с мальчиками — тяжелое фетальное алкогольное поражение. Одному мы смогли помочь. А у второго, помимо прочего, были еще и проблемы с привязанностью. Это когда ребенок, как волчонок, ни к кому не может привязаться, не может жить в семье, он попросту опасен для окружающих. Сейчас он находится в специальном учреждении.

А вот одна из девочек сейчас учится в школе для одаренных детей.

— Ваша клиника специализируется на усыновленных детях или они попадаются среди прочих?

— Среди прочих. Но это больше, чем хобби. Это моя специализация.

— Много ли детей, усыновленных из Украины, было в вашей практике?

— Около 30—40 в возрасте от двух до десяти лет.

— Какие проблемы у них были?

— Привязанность, алкогольный фетальный синдром, проблемы задержки развития, проблемы с поведением, задержка роста, тяжелые нарушения желудочно-кишечного тракта… Единственный ребенок был с тяжелейшим метаболическим рахитом. Есть проблемы, с которыми родители не могут справиться. Есть такие, которые не влияют на динамику семьи. У меня было двое детей в практике, родители которых, к сожалению, должны были отменить усыновление — один из России, другой из Украины.

— Что было с этими детьми потом?

— Ребенок из России сейчас находится в специальной клинике в Америке. А что касается ребенка из Украины, то родители не отменили усыновление, они просто поместили его в специальную клинику на западном берегу и сами переехали туда, чтобы быть поближе.

— Они не знали диагноз, когда усыновляли ребенка?

— Нет. Диагнозы, выдаваемые интернатными учреждениями, довольно часто не совпадают с действительностью. В этом и заключается моя работа. Сейчас я занимаюсь тем, что просвещаю врачей, работников агентств и потенциальных родителей. Давайте смотреть правде в глаза: система документации в Украине осталась советской — выписки, справки о прививках… То же касается Казахстана, России, Азербайджана… Система ведения ребенка достаточно предсказуема. И если потенциальные родители подготовлены и знают, что нужно делать, то впоследствии у них возникает значительно меньше проблем.

Другое дело, что, к сожалению, не всегда интернатные учреждения работают в открытую.

— Родители приходят к вам до того, как едут за ребенком?

— Я предпочитаю, чтобы они это делали до того. Я их подготавливаю — объясняю, какая система, что нужно делать, где находятся документы, какие именно нужно запрашивать в первую очередь, на что обратить внимание, какие делать фотографии и даже как разговаривать с персоналом.

Родители едут и поддерживают со мной постоянную связь — по факсу, по телефону, по Интернету. Через родителей я задаю вопросы детскому дому. Была, например, ситуация, когда в выписке о состоянии здоровья ребенка было указано, что в шестимесячном возрасте он лечился в детском отделении психоневрологической больницы. Мне показалось это странным. Ведь чтобы положить шестимесячного ребенка в психоневрологическую больницу, нужны достаточно веские основания.

Я стала разбираться, попросила выписку. Выяснилось, что «ребенок был очень нервным», поэтому его положили в больницу. Но нервным он был потому, что у него был тяжелый отит! И чтобы он «не нервничал», его «глушили» лекарствами. И только через три дня, когда малыша посмотрел отоларинголог, его перевели в соответствующее отделение и пролечили антибиотиками. А диагноз не сняли. Если бы я не раскапывала, то ребенка бы не усыновили.

Был еще один шестилетний ребенок, усыновленный из Украины. С 14 документированными отитами! Там же стетоскопов нет. Я когда ездила в Житомир и Одессу, везла с собой партию стетоскопов. У ребенка просто не было обеих барабанных перепонок. В Америке ему сделали пластику, занимались с ним. Сейчас он слышит и говорит.

— Какими впечатлениями делятся родители после возвращения из Украины?

— Есть люди, которые очень негативно настроены. И я не могу их за это осуждать. Если с ними обошлись по-свински, то как они могут относиться к стране хорошо?

Если усыновление проходило успешно, к родителям относились по-человечески, с уважением, если была выдана необходимая информация, то впечатления самые хорошие и благодарные. Родители не только сохраняют в себе эти хорошие чувства, но и пытаются привить их детям. Есть, например, такая организация FRUA (Семьи за российское и украинское усыновление). Они за Украину, как говорится, «горло перегрызут». Я однажды на каком-то сайте случайно написала The Ukraine вместо Ukraine… Меня за это так «пропололи»…

В большинстве своем люди, которые борются за то, чтобы можно было усыновить детей в Украине, принимают все условия (драконовские в общем-то). Родители сохраняют имена, даже отчества, пытаются учить русский или украинский язык. И, кстати, дети не всегда это воспринимают, ассоциируя язык с плохим к ним отношением. У меня был случай в практике, когда девочка, усыновленная в полуторагодовалом возрасте, просыпалась по ночам и с криком показывала пальцем на матрешку, которая была для нее олицетворением пережитого ранее кошмара. Заставить такого ребенка говорить на бывшем родном языке невозможно. Это негативное отношение к стране не родителей, а ребенка.

— Почему американцы так хотят усыновлять украинских детей?

— Они верят в Украину. Считают, что их ребенок находится именно в Украине. И в этом случае они не видят издевательств, негатива, грубого тона, а просто хотят получить своего ребенка.

— И все-таки почему идут на усыновление за рубежом? Это дешевле и проще?

— Нет. Единственная причина, которая обсуждается открыто, — когда ребенка усыновляют из-за границы, то он твой, а в Америке на него могут предъявить права биологические родители. Нет идеальной системы, точно так же, как нет идеальной семьи.

— Наверное, глупо у вас спрашивать, как вы относитесь к международному усыновлению… И все-таки?

— Если это усыновление происходит законным образом — с соблюдением законов страны, отдающей ребенка, международных законов и законов страны, которая принимает ребенка, — то в этом случае я отношусь очень положительно. Со всем остальным я борюсь.

— Очень громкие случаи были с убийством усыновленных российских детей. В некоторых из семей были и украинские дети. Вы никак с этим не пересекались?

— Пересекалась. В одном из этих дел я выступала экспертом защиты. Все 14 случаев — это только верхушка айсберга. В некоторых из них родители были невиновны (здесь уже начинается политика и говорить об этом я не хочу). В некоторых — родители просто не выдержали — они не были готовы к тому, с чем им пришлось столкнуться после усыновления. Хотя я не оправдываю этого ни в коем случае.

Например, один ребенок из тех, которые были убиты, был усыновлен из специализированного детского дома России. Я общалась с женщиной, которая усыновила ребенка из этого же детского дома, из той же группы. По российским законам, когда родители приезжают выбирать ребенка, они обязаны ознакомиться со всей документацией. И только после этого могут подавать заявление на усыновление. Но ей ничего не показали. По закону полагается 10 дней провести с ребенком в регионе, из которого он усыновляется. Только после этого процесс считается завершенным. Лишь в исключительных случаях по просьбе родителей этот срок может быть отменен или сокращен. Мама ни о чем не просила, но этот срок ей отменили. А уже на второй день начались проблемы — абстинентный синдром, ребенок был на тяжелых препаратах. Когда женщина стала задавать вопросы, ей пригрозили, что обвинят ее в издевательствах над ребенком и посадят в тюрьму. В нарушение всех законов, в течение двух дней ее вместе с ребенком фактически вытолкнули из страны. Усыновленная девочка потом рассказывала, что убитый мальчик постоянно носил повязку — бился головой о стены. Он был странный даже для детей из этой группы. Она спрашивала маму, почему та не дает ей таблетки, от которых в детском доме ей было так хорошо… Таких случаев много. Разница только в том, что эта мама была подготовлена, и мы как-то смогли справиться.

…Старший ребенок печально известной семьи Хилтов был усыновлен в Украине. Его потом забрали. Погиб младший, из России.

— Забрали с большим трудом. В этом в общем-то и проблема. Родители не подают вовремя отчеты…

— Я слышу историю с другой стороны. Родители говорят, что они подают отчеты и не могут добиться от консульских служб подтверждения об их получении. Я же учусь не только от других врачей, но и от родителей. Я слушаю, что они говорят. Постоянно идут разговоры: пытаюсь послать документы по такому-то адресу, консульство не отвечает.

— Интересные вещи вы рассказываете… О том, что консульства не регистрируют отчеты, я слышу впервые…

— Не бывает проблем только с одной стороны. Опять-таки, если семью обманули, отнеслись к ней в Украине не по-человечески… Люди обижены и думают: а почему мы должны это делать? Страна ведь тоже давала обязательство предоставить правдивую информацию. Не бывает односторонних обязательств.

Но в большинстве своем люди, которые усыновляют, — это подвижники. Я-то что, я им только помогаю. А они живут с этими детьми, закладывают свои дома. Это же не миллионеры. Они устраивают благотворительные базары, собирают деньги по подписке, а потом приезжают и понимают, что этому ребенку нужна частная школа, что с ним нельзя поехать даже в гости… Если вы хотите сказать мне, что педагоги, которые с этими детьми каждый день, не знают об их проблемах, то я ни за что в это не поверю. Хотя бы предупредите родителей о том, что их ожидает. Хотя бы скажите, на каких лекарствах этот ребенок.

— Так тогда не возьмут…

— В том-то и дело, что все равно возьмут… Но если родители к этому не готовы, может произойти еще одна трагедия. Вопрос успешного усыновления — это вопрос открытости. А если кто-то не усыновит, то, может быть, к лучшему… Ведь сам по себе факт усыновления не означает, что всем будет хорошо. Если ребенок был усыновлен по неправильным причинам, то ничего хорошего из этого не получится. Трагедия может случиться везде. И в Америке, и в Англии... А в России и Украине сколько! Хорошая приемная семья, конечно, лучше, чем детский дом. Но плохая может быть намного хуже…